Наконечником скифской стрелы я зажата в твоей руке
Очень скоро Александра обнаружила, что мать из нее выходит весьма тревожная. Когда Лео впервые чихнул, она вся извелась и уже готова была сменить кормилицу, опасаясь, что девушка могла передать ребенку какую-то инфекцию. И только уговоры Деметры помогли успокоиться, пусть и не сразу. В жизни снова появилась осмысленность, а в будущем — цель. Александра не спускала сына с рук и чувствовала, как твердела под ногами почва. Бесконечно несущего моря больше не было. Силы вернулись. Она хватала Лео на руки и спускалась в сад, много ходила и разговаривала. Шаг ее снова стал быстр — кормилица и служанки едва поспевали, а Марта смеялась. — Странной тебе кажусь? — Спрашивала ее Александра безо всякой обиды. Марта только кивала. Двор быстро увлек ее, закружил. Памятуя о прошлых ошибках, Александра не доверяла девушке секретов, стараясь и вовсе не подпускать близко. У нее теперь был сын, да и Марте она не была нужна как подруга. Существовать рядом на подобных условиях им было невероятно комфортно. Весна набирала обороты. Сугробы осели и потемнели — на некогда прекрасный белоснежный сад было жалко смотреть. После прогулок подол и сапоги неизменно были в грязи, но Александру подобные неурядицы не останавливали. Она не имела права покидать ворот замка, но неожиданно открыла для себя, что сад вполне может заменить ей любой земной городской парк. Он был поистине огромен — то, что видела она раньше, оказалось лишь его малой частью. Под снегом прятались многочисленные кусты, пруды и фонтаны, увитые плющом беседки, каменные скульптуры. Александре уже виделось, как все это будет выглядеть летом, когда распустятся цветы, и зазеленеет трава. Она пыталась убедить себя, что пребывание здесь может быть не таким уж и ужасным, но удавалось пока с трудом. И если бы не Лео, она, верно, совсем бы опустила руки. Но теперь ее руки были заняты — они носили и качали ребенка, пеленали и тискали. Единственное, что Александра позволяла другим, так это кормить его. Да и то, будь у нее молоко, она избавилась бы и от кормилицы. Дочь Деметры была милой девушкой, как две капли воды похожей на мать, но она не была Александрой — а последняя была уверена, что никто не сможет позаботиться о Лео так, как это сделает его опекунша. Нет, поправляла себя, не опекунша. Мама. Новая роль ей нравилась. Благодаря ей забылись и битвы, и смерти, и сердечные терзания. Ничто из этого больше не было важно. Целиком и полностью Александра растворилась в маленьком Лео, что менялся каждый день. Она больше не была затворницей, не прятала глаза, пробегая мимо встреченных в коридоре придворных. Она смеялась и раздавала приказы слугам — и на это стали обращать внимание. Снова поползли слухи, но на них Александре теперь было плевать. Единственное, о чем она думала — это чтобы в будущем пересуды и ее репутация не навредили сыну. Однажды в саду с ней даже пытался познакомиться какой-то молоденький купец из Торговой Гильдии, что только прибыл ко двору, и еще не был посвящен во все тонкости местных отношений. Он увидел Александру, когда та передавала Лео на руки кормилицы, но наличие ребенка отчего совсем его не отпугнуло, наоборот. — Миледи! — Обратился он к Александре, чем заставил ее вздрогнуть от неожиданности: обычно к ней так не обращались. — Чудесное утро, не так ли? Вокруг чернел снег, и дорожки размыло от луж. Деревья стояли голыми, а со стороны кухни доносилась чья-то забористая ругань: там готовились к ужину в честь дня рождения принцессы. Утро было далеко не чудесным, но Александра нашла в себе силы дежурно улыбнуться и ответить, гадая, что же нужно этому человеку: — Вполне приятное. Прошу прощения, не имела удовольствия