Не переставай верить (Don’t Stop Believing)

Это не должно было стать для него неожиданностью или разочарованием, но всё же он, несомненно, испытывает и то, и другое. - Ну, вот и всё, - говорит Пайк и устало трёт свои глаза. – Вот, что ты получаешь за то, что играл адвоката дьявола. – Спок смотрит на него, а капитан слегка пожимает плечами. – Полагаю, я тоже виноват. Я предоставил ему слишком много свободы. Можно было это предвидеть. Спок рассматривает технический протокол третьего прохождения Кобаяши Мару кадетом Кирком как будто надеясь, что после двух часов скрупулёзной проверки там выявится что-то новое. Но там - одна и та же самая неудовлетворительная правда. - Он смошенничал, - вздыхает Пайк. – Ты выглядишь почти пришибленным, Спок. Чего ты ожидал? - Я не знаю, - говорит Спок. Он не знает. Сперва он потрясён случившимся. После осознания того, что кадет Кирк победил безвыигрышный сценарий, ощущение странной, ослепительной надежды воспламенило Спока – надежды, которую он не мог ни описать, ни объяснить. Надежды на то, что, может быть, решение Кирка заставит академический совет наконец увидеть то, что Спок сделал четыре года назад и продолжал делать с тех пор. Но ещё есть кое-что другое, нечто менее рациональное, нечто, что он не может понять, но отчаянно этого жаждет. До того, как он успевает задать себе правильные вопросы, нежное и хрупкое чувство умирает в нём, когда он обнаруживает, что чуда не произошло. Нет никакого чудесного прозрения за действиями кадета Кирка – только выяснение того, что тот считает себя слишком крутым, чтобы следовать правилам, написанным для всех. Фактически точно так же, как Гэри Митчелл. - Что ж, это определённо нестандартное мышление, - со вздохом говорит Пайк. Спок глядит на него. Он знает, как много Пайк вложил в Джеймса Кирка, поэтому он действительно не может обижаться на то, что капитан пытается найти проблеск света на хмуром горизонте. - Возможно, он заслуживает этого, - размышляет Пайк. – Академия предназначена для того, чтобы выковать сталь из сырого материла. Мы не можем набить наши общежития гениальными детьми и ожидать, что они будут сдерживать свой интеллект или амбиции лишь потому, что мы недостаточно быстры, чтобы оставаться впереди них. - Каждый талант должен быть призван к дисциплине перед тем, как он сможет раскрыть свой потенциал, - спокойно замечает Спок. Пайк бросает на него острый взгляд. - Знаешь, мне кажется, что существует такая штука, как избыток дисциплины, - говорит он со странной резкостью в голосе. – Взять, к примеру, тебя. Ты тоже был расстроен несправедливыми условиями теста, помнишь? - Расстроен – это едва ли верный терм… - начинает Спок, но Пайк не слушает. - Что ты тогда сказал? «В конечном итоге, урок, который нам тут преподали, состоит в том, что они погибли, стоически контролируя свой страх или паникуя и поддаваясь этому страху, но это не имеет значения, потому что в любом случае – они всё равно погибли». - Верно, - говорит Спок. – Однако… - Но там, где Кирк выразил протест, даже с риском исключения из Академии, ты придержал свой язык и подчинился. Спок медленно выпрямляется на своём кресле ещё сильнее, чувствуя, как кровь вот-вот прильёт к его щекам. - Я выразил протест легитимно, когда вопрос всё ещё обсуждался, - парирует он с неожиданным усилием, направленным на то, чтобы удержать дрожь в голосе. – Но после того, как мой командующий офицер пришёл к решению, я его принял вопреки моим личным опасениям, потому что это то, как функционирует цепь командования. Любой другой образ действий – это мятеж или анархия. Пайк уставился на него в изумлении. - Спок, я не собирался гладить тебя против шерсти. Возможно, мне не следовало говорить то, что я сказал. Ты вулканец, твоя культура вся состоит из дисциплины. Для тебя порядок не должен оставлять место для хаоса, что бы ни произошло. Было бы несправедливо требовать от тебя понять