Не переставай верить (Don’t Stop Believing)

Их путешествие на Бареилс превращается в ещё одно испытание для терпения Спока. Посол Ковак практически прилип к Споку, бесконечно доставая того всевозможными неприятными вопросами, начиная от общих насмешек над вулканским образом жизни и заканчивая личным опытом Спока как полукровки. Спок слишком часто сжимает зубы, пытаясь оставаться вежливым, но он не может избегать посла, который настоял на том, чтобы Спок стал его персональным гидом. Кирк справляется не лучше, потому что посол взял с собой свою шестнадцатилетнюю дочь и передал её под личный присмотр Кирка. Девушка соответствует тому самому определению избалованного ребёнка королевских кровей – её застольные манеры заставляют считать телларитские вполне даже изысканными, а перепады настроения способны испытать на прочность даже вулканскую терпимость. Каждый раз, когда Спок не пытался отвлечь себя от желания лезть на стену, он испытывал острые приступы сочувствия к капитану. Накануне прибытия на планету они случайно встречаются в комнате отдыха. Спок пришёл выпить чаю и видит там Кирка, который в явном ступоре пялится на меню репликатора. Он замечает приближение Спока и одаривает того слабой улыбкой. - Добрый вечер, мистер Спок. - На самом деле уже почти утро, капитан. - На самом деле? – моргает Кирк. – Что ж, это хорошо. Я тут пытался вычислить, что выпить вместо кофе, поскольку ночь и всё такое, но раз уже утро… - Как Амара? – нейтральным тоном интересуется Спок, управляясь с контрольной панелью. - Боже, не упоминай её имени, - вздрагивает Кирк. Спок поднимает бровь, с любопытством его разглядывая. - «Кстати о птичках», капитан? Кирк уставился на него сухими и покрасневшими от усталости глазами. - Вы все полагаете, что она такая сладкая малышка, не так ли? К твоему сведению, - он тычет пальцем в Спока, слегка задевая его грудь, - она пыталась соблазнить меня четыре раза за пять дней. Спок чувствует, как его вторая бровь отзеркаливает движение первой. - Я надеюсь, что Вы осознаёте, насколько жизненно важно, чтобы Вы не были замечены с ней в компрометирующем положении. - Нихера, - по-совиному моргает Кирк, - вопреки популярному мнению, мистер Спок, я не трахаюсь со всем, что движется. - Я уверяю Вас, капитан, это очевидно, - говорит Спок, затем осторожно берёт Кирка за запястье и мягко отводит его руку от своей груди. Кирк снова моргает, а потом смотрит вниз. - Прости. Когда я уставший, то это ещё хуже, чем когда я пьяный. Спок настороженно его разглядывает. - Вы знаете, что мы прибудем на планету через пять часов и сорок минут? - Ага, точно, - Кирк трёт свой лоб. – Ты тоже не особо цветуще выглядишь. Спок реплицирует свой чай. - Доктор МакКой дал мне стимулирующие препараты. - Мы оба примем их перед высадкой на планету, - кивает Кирк, разглядывая чашку, которую Спок подносит к губам. – Что это? Спок замирает посреди движения. - Приблизительный аналог андорианского весеннего чая. Это, - он наблюдает за тем, как Кирк берёт чашку из его рук и резко вдыхает перед тем, как сделать глоток, - традиционный утренний напиток. Кирк поглядывает на него над ободком чашки. - Что? - Я… пытаюсь решить, то ли Вы переняли манеры нашей юной гостьи, то ли обучили её этим манерам, - Спок поджимает губы. – Тревожно поразительное сходство. Кирк прижимает свою вторую ладонь к чашке и улыбается над своим трофеем с показным ребячливым триумфом. - Реплицируй себе ещё одну. Я это не отдам. Боунс говорит, что у него из кабинета пропали некоторые медикаменты, а у неё в глазах этот странный блеск… Ни малейшего шанса, что я выпью или съем что-либо до того, как это кто-то попробует. - Очаровательно, - бормочет Спок, снова колдуя над панелью. – А я как раз едва пришёл к заключению, что люди не могут погрузиться в более глубокое средневековье. Кирк усмехается