узнать Ваше имя раньше, поэтому не знаю, как обратиться. Он замахал руками — такой непридворный жест, что Александра сразу почувствовала себя в своей тарелке. — Ох, разумеется. Это моя вина. Позвольте представиться — Маркус Новаль, представитель от Торговой Гильдии. У него были ясные глаза, как серое весеннее небо, и открытое, приветливое лицо. Маркус был совершенно не похож на других придворных — ему хотелось доверять. — Вы заместитель леди Араи? — Она изогнула брови. — Да, представляю ее в Совете. Вы знакомы? — Довелось пообщаться, — уклончиво ответила Александра. — Как она сейчас поживает? — О, чудесно. Пребывание в стенах родного дома пошло миледи на пользу. — Рада слышать. Они замолчали, но тишина не была тягостной. — А Ваше имя? — Разумеется, — неловко рассмеялась Александра. — Александра Фостер, наставница принцессы. И вгляделась в его лицо — как поменяется оно, когда Маркус узнает, кто перед ним? Но он, верно, так мало жил при дворе, что еще не знал про ее отношения с принцем — а оттого только улыбнулся и осторожно поцеловал кончики женских пальцев. — Ваши руки совсем замерзли, — сказал он, а Александра почувствовала, что совершенно очарована им, как когда-то была очарована Реем. За углом раздались хлюпающие шаги, а в следующий миг на дорожку выскочил мужчина куда более старший. Заметив пальцы Александры в ладонях Маркуса, он побледнел и, подбежав к юноше, что-то яростно зашептал тому на ухо. Торопливая речь его звучала неразборчиво, но не надо было слышать слов, чтобы понять их смысл — потому что через секунду приветливое лицо Маркуса изменилось. — Прошу меня простить, — выдавил он испуганно и отшатнулся. Александра поняла, что сказал ему тот мужчина, чье имя назвал. Она не стала спорить или оправдываться, не стала объяснять — лишь проводила его взглядом, развернулась и тоже ушла. В подобном отношении для нее не было ничего удивительного: все же при дворе ее давно считали неразрывно связанной с принцем, и их ссора едва ли повлияла на то, как и чьей воспринимали ее в замке. Впрочем, встреча эта натолкнула Александру на вполне конкретную мысль: когда Фобосу надоест и она, и их неясные отношения, балансирующие на грани между приязнью и ненавистью — что ждет ее? Раз уж она застряла здесь навсегда, не будет ли лучше найти надежного и спокойного человека, готового стать отцом для маленького Лео? Тот, кто поможет справиться со всеми трудностями этого мира, что неизбежно возникнут на пути? Впрочем, тут же обрывала себя Александра, с чего она решила, что Фобос вообще позволит ей быть с кем-то кроме него? Но она все же надеялась, что сможет получить хотя бы тень свободы — а пока гуляла по саду и примеряла новую роль. Так прошла неделя и наступил день рождения Элион — и день ее выхода в город. Но тогда случилось и еще кое-что.***
Фобос продолжал приходить каждую ночь — и это безмолвное единение стало единственной доступной им формой близости. Лишь однажды Александра осмелилась нарушить его, сказав: — Ты не обязан делать это лишь потому, что Элион попросила. Сидящий у столбика кровати принц, прямой, словно проглотивший палку, повернул на нее голову и ответил: — Я делаю это не поэтому. Наступил шаткий мир, но больше между ними ничего не поменялось. Александра надеялась задать хотя бы один из сотни мучивших ее вопросов, но не находила ни сил, ни правильных слов. Поэтому она молчала — молчал и он. Из-за этих встреч Александра, что и так мучилась бессонницей, стала спать и вовсе скверно, болезненными урывками. Ей снился он, и его глаза, что глядели на нее из темноты — и то, что эта темнота скрывала. Подле Фобоса Александре чудилось, что она задыхается. Ночь перед днем Рождения Элион ничем не отличалась