образ мышления Кирка. Спок резко встаёт, будучи не в состоянии оставаться спокойным, оставаться здесь. Он не смотрит на Пайка, когда говорит, а его голос ещё более напряжён, чем до этого. - Возможно, Вы были настолько поглощены пониманием его образа мышления, капитан, что не заметили, что я – не типичный представитель своей культуры. Я был бы признателен, если бы Вы удержались от выстраивания предположений о том, что я могу и не могу понять. С Вашего позволения. Спок разворачивается и направляется к двери из кабинета Пайка, где они были наедине. - Спок, подожди! – Пайк торопливо вскакивает на ноги и бросается наперехват. – Пожалуйста. Спок останавливается, ощущая, как рука охватывает его локоть. Он неохотно поворачивается к Пайку лицом. - Спок, прости меня, – тихо говорит Пайк, глядя ему прямо в глаза. Всё его внимание полностью сосредоточено на вулканце, чего не было уже в течение нескольких недель. – Я не знаю, что я такого сказал, и что так тебя обидело, но, в любом случае, прости меня. Пожалуйста, не уходи от меня вот так. Мне очень жаль, что я причинил тебе боль. - Я не обижен и не испытываю боли, капитан. - Лжец, - Пайк берёт руку Спока в свои и нежно целует костяшки его пальцев. – Прости меня. Спок сразу же начинает стыдиться своего срыва. - Я – тот, кто должен приносить извинения, - мягко говорит он, наклоняясь и касаясь своим лбом лба Пайка. – Вся эта ситуация крайне тревожна. Я отреагировал… неподобающе. Пайк заключает лицо Спока в свои ладони; затем, замерев на секунду, как будто прося разрешения, крепко целует его в рот. Одно мгновение Спок остаётся неподвижным и странно неуверенным, потом смягчается, раздвигая губы и возвращая поцелуй так же нежно. - Мне кажется неправильным ссориться с тобой, - шепчет Пайк, когда они отстраняются друг от друга. – Всё, что я сказал тебе только что, неправильно. - Едва ли это первый раз, когда наши мнения различны, - тихо говорит Спок. - Сейчас всё по-другому, - Пайк отодвигается немного, чтобы посмотреть на него. – Мне кажется, что я тебя теряю. Как будто это новая глава в книге твоей жизни, которую я почему-то пропустил. Ты ускользаешь сквозь мои пальцы как песок, и всё, что мне остаётся - лишь смотреть. У Спока нет на это ответа, поэтому он просто прислоняется к стене, излучая молчаливое приглашение. Секундой позже Пайк вздыхает и снова подходит ближе, прижимаясь к нему. Они стоят неподвижно некоторое время, обнимая и вдыхая друг друга. - Будет слушание, - произносит Пайк, когда Спок разворачивает его спиной к себе и начинает ласково массировать его усталые плечи. – И, скорее всего, голосование. - Я не являюсь членом Академического Совета, - напоминает ему Спок, трудясь над напряжёнными мышцами. - Зато я являюсь, - выдыхает Пайк, слегка постанывая, когда Спок находит особенно зажатый участок. – Я собираюсь поддержать его, если до этого дойдёт. Я не хочу, чтобы ты принимал это на свой счёт. - Тогда я не буду, - уверяет его Спок. Он ощущает крошечный укол предательства, но не позволяет себе над этим размышлять. В конце концов, это нелогично. Он думает о тех громадных усилиях, которые он вложил в создание этого теста. Это самая сложная программа из всех, написанных Споком к настоящему времени. Зная о том, что некоторые из самых блестящих и талантливых кадетов командного направления год за годом будут хотеть победить её ценой всей своей грозной решимости и интеллекта, Спок был вынужден продумать каждый тактический сценарий, предугадать каждый ход, каждую комбинацию манёвров, каждый неожиданный приказ, каждое нестандартное решение, каждый порыв вдохновения и каждую прихоть. Любая возможность создавала разветвление дюжин других возможностей, их переплетение, наложение, столкновение. Ему нужно было предвидеть их все, просчитать каждую случайность. Ему пришлось продумать всё, даже самое невероятное, но он это сделал. Он создал идеальный Гордиев узел. И