и неожиданно восклицает: - Эй. Рука на предплечье заставляет Спока поднять взгляд. Кирк пялится на шахматный набор, который кто-то позабыл на одном из столиков. Он бросает на Спока неуверенный взгляд, а его пальцы скользят по чашке. - Как ты думаешь, мы могли бы поиграть немного? И, знаешь… не разговаривать? Спок склоняет голову. После целой недели постоянного ворчания и навязчивого тыканья, это предложение кажется более заманчивым, чем должно казаться. Кирк великодушно предлагает ему в первой игре играть белыми. Партия оказывается быстрой, ведь они оба, похоже, совершают ходы, совершенно их не обдумывая. Это напоминает самоубийственную игру, когда фигурки переходят из рук в руки быстро и в больших количествах. Соблюдая соглашение, они не разговаривают, за исключением периодических оглашений шахов. Спок побеждает. Кирк с ухмылкой разворачивает доску перед тем, как заполнить её, предоставляя Споку на этот раз играть чёрными. Вторая игра длится заметно дольше. Кажется, что они оба проводят больше времени, изучая ходы друг друга и расставляя продуманные ловушки. Спок время от времени отрывает глаза от доски, наблюдая за тем, как Кирк размышляет над выбором, и за его руками, которые передвигают фигурки, и за тем, как лёгкая улыбка приподнимает уголок его рта. Иногда Спок замечает, как Кирк смотрит на него, и улыбка Кирка при этом становится чуть более заметной; он удерживает взгляд Спока почти что с вызовом. Кирк мягко смеётся, когда Спок оглашает второй шах и мат, а Спок чувствует внезапную волну предвкушения, которая скручивается внизу живота в неприкрытом обещании. Третья игра напоминает некую комбинацию предыдущих двух: оба игрока охотятся на фигурки друг друга, но при этом не торопятся в своём преследовании. Спок замечает приближение проигрыша, но уже слишком поздно для того, чтобы спасти игру. Он опрокидывает своего короля. Кирк ухмыляется и устраивается в своём кресле поглубже. - Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, мистер Спок, что твой стиль игры в шахматы вызывает раздражение? - Раздражение? – Спок поднимает бровь, рассеянно поигрывая захваченной фигуркой слона. Должно быть, этот набор очень старый; грани фигурки немного потёрты. – Возможно, не в столь эмоциональных терминах, но определённое мнение по поводу моей манеры игры было высказано, да. - Ты должен был бы увидеть, - говорит Кирк, кивая на доску. - Действительно, - соглашается Спок, подавляя вздох. Он устал, но Кирк устал также, а значит это не оправдание. - Итак, - задумчиво тянет Кирк, всё ещё изучая его взглядом. – Ты играешь совсем по-другому, чем те вулканские шахматисты, которых я знаю. Какой у тебя рейтинг ФИДЕ? Потому что у меня 2781, и я не могу припомнить, когда в прошлый раз мне приходилось так потрудиться, чтобы его оправдать. Спок отставляет фигурку слона в сторону и начинает медленно собирать доску заново. - У меня нет рейтинга, - его глаза упорно прикованы к фигуркам. – Я не принимал участия в официальных турнирах с тех пор, как мне было четырнадцать. – Он делает паузу и мягко добавляет: - Это первый раз с тех самых пор, когда я играл. Кирк тихонько присвистывает. - Надо же. Но да, я думаю, что запомнил бы тебя, если бы ты состоял в команде по шахматам в Академии. Спок бросает на него быстрый взгляд, поднимаясь на ноги. - Вы желаете ещё один напиток? Он чувствует на себе пристальный взгляд Кирка, но не оборачивается. - Пожалуйста, раз уж ты встал, - наконец говорит капитан. – Двойной эспрессо, суматранская смесь, два куска сахара. Спок перебарывает желание закатить глаза, когда идёт к репликатору. - Ну, и что же произошло, когда тебе было четырнадцать? – спрашивает Кирк в тот самый момент, когда Спок ставит напротив него дымящуюся чашку. - Ничего не произошло, - отвечает он в итоге. – Был турнир. Я победил, - он быстро