от остальных. А вот утро было суматошным. Замок был на ногах задолго до рассвета: завершала последние приготовления кухня, строже несли караул стражники на стенах. Вновь проснувшись из-за плача Лео, Александра решила больше не ложиться, оттого так получилось, что поздравила Элион первой. — Держи. Пойдешь в город — купи себе что-то от меня. То были последние деньги, которые удалось выручить с продажи подаренных украшений. Больше у Александры не осталось ничего, кроме ожерелья, которое защищало ее от магии, да амулета на счастье от ведьмы. Ни то, ни другое продавать было нельзя. Они с Элион обнялись. А потом, несколько часов спустя, уже у замковых ворот обнялись во второй раз. На принцессе было бледно-голубое платье с высоким воротником из плотного кружева, теплое сюрко и перчатки. В волосах белели крупные жемчужины. — Я ничего не знаю о том, как быть принцессой. Зато у меня перед глазами всегда был пример американских президентов, и я поняла одно — чтобы получить народную любовь, люди должны тебя не только видеть, но и считать вас равными. И пусть Фобос считает иначе — сегодня я докажу ему, что они не обязаны бояться короны, чтобы нас уважать. — Удачи. — Тепло улыбнулась Александра, сжав ее плечи. Элион села на свою белую лошадь и выехала за ворота в окружении отряда стражи. Все, что оставалось Александре — это проводить ее долгим взглядом, да выцепить краешек такой далекой воли. Она оглянулась на стоящего чуть поодаль принца. Он наблюдал за ней, точнее — за ее реакцией на свободу. Так кот чуть приподнимает лапу, чтобы посмотреть, побежит ли мышь. Мышь его удивила — приблизилась, с вызовом заглянула в глаза. Между ними едва ли было расстояние. — Я не убегу, — сказала она. — Я дала тебе слово. Но он, кажется, ей не поверил. А когда вернулась к себе и вошла в пустую гостиную, которую они делили на двоих с Элион, то впервые ощутила за девочку настоящее, искреннее волнение. Словно был у нее не один ребенок, а двое, словно бы все замковые дети были ее. Она уже было повернулась к своим дверям, да остановилась. Что-то привлекло внимание — темное пятно в обитом желтой тканью кресле. Александра взглянула через плечо и как окаменела: при свете дня, прямо посреди королевского замка, что охраняла вооруженная до зубов стража, в гостиной принцессы восседала Пайдейя Кавьяр собственной персоной.***
Александра даже думает — показалось. Но герцогиня наклоняет голову и улыбается, отчего волоски на затылке встают дыбом — а миражи не умеют быть столь пугающими. — Приветствую, Александра Фостер, наставница принцессы. Ногти впиваются в ладони. Александра коротко кланяется, хотя разум кричит о побеге. — Доброго дня, Ваша Светлость. Рядом с ней даже дышать тяжело — воздух словно сгнил. В горле сорбит. — Как поживает твоя подопечная? Мы с ней не виделись какое-то время, я… путешествовала. С их первой и единственной встречи в тронной зале герцогиня изменилась. Она будто бы стала старше — ссохлось лицо, черные глаза потускнели, прибавилось седины в волосах. Но морщин не было, и руки оставались молодыми. Сколько же ей лет? — С Элион все хорошо, благодарю. Я передам, что Вы заходили поздравить ее с днем Рождения. — Ни к чему, — перебивает герцогиня. — Сегодня я здесь исключительно ради тебя. Ты ведь получила мой маленький подарок — отчего же так и не воспользовалась им? Разумеется, она говорит про яд, а про что же еще? — Я не убийца. — Но моего Зору убила безо всякой пощады. — Кого? — Александра хмурится, не совсем понимая, как именно стоит вести себя рядом с женщиной. На помощь звать или выслушать, что ей надо? Пайдейя раздраженно отмахивается как от надоедливой мухи. — Забудь. Они все равно долго не живут, полезны только первое