подобно дерзкому и высокомерному Александру, которому не терпелось завоевать весь мир, Джеймс Кирк одним быстрым движением разрубил его своим острым клинком. Спок считает удачей то, что он не верит в предназначение. *** - Эта сессия созвана для разрешения тревожной ситуации. Джеймс Т. Кирк, шаг вперёд. Спок наблюдает за тем, как излучающий напряжение кадет Кирк быстро шагает вниз по ступенькам. За кафедрой он принимает непринуждённую позу, но выглядит столь же подавленным, как будто тяжесть нескольких сотен пристальных взглядов, направленных на него, оказывает физическое давление. Спок слегка хмурится. Никаких яблок? Он ожидал, что Кирк будет таким же ярким и буйным, каким он был во время теста на симуляторе, когда убеждал свой экипаж не переживать о клингонских боевых птицах. Вместо этого он производит впечатление человека, которого несправедливо осудили, и который знает, что ничто из сказанного им не изменит данного решения. Дерзкий осуждённый. Да, не знавал я, кто вперял бы Так пристально глаза В клочок лазури, заменявший В тюрьме нам небеса…* - … желаете что-нибудь сказать прежде, чем мы начнём, сэр? – голос адмирала Барнетта выводит Спока из его поэтической мечтательности. - Да. Я знаю, что у меня есть право встретиться с моим обвинителем. Спок слышит голос Кирка не впервые, но в этот раз всё иначе. Его голос звучит спокойно, но это кладбищенское спокойствие. Он готов защищать себя, но не верит, что сможет повлиять на ситуацию своими доводами. Скорее ему просто любопытно, но даже это любопытство покрыто налётом побеждённой усталости. Спок поражён двойственностью, открывающейся в человеке, которого он видит. Он не может узнать самоуверенного, пошло-всё-к-чёрту бунтаря из симулятора Кобаяши Мару в этом тихом, замкнутом индивидууме, который проснулся этим утром уже зная, что его сегодня подвергнут наказанию. Спок в растерянности и не понимает, как объяснить эту ужасающую разницу. Если бы он не знал кадета Кирка по внешнему виду, он мог бы подумать, что имеет дело с двумя разными людьми. Спок автоматически выпрямляется и поднимается на ноги. Он игнорирует пристальный взгляд Кирка, когда кадет поворачивается посмотреть на него, но физически ощущает этот взгляд. - Пожалуйста, шаг вперёд, - говорит адмирал Барнетт. Спок подчиняется. – Это коммандер Спок, один из наших самых блестящих выпускников. Он программирует экзамен Кобаяши Мару последние четыре года. Коммандер. Будучи теперь на одном уровне с Кирком, Спок может почувствовать напряжение, которое подобно ощутимой, осязаемой субстанции окутывает своими чарами и его тоже. Он решает компенсировать это, смягчая тон своего голоса, как если бы разговаривал с напуганным сехлатом. Помимо этого, ему по какой-то причине легче обращаться к Совету, чем смотреть Кирку прямо в глаза. - Кадет Кирк, Вы инсталлировали в программный код подпрограмму, а затем запустили её, изменив условия теста. Он даже не спрятал её, размышляет Спок. Он хотел, чтобы мы точно знали, что он сделал. Кирк на мгновение опускает глаза вниз и изрекает едва ли с намёком на его обычное дерзкое поведение. - И что дальше? Спок замечает ярко выраженное отсутствие положенного официального обращения по званию в ответе Кирка, что отчётливо призвано подчеркнуть неуважение кадета к своему обвинителю. Он превращает это в личное противостояние, и это, насколько знает Спок, является крайним средством. Спок озадачен. На мгновение он ощущает, что пропустил всё происходящее и явился лишь к финалу. И совершенно очевидно, что это полный абсурд. Адмирал Барнетт, должно быть, также заметил недостаток уважения к протоколу со стороны Кирка, потому что он перебивает Спока своим ответом. - В переводе с академического языка – это мошенничество. Кирк заметно напрягается от этого сурового ответа, и воздух вокруг внезапно наполняется рассеянными электрическими разрядами. - Позвольте мне спросить кое-что, хотя