смотрит на Кирка. – Однако, было сказано, что мой стиль игры… непоследователен и нелогичен. Мой отец сказал, что он бы предпочёл, чтобы я не выставлял на публике своё отсутствие преданности вулканскому пути ещё настойчивее, чем я уже это сделал. Таким образом, я перестал играть. Он осмеливается быстро взглянуть в сторону Кирка. Капитан хмурится, кофе остывает напротив него. - Я сказал, что твой стиль игры отличается от стиля других вулканцев, которых я знал, - медленно произносит Кирк. – Но я бы не назвал его нелогичным. Прежде всего, ты намного последовательнее, чем я. Спок чувствует, как некоторое напряжение внутри него спадает; он ёрзает в своём кресле, устраиваясь поудобнее. - Имеется существенная разница, - объясняет он. – Вы изучали защиту Т’Пока и гамбит Верака. Кирк кивает. - Тогда Вы, должно быть, знаете, что вулканцы не усматривают иной цели в игре, кроме достижения победы. К тому же, чем более целенаправленным и быстрым является путь к ней, тем лучше. - Ты играешь иначе, - тихо замечает Кирк. - Нет, - бровь Спока слегка изгибается. – Не иначе, - он колеблется, подыскивая правильные слова. – Моя мать смогла увлечь меня шахматами, капитан. Это было… Я был очарован игрой, но ещё сильнее – возможностью увидеть работу её разума. Шахматы… Это очень выразительная, очень поучительная игра. Я часто бывал озадачен поведением и мотивацией окружающих, но, когда я играл с ними в шахматы, то мог понять, как работает их разум. То, как они делали ходы, как использовали возможности, как быстро принимали решения – мне сложно выразить это словами, но это… - Как своего рода мелдинг? – предполагает Кирк. Спок встречается с ним глазами и выразительно кивает. - Да. - Интересно, - Кирк вглядывается в него с заинтригованным выражением лица. – Мне почти страшно спросить, что же ты думаешь о моей игре. Спок приподнимает бровь, изучая его, и после короткого раздумья начинает говорить. - Вы всегда играете ради того, чтобы победить, - его глаза смотрят в упор на Кирка. – Когда Вы делаете ход, Ваши «нелогичные импровизации» просчитаны до последней цифры, но Вы предпочитаете делать вид, что они спонтанны. Ваш разум работает примерно в четыре раза быстрее, чем Вы притворяетесь. Вы стремитесь к победе, как к единственному приемлемому для Вас итогу. Вы не привыкли проигрывать, но, возможно, по этой самой причине Вы боитесь проиграть. Чем дольше Вы остаётесь победителем, тем уязвимее Вас делает этот страх, и, в конце концов, Вы проигрываете не своему противнику, а самому себе. Внезапно опустившаяся тишина оглушает. Кирк пялится на него со слегка открытым ртом и пылающими щеками, его глаза широко распахнуты и выражают тревогу. - Прошу извинить меня, - тихо говорит Спок. – Я… Это лишь предположения, капитан. Я не хотел позволять себе лишнего. Кирк откашливается и отводит взгляд. - Нет, - говорит он. – Я ведь сам спросил, всё в порядке, - он сияет в сторону Спока улыбкой, которая слишком изумлённая, чтобы быть естественной. – Тебе нужно попробовать гадать на ладони. У тебя определённо есть к этому талант. Спок рассматривает его ещё мгновение и не отвечает. Они допивают свои напитки в молчании, а затем подходит время высадки. *** Позже Спок проанализирует произошедшие события и придёт к выводу, что его нельзя было допускать на эту планету. В его глазах - болезненная сухость, его тело тупо гудит от недостатка сна. Его кожа чешется от стимуляторов, которые не предназначены для кого-либо с его физиологией, и он ощущает, как щиты, обветшавшие за недели жизни на грани, разрушаются и становятся всё тоньше под усиливающимся давлением, которое накатывает на них настойчивыми волнами подобно отравляющей радиации. Дикий мир. Варварский мир. Крошечная планета, затерянная между Орионским и Ромуланским пространствами, на которой коренное население аришухцев