время. Мой брат… Александра вздрагивает, когда речь заходит о нем. Герцогиня замечает — хищная улыбка искажает лицо как кривая трещина. — Вижу, у тебя о нем не самые приятные воспоминания, не так ли? Скажи, а его мальчишка тоже тут? — Не понимаю, о ком вы говорите, — лжет Александра, ведь почти наверняка речь идет о Танатосе. Но, в конце концов, она действительно не знает, где он. Наклонившись, Пайдейя щурится. Смотрит как на преступницу. — Эрмольд приходил к тебе не так давно. Так вышло, что я посвящена в примерное содержание вашей с ним беседы. — Вы убили его из-за этого? — Спрашивает как можно более сухо. Глаза герцогини вспыхивают неведомым огнем. — О, — выдыхает она. — Это он тебе рассказал, да? Наш луноликий принц? — А если и так? Пайдейя откидывается в кресле. Пальцы ее крепко сжимают подлокотники. — Значит он столь же глуп, как и другие мужчины. Допуская тебя, он допускает слабость. А правителю нельзя быть слабым. Если так и дальше пойдет, то ты станешь его погибелью. «Я — Смерть», — сказала ему тогда и не соврала. Александра действительно ощущает себя так, за один месяц потеряв и отца, и двух служанок, которых впору было называть подругами. Кого еще она похоронит? Картины — одна страшнее другой — возникают перед мысленным взором. Ей еще есть кого терять. Седрик, однажды проигравший в битве со своей второй формой. Элион, павшая жертвой придворных интриг. Фобос, оказавшийся слишком самоуверенным перед лицом опасности. Маленький Лео… Нет, она не допустит. Просто не имеет право на то, чтобы быть слабой. Больше нет. И Александра уж точно не станет погибелью Фобоса — хотя бы потому, что, чтобы быть чьей-то слабостью, этого человека надо крепко любить. Герцогиня продолжает: — Так отчего же ты воспротивилась тому, чтобы убить его? Быстро и почти безболезненно. — Никогда по своей воле я не дам человеку яд, — выплевывает Александра. Пайдейя обращает на нее внимательный взгляд. Задумчивая морщинка залегает меж темных бровей, губы презрительно сжимаются. — Как категорично. Но он не стоит того — ни один мужчина не стоит. Он держит тебя взаперти, словно диковинную птичку. А когда птичка надоест, мальчик свернет ее тонкую шейку и попросит новую игрушку. Или думаешь, я не права? Он убьет тебя без раздумий, а ты его жалеешь. Она фыркает, отворачивая лицо. — Не жалей мужчин, Александра, ведь они не жалеют нас. Лишь тот факт, что магия женщинам дается проще, позволяет им проявлять к нам хоть какое-то уважение. А у тебя и этого нет. Так ради чего…? Любовь? Умоляю, только не говори, что ты его любишь, потому что он этого не заслуживает. Никто из них. Нет, Пайдейя ошибается — Александра не любит Фобоса, просто не может любить. Не после того, что он сделал. Его прикосновения все еще внушают страх, само присутствие пугает — а в любви этому нет места. Она помнит Рея и то светлое, радостное чувство от которого хотелось счастливо визжать и смеяться, танцевать и раскидывать руки. С Фобосом не так. С Фобосом — болото. Холод и мрак как в замковых подземельях. Полюбить такого человека могла бы лишь сумасшедшая. Но ведь он может быть другим, Александра знает. Насмешливым, спокойным, обаятельным. Тем человеком, которому она призналась тогда, в беседке, с которым провела ночь — быть таким он тоже может. Нет, одергивает себя, не быть. Притворяться. — Ты сумеешь достичь куда больших высот, но без него. Сама. Запомни простую истину: мужчины способны лишь сражаться в битвах, но войны выигрывают женщины. Пайдейя продолжает сидеть в кресле, а Александре кажется, что голос ее плывет по комнате, словно герцогиня одновременно и близко, и далеко, сверху и снизу. Повсюду. Гипнотизирует. Убеждает. — Только он один стоит между тобой и свободой. Так