я думаю, что ответ мы и так знаем, - отвечает он, снова опустив глаза. – Разве тест сам по себе не является мошенничеством? В смысле, вашу программу нельзя победить. - Ваш довод исключает возможность безвыигрышного сценария? - Я не верю в безвыигрышные сценарии. Споку хочется его отшлёпать. Хочется сказать ему, что никто не может дразнить смерть. Даже человек не может быть настолько самонадеянным. Он с усилием сдерживается. - В таком случае Вы не только нарушили правила, но и не смогли понять главный урок. - Прошу, просветите меня. Споку приходится бороться с самим собой, чтобы сдержать реакцию на продолжающуюся демонстрацию неуважения. Ему приходит в голову, что будь на его месте Пайк, Кирк бы никогда не позволил себе подобного поведения. Спок понизил свой тон и расслабил лицо. Если Кирк желает вести себя как испорченный ребёнок, то Спок это примет и будет относиться к нему соответственно. - Именно Вы, кадет Кирк, должны знать, что капитан не может обмануть смерть. Кирк задерживается с ответом перед тем, как выдать вербальную реакцию, снова глядя куда-то вниз: - Именно я? – он скорее утверждает, нежели спрашивает. Его голос тих, и почему-то уже ясно, что он знает, куда Спок направляет их разговор. Но Спок сейчас в ударе. - Ваш отец, лейтенант Джордж Кирк, принял командование судном незадолго до гибели в сражении, не так ли? - Думаю, Вам просто не нравится то, что я прошёл Ваш тест, - говорит Кирк, поднимая взгляд и набрасываясь с этим намеренно личным замечанием на своего оппонента. Это признак слабости, и, как правило, Спок не из тех, кто пойдёт на буквальное, а не мнимое убийство на гладиаторской арене словесных пикировок. Но он не может остановить свой меч сейчас, потому что детское упрямство Кирка гладит его против шерсти, а Кирк. Просто. Не. Понимает. - Более того, Вы так и не смогли постичь главную цель теста. - Просветите меня ещё разок. - Цель в том, чтобы пережить страх, - говорит Спок и слышит, как его чистый голос отражается от стен затопленного тишиной зала. – Страх перед лицом неотвратимой смерти. Научиться принимать этот страх и сохранять контроль над собой и своим экипажем. – Он смягчает свои слова почти что вопреки себе самому, видя выражение лица Кирка. – Этим качеством должен обладать каждый капитан Звёздного флота. Спок в курсе снисходительного звучания своих слов, но он не может удержаться. Кто-то должен отшлёпать Кирка по рукам, чтобы его необоснованные оптимизм и цинизм не привели к его собственной смерти в первой же миссии в глубоком космосе. Кровь Спока кипит негодованием, потому что Кирк презирает смерть, ещё ни разу с нею не столкнувшись. Жертвенность его отца – единственная причина того, что Кирк стоит здесь – абсолютно ничему не научила этого высокомерного молодого человека. Вы не заслужили право смеяться смерти в лицо, хочет сказать ему Спок. Кем Вы себя возомнили, чтобы бросать вызов смерти и быть уверенным в том, что Вы одержите победу при любых обстоятельствах? Хвастаетесь отсутствием страха? Вы не заслужили это право. Но до того, как ему удаётся найти более подходящие слова, до того, как у Кирка появляется ещё одна возможность доказать свою правоту, к адмиралу Барнетту приближается курьер, и Спок моментально ощущает, что со всеми ними произошло нечто очень, очень неправильное. Как только адмирал получает послание, он поднимает взгляд на аудиторию, и его глаза широко открыты, а рот мрачно сжат. - Мы получили сигнал бедствия с Вулкана. Сердце Спока замирает, и в этот самый момент он с совершенно непостижимой, почти сверхъестественной уверенностью уже знает, что его жизнь никогда больше не будет прежней. КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ * Отрывок из «Баллады Редингской тюрьмы» Оскара Уальда в переводе В.Брюсова Оригинал: I never saw a man who looked With such a wistful eye Upon that little tent of blue Which prisoners call the sky...