эксплуатируется потомками орионцев и любой другой галактической расы, которую только можно представить. Споку довелось увидеть некоторое количество нецивилизованных, жестоких культур, и он всегда был поражён небрежной жестокостью подобных миров и их безжалостной сущностью. Миссия предстоит деликатная, поэтому Кирк и Спок спускаются на планету вдвоём, в то время как Скотт пытается скрыть присутствие «Энтерпрайз» в этом секторе. Они одеты в не вызывающую подозрений гражданскую одежду, чтобы смешаться с толпой, и не имеют с собой ни фазеров, ни коммуникаторов. Крохотные транспондеры, рассчитанные на одного, имплантированы в их предплечья, и это их единственный способ связи с разумным миром. Они находят дом информатора с лёгкостью, и в то же мгновение, когда они туда заходят, пожилой аришухец падает на колени и начинает рыдать. - Я не хотел говорить им! – стенает он, катаясь по земле. – Я не хотел! Но ромуланцы… Они угрожали! Они пытали! Я не хотел! Спок обменивается взглядами с капитаном, и они оба ясно осознают, что это именно то, чего они ожидали, и нельзя тратить время. Спок приглядывает за входом, пока Кирк пытается успокоить старика, потому что нет никакой возможности пройти через самую оживлённую часть города с кем-то, находящимся в столь взволнованном состоянии. Когда капитану удаётся немного усмирить аришухца, они отправляются в путь, пытаясь выглядеть настолько неприметно, насколько это возможно. Спок напряжён. Он никогда не любил скоплений народа, а эта конкретная толпа более жестока и взрывоопасна, чем какая-либо другая. Все существа вокруг них либо причиняют боль, либо её испытывают - пусть даже если не в этот самый момент, но, по крайней мере, это было с ними недавно; они протискиваются мимо него, выплёскивая на него свою ярость, похоть и жадность быстрее, чем он успевает всё это отражать. Его зубы крепко стиснуты, но он сжимает их ещё сильнее, едва различая окрестности и концентрируясь на том, чтобы добраться до места назначения. - О, нет! – внезапно завывает их спутник. – Марисса! Моя дочь… Это моя дочь там! Они нашли её! Вы должны помочь моей дочери! Кирк матерится, когда они видят отряд гвардии, конвоирующий рыдающую молодую местную жительницу. Ей вряд ли больше семнадцати лет. Кровь Спока начинает закипать, когда он замечает тёмные, уродливые синяки, покрывающие её лицо и шею, и то, как её тонкие запястья истекают кровью от грубых наручников. - Нам придётся вернуться за ней, - бормочет Кирк. - Нет! – выкрикивает аришухец, а окружающие начинают поворачивать головы в их направлении. – Они убьют её! Мы должны помочь ей! Мы должны помочь ей сейчас же! - Послушайте, мистер, мы вернёмся за ней, ладно? – шипит капитан сквозь сжатые зубы, слегка его встряхивая. – Я никогда никого не бросал, и я не буду этого делать теперь, но мы не можем рисковать Вашей поимкой. - Отец! – восклицает девушка, когда замечает их. – Отец, помоги мне! Отец, пожалуйста! Её голос становится всё выше и резче с каждым новым слогом, который она произносит, и её испуганный визг болезненно пронзает разум Спока. Он с трудом удерживается от того, чтобы не зажать руками уши, но и этого усилия оказывается достаточно. - Помогите! Пожалуйста, помогите! Кирк опять матерится и начинает тащить аришухца в направлении неприметного уголка на заднем дворе, куда они транспортировались ранее. - Спок, не стой там, помоги мне! – рявкает капитан, сражаясь со стариком. – Тащи его к… - Отец! Словно острый нож, заточенный гортанным страхом боли и смерти, этот крик вонзается в Спока, рассекая тонкую, полупрозрачную нить воли, удерживающую его контроль в подвешенном состоянии над бездной. Кровь дико и победоносно ревёт в его висках подобно мощному потоку, голодно разрывающему наружный слой его цивилизованности и кромсающему его на части до тех пор, пока ничего не