отними то, что твое по праву. Борись за свою свободу. За свою семью. Опять борьба. Кто бы знал, как устала она бороться, как устала терять. И все равно продолжает — каждое утро берет кинжал и идет к Миранде, где учится уклоняться от чужих ударов и наносить свои. Даже ночью упрямо стискивает зубы, отчего по утрам болит челюсть. Александра борется ежесекундно, но все чаще сдается и опускает руки. Устала. Хватит. Никаких больше сражений и битв, только она, ее сын и спокойный остаток жизни — неужели она так много просит? — Нет, — выдыхает едва слышно и тут же вскидывает голову, повторяя куда громче. — Нет. Ваш брат уже предлагал вернуть меня домой, а до него были и другие. Хватит. Больше я на это не поведусь. Что бы Вы не задумали — на мою помощь можете не рассчитывать. И даже сейчас борется. Герцогиня не спешит. Свет от камина отражается от чего-то в ее ладонях. Яд — точно такой же пузырек, что и тогда. От страха Александра лишь сильнее сжимает спинку кресла, за которым все это время стояла, что пряталась. — Меридианом должна править женщина. — И это Вы? — Пусть будет Элион, — дернув плечом, пренебрежительно позволяет Пайдейя. — Дайте угадаю — а Вы станете ее советницей? Доброй тетушкой, готовой всегда прийти на помощь? — Александра фыркает, уговаривая себя сохранять лицо. — Не смешите меня. Что так, что так — реальная власть будет в Ваших руках. Пайдейя подается вперед. — Скажи мне только одно, девочка. Тебе-то какая разница, в чьих руках будет власть на Меридиане, если ты к тому времени уже вернешься домой, к семье? — Моя семья теперь здесь, — произносит со всей твердостью. «Прости, мам». Сухие губы герцогини изгибаются в презрительной усмешке. Смерив Александру неясным взглядом — кажется, в нем даже проскальзывает что-то, отдаленно напоминающее жалость — она поднимается. — Получается, твой отец погиб зря? — Спрашивает, когда они поравнялись. Пайдейя оказывается чуть ниже Александры, отчего последней приходится смотреть на женщину сверху вниз. Но от этих слов кажется, словно это ее, Александру, опустили ниже плинтуса. Она вдруг все понимает. — Так это ты… — пораженно шепчет она. — Как… как ты смогла убить его? Герцогиня улыбается торжествующе — как если бы корона Меридиана уже была у нее на голове. — У него ведь были проблемы с сердцем. Мне почти не пришлось ничего делать, лишь рассказать ему правду. Александре кажется, что она сейчас потеряет сознание. Папа… последнее, что он услышал, была новость о том, что его дочь жива, но никогда не вернется домой. — Я убью тебя. — Ярость застилает глаза и пальцы сами находят рукоять кинжала. Миг на раздумье. На решение. Она перехватывает руку герцогини и оказывается у женщины за спиной. Клинок ложится на шею — Александра даже не успевает понять, как это произошло, тело среагировало само. Верно, сказались уроки Миранды. — Силенок не хватит, — свистяще шепчет герцогиня и хрипло смеется, когда Александра и правда отпускает ее. Не может, как бы зла не была. Все еще не способна. Слабая. А через секунду в комнате и нет никого, будто бы Пайдейя Кавьяр ей привиделась. Только руки отчего-то дрожат, а пальцы все еще стискивают кинжал. И сердце болит. Александра выпускает оружие. Следом и сама падает на колени, не в силах даже стоять на своих двоих. Тяжело дышит, комкает край юбки. Она может кричать. Может задыхаться слезами, клясть небеса и себя, выть так, что сбегутся слуги и стража и долго еще будут обсуждать эту истерику. Безумная женщина принца — вот как потом назовут ее. Схватившись за стол, Александра поднимается на ноги — тяжело, как если бы всю комнату сильно качало. Нет, не комнату. Шатает ее саму. Распрямляет спину, кинжал прячет в ножны. Нервным движением утирает слезы, несколько раз вдыхает влажный воздух, чтобы успокоиться. И ныряет в коридоры. Александра почти бежит, шаги разрезают пространство. Каблуки стучат по каменному полу, а за спиной — тяжелая поступь стражи. Они не успевают за ней. Каблуки стучат быстрее. — Госпожа наставница, Вам нельзя… — Пытается остановить ее охрана у створчатых дверей в Зал Совета, но Александра едва ли слышит. Избежав рук стражи, она толкает их ладонями и входит, только теперь замедляясь. Она уже была тут когда-то: в тот день, когда Фобос рассказывал об оспе. Тогда этот просторный, вытянутый в длину кабинет с массивным дубовым столом и вырезанным прямо на нем объемной картой, казалось, принадлежал лишь им двоим — а теперь тут было не продохнуть из-за скопища разряженных лордов. Их головы тут же оборачиваются на звук, что посмел потревожить собрание. Стараясь на них не смотреть, Александра находит глазами Фобоса и произносит, нарушая густую тишину: — Она приходила. Чужие взгляды тяжелеют на плечах, на лице. Александра продирается сквозь них как через густой лес, когда с каждым шагом сил остается все меньше, а ноги утопают в высоких сугробах. К принцу она подходит уже изможденная. — Заприте все выходы из замка, — приказывает он страже. — Мой принц, стоит ли нам поднять тревогу? Фобос коротко качает головой. — Ни в коем случае. Усильте охрану и… — морщится. — Поторопитесь. Он обводит глазами всех собравшихся в зале, только на Александру не смотрит. Почти даже показательно. — Что же, остальных я попрошу остаться. — Мой принц, позвольте узнать. — Голос казначея осторожен и тих. — Кто приходил? Острый взгляд Фобоса настигает его коршуном. Миг — и Фобос отворачивается. «Он прочитал его память!» — Речь о герцогине Кавьяр, лорд Зервас. Казначей хмурится. Разгораются шепотки. — Простите, но разве она не исчезла? — Вопрошает другой голос. Фобос находит взгляд очередного советника, моргает и идет дальше. «Ищет того, кто может оказаться крысой. Предатель всегда среди своих, это уже клише». — Касается ожерелья на шее. Что, если Фобос надумает проверить ее? — Люди подобные ей не исчезают просто так, лорд Арктос. Не уверен, что они даже умирают. — Должно быть сейчас он подумал о матери. Кто-то из советников шевелится, начинает медленно пятиться спиной вперед. Остальные не двигаются. Стараясь не нарушать этой композиции, Александра не оборачивается — лишь скашивает глаза. Это Терентиус, управляющий замка. И он уже почти у двери. Фобос обращается к памяти очередного ничего не подозревающего лорда. Каково это — в любой момент иметь возможность узнать о человеке все? Не оставить никаких секретов и даже малейших, постыдных тайн, а потом как ни в чем не бывало общаться с этим человеком и дальше? Какую выдержку надо иметь, чтобы в разговоре не выдать свою осведомленность и светским тоном спрашивать «как жена?», наперед зная правду? Александра кашляет, привлекая внимание принца. Он поднимает на нее внимательный взгляд, и ей кажется, что сейчас Фобос прочтет и ее. Рука сама тянется к ожерелью на шее — потрогать, убедиться, что оно все еще там — но Александра силой заставляет себя не делать этого и только кивает головой в сторону кастеляна, словно вопрошая: «он?» Грациозным тигром внимание принца перепрыгивает на Терентиуса. Проследовав за ним, Александра замечает, как удачно тот успел опустить голову. — Терентиус. — Фобос умеет произносить имя так, что его обладателю в тот же миг захочется вскрыть себе вены. Александре доводилось испытывать это ощущение на себе, поэтому сейчас она даже рада, что не оказалась там, у дверей, на месте сразу же сжавшегося управляющего. Кажется, остальные советники также испытали облегчение. — Мой принц. — Срывающимся