остаётся, кроме взбешённого дикаря, слепого и глухого ко всему на свете кроме своей ярости и непреодолимой одержимости причинять боль. Спок бросается в противоположном направлении от точки высадки, прокладывая себе путь сквозь гвардию. Он не слышит Кирка, вопящего ему вслед, не замечает народ, начавший орать вокруг него. Всё, что он видит – это огромные, напуганные глаза девушки и её рука, протянутая к нему. Это видение выгравировано в нём, знакомо ему до боли; оно разбивает саму его суть; острые, безжалостные зубы мучительной пытки проникают в его сердце и впиваются, пока он не открывает рот и не рычит, выплёскивая свою ненависть ко всей вселенной, бессмысленный гнев смертельно раненного зверя. Они пытаются остановить его, и он сражается. Он едва их видит. Он ломает кости и разрывает суставы; он проходит через строй из двадцати семи вооружённых стражников, как если бы они были детьми с оружием из соломы. Где-то на периферии его разума расцветает ошеломляющее ощущение полного облегчения и жестокого, эгоистичного удовольствия, потому что он всегда – всегда – сдерживался со всеми и с каждым, и в том, чтобы отпустить себя, есть безжалостный и извращённый восторг. Где-то в центре этого безумия он мельком замечает Кирка, застывшего, пялящегося на него своими голубыми глазами, широко раскрытыми и горящими, и в них шок, но также что-то ещё - нечто опасное и примитивное, нечто, что совершенно обезумевший разум Спока распознаёт как томительное желание и злость на то, что он сам связан долгом и рассудком, и обещание отмщения за то, что его оставили позади. Это мгновение выпадает из нормального течения пространства и времени, и на головокружительную, опьяняющую секунду существуют лишь они вдвоём и стоны поверженных врагов, размётанных по земле между ними, и интимность этого всего стремительная и оглушающая, и Спок почти вздрагивает, охваченный внезапным, поразительным убеждением, что это уже случалось раньше. Время возобновляет свой бег, и Спок разворачивается к очередному противнику, когда ещё один слой его внутренней защиты уничтожен, сметён свирепым взглядом, обжигающим его кожу между лопатками ещё долго после того, как он выходит из его диапазона. Он добирается до девушки как раз тогда, когда её последний страж почти что успевает перерезать ей горло, и Спок не знает – никогда не сможет сказать – что за судьба пришла к нему; он не прислушивается к звукам. Он хватает кричащую, напуганную девушку, которая визжит и пытается вырваться из его рук, но она настолько слаба, что эти попытки смехотворны. Он удерживает её на месте без усилий, а его пальцы яростно разрывают его собственную кожу и извлекают из тела миниатюрное устройство, которое поместил туда МакКой. Спок может почувствовать, как оно гудит, и знает, что где-то за его спиной, где-то на другом конце полной стонущих тел площади, были активированы ещё два транспондера. Он прижимает своё устройство к руке девушки и отталкивает её от себя как раз вовремя, и луч транспортатора захватывает её. Он слышит звук множества шагов вокруг себя, запрокидывает голову назад и смеётся. Это последнее, что он помнит. *** Он ни капельки не удивлён, когда приходит в себя в тюремной камере. Всё его тело болит так сильно, как если бы его буквально тащили по раскалённым углям. Возможно, так и было; Спок не может ясно вспомнить всё за туманом криков, тел, движущихся с целью причинить боль, и удушающего, тошнотворного гнева, от которого кровь закипает в его венах. Он смотрит на свои руки – его костяшки сбиты и кровоточат. Спок подтягивается, чтобы сесть, откидывается на стену и закрывает глаза. Он не знает, сколько времени он остаётся в таком положении перед тем, как слышит отдалённый скрип металла о металл. Где-то далеко от его камеры открывается дверь. Они, должно быть, воистину перепуганы, раз держат