голосом отвечает Терентиус. — Я велел никому не покидать Зал Совета. — Прошу простить, мой принц, но дела не терпят отлагательств. День Рождения Вашей сестры полностью под моим контролем. — И он подождет, — перебивает Фобос с искусственной мягкостью. — До ужина время еще есть. Голова Терентиуса мелко трясется. Нечеловеческая внешность, поразившая Александру когда-то, теперь едва ли способна вызвать прежний интерес. Нет, сейчас его даже жалко. — Так много еще надо подготовить! — Терентиус. — Возвращается страшная интонация. — Посмотри на меня. Но тот упрямо прячет глаза. Впрочем, больше упрямства в его позе не сыскать. В отличие от остальных кастелян знает о способности принца. Советники ничем не выдавали волнения, они позволяли Фобосу поймать их взгляд, словно речь шла о простых правилах ведения беседы. Но этот — он один из наиболее приближенных к короне, как и Седрик, и как и Седрик он знает. — Вы были мне как сын, мой принц. — Причитает Терентиус, не осознавая, что делает только хуже. А может — осознает прекрасно, но не представляет, как еще избежать страшной участи. Да уже и никак, наверное. Александра не успевает заметить тот быстрый и точный жест — впрочем, то мог быть кивок или многозначительный взгляд. Немой приказ принца. Гвардейцы в начищенных до блеска нагрудниках шагают вперед. — Нет, пожалуйста! Она не смотрит на то, как Терентиуса хватают под руки, как держат его голову, чтобы он не сумел отвернуться. Александра наблюдает за Фобосом — глаза его встречаются с чужими, широко распахнутыми в ужасе. Секунда длится как час. Что он увидит там, в чужих воспоминаниях? Что, если Терентиус не виноват и у него были другие причины прятать от принца память? Но куда больше ей интересна реакция Фобоса, если он узнает, что именно кастелян — прикормыш Пайдейи. «Он был ему как сын. Правда ли это?» Она никогда не замечала между ними приязни. Если быть точной, она вообще не видела, чтобы Фобос проявлял теплые чувства хоть к кому-то. Разве что к Элион. И — возможно — к самой Александре? Пальцы принца слабо вздрагивают, и он отступает на шаг назад. Прочитал, понимает она. Увидел. Фобос сжимает руку в кулак, пряча пальцы. Ограждается привычной стеной равнодушия, броней, в которую прячет себя настоящего. — Увести, — приказывает ледяным голосом. Александра продолжает смотреть на него. Она ищет еще что-то, хоть какую-то эмоцию — живую, искреннюю — но ничего нет. Окинув собравшихся надменным взглядом, он произносит только «свободны» и отворачивается. Так и не сумев двинуться с места, Александра становится единственной, кто посмел ослушаться его приказа. Советники обтекают ее, говорят что-то, прожигают глазами, но не трогают. Лишь один чуть замедляется подле. Маркус Новаль выглядит так, словно тоже собирается что-то сказать — да верно замечает, как пристально наблюдает она за фигурой принца. Мужчина понимающе усмехается, качает головой и уходит. Когда двери закрываются, Фобос позволяет себе выдохнуть. Ладонями он опирается на длинный стол. — В одном он не лгал, — произносит в пустоту. Александра даже не уверена, что Фобос заметил ее присутствие. — Когда в свое время я избавился от советников, что пытались воспользоваться неопытностью правителя в своих целях, мне нужен был человек, которому я бы мог доверять. Терентиус показал себя не только хорошим кастеляном, но и… да, относился ко мне как к сыну. Наверное тогда, лет в семнадцать, мне правда этого не хватало, раз я позволил себе так безоговорочно поверить кому-то. Лишь теперь он обращает на нее взгляд — прямой, внимательный, без следа сожаления. Александра испуганно задерживает дыхание как перед хищником. — Спросишь, почему бы не проверять память каждого своего советника, раз уж у меня есть такая способность? Да потому что это отвратительно. Как… наблюдать за чьим-то сношением. Я ведь не могу выбирать, что именно смотреть. И что чувствовать, поскольку их чувства передаются и мне, пусть куда более слабые. Обычно я проверяю память лишь во время клятвы верности и сам себя убеждаю, что этого достаточно. Иногда приходится делать выбор — хороший служащий, который выполняет работу на совесть, или то, что живет в его памяти. Что перевесит? После их голов вымыться хочется. Будь на моем месте Элион, обладай она такой способностью — она бы весь Совет распустила в тот же миг, но я не настолько наивен. От механизма требуется исправно работать, и если у него есть пороки прошлого, то меня они касаться не должны. Александра робко ступает вперед. — Я думала, ты не можешь контролировать эту… способность. Фобос ядовито фыркает, и плечи его чуть расслабляются. — Ох, если бы я безо всякой нужды читал воспоминания любого, на кого смотрю, то давно бы уже повредился рассудком, не думаешь? — То есть, повредился рассудком сильнее, чем сейчас? Ты ведь видишь свою мертвую мать. — Спрашивает она смелее и делает еще один шаг к принцу. Он трет ладонью лицо и выдыхает едва слышный смешок. — Точно, я же сам тебе о ней рассказал. — Она сейчас здесь? — Неужели ты думаешь, что моя дражайшая матушка любит меня настолько, что не оставляет ни на миг? Александра пожимает плечами, подойдя совсем близко. — Мне-то откуда знать, как ведут себя твои тараканы? Фобос оборачивается к ней всем телом. — Что она хотела? — Спрашивает не о матери, разумеется. В голосе — прежний холод. — Сказала, что я твоя слабость. — Пальцы опять начинают дрожать. Он морщится. — Поверь, это не так. — Предложила вернуть меня домой. Я отказалась. — Почему? — Я больше не хочу рисковать. У меня теперь есть Лео. Его ладонь ложится Александре на шею. В этом жесте кому-то могло бы почудиться желание, но его не было. Все куда прозаичнее — Фобос задумчиво разглядывает ожерелье, поворачивая его на свет. «Он не может доверять тебе. Не может прочитать твою память, а оттого твое присутствие всегда будет омрачено подозрением. Не об этом ли говорил тебе Эрмольд Кавьяр? Фобос больше никогда тебе не поверит». Страх сжимает удавкой. Нельзя показывать настоящих эмоций, а иначе он поймет, что Александре и правда есть, что скрывать. Кончики холодных пальцев касаются кожи, и Фобос почти наверняка ощущает участившийся пульс женщины. Но она заставляет себя не двигаться с места, не жмуриться и не отворачиваться, как бы того не хотелось. Сделать это — значит подписать себе смертный приговор. И поэтому Александра смело встречается глазами с малахитовой зеленью Фобоса. «Вот она я, как и обещала — не убегаю, не боюсь. Хочешь — читай, вся моя память станет твоей. Надеюсь лишь, что в подобном случае с Лео все будет хорошо». Он смотрит на нее в ответ, холодный взгляд ползет по лицу. Принц изучает ее внимательно, пристально, словно она — одна из подопытных в его лаборатории, крыса, на которой вот-вот проявится действие зелья. Пальцы еще сжимают ожерелье, не решаясь, должно быть, расстегнуть его. И когда Александре кажется, что сейчас он сделает это — потому что что-то изменилось в его лице, воздух качнулся от едва ощутимого движения вперед — двери распахиваются. — Мой принц! В столице беспорядки! Фобос резко выпрямляется, вмиг позабыв о женщине. Весь он теперь обращен к вошедшему: светлые брови нахмурены, лицо холодно, губы сжаты. Резкий вздох обжигает горло — она что, даже не дышала? Слова слуги медленно-медленно формируются в сознании во что-то осознанное, а кто это происходит… — Фобос! — Александра бросается вперед, цепляясь за сухую ладонь. — Фобос, там ведь Элион!