его в подобной изоляции. Судя по шагам, приближаются двое, и Спок поворачивает голову в сторону двери, оставляя глаза осторожно прикрытыми. Дверь со скрипом открывается, и кого-то практически забрасывают внутрь. Тот умудряется удержать равновесие с помощью вытянутых рук до того, как его голова разбилась бы о стену. Дверь захлопывается, и шаги удаляются. - Не собираешься сказать «приветик»? – спрашивает Кирк, кашляя и с трудом поднимаясь с пола. Спок пристально смотрит на него, отмечая покрытые синяками руки и разорванную одежду, и завихрение тьмы снова зарождается внизу его живота, чёрное и уродливое, оно там как дома, как если бы всегда было его частью. - Почему Вы здесь? Кирк усмехается. - Я нарушил закон; меня арестовали. Чтобы попасть сюда много не нужно. Спок пытается управлять заново вспыхнувшим гневом, но наглость Кирка сокрушает, а контроль Спока ускользает, ведь ярость сражения всё ещё наполняет его вены. - У Вас был информатор – у Вас была возможность уйти. Почему Вы здесь? – требовательно спрашивает он, едва сдерживая ярость. Кирк смотрит на него, глаза прищурены, а подбородок воинственно поднят. - Значит теперь ты беспокоишься о миссии, я тронут, - он упирает руки в бёдра. – Ты знаешь, почему ты здесь? Спок моргает, моментально осаженный. - Нет. Но я удивлён тому, что всё ещё жив. - О, нет, нет, нет, мистер Спок, - насмешливо качает головой Кирк. – Они тебя не казнят. Ты единолично уничтожил отряд их лучших стражников. Тебя не обезглавят, ты станешь новейшим гладиатором на их арене или как там этот ёбаный цирк у них называется. Ты же знаешь, что это означает, верно? Спок подтягивает колени к груди, сжимая зубы. Голос Кирка издевается над ним, его слова жалят. - Я не буду ни с кем сражаться. Кирк пялится на него в тишине довольно долго, его глаза навязчиво разглядывают Спока. - Как жаль, - говорит он с приводящим в бешенство притворным сожалением. – Ты как будто был рождён для этого. Спок дрожит от усилий, требующихся ему, чтобы оставаться спокойным; желание броситься в драку подавляет его. - Было ясно, куда ты шёл, знаешь ли, - нарочито говорит Кирк. – Я на мгновение потерял тебя из виду, но там был путь. Мне не нужно было смотреть, чтобы видеть, куда ты… прошёл насквозь. Они были везде. Спок закрывает глаза. - Я убивал? Кирк снова берёт паузу. - Не имею представления. Ты просто прошёл насквозь, - насмешливо говорит он. – Как нож сквозь масло. Спок чувствует, что его лёгким не хватает кислорода. Он не может вдохнуть и выдохнуть хоть немного воздуха. - О, нет, - с внезапной пылкостью произносит Кирк. – Ты не будешь сворачиваться в клубочек в уголке и стонать. Что, чёрт возьми, это было, Спок? Ты хотел спасти девушку, я это усёк. Это был логичный способ? О чём ты только думал, чёрт тебя побери? Спок шепчет: - Я не думал. - И это всё? Это твое лучшее оправдание? Ты не думал? Спок выпрямляется из своего положения движением настолько быстрым, что он сам едва его замечает. - Остановитесь. Помолчите! - Или что? – Кирк с вызовом подходит ближе. – Ты знаешь, почему я здесь, в твоей камере, Спок? Потому что я приговорён к смерти! Потому что они думают, что ты собираешься разорвать меня пополам ради собственного веселья! И они правы, не так ли? Кирк пихает его, и Спок отходит назад, закипая. - Нет. - Давай же, - Кирк надвигается на него, насмехаясь. – Я знаю, что ты этого хочешь, ты, лжец. Ты всё время хотел этого. - Нет! – рычит Спок, отворачиваясь от него. - В чём дело, Спок? – Кирк снова пихает его. – Не хватает мужественности признать это? - Нет, - умоляет Спок сквозь стиснутые зубы, - не говорите ничего. - Ни черта, я буду. Мне нужно многое тебе рассказать, и тебе некуда бежать отсюда. Ведь это то, что ты обычно делаешь, так ведь? Убегаешь, прячешься в какой-то дыре, когда для тебя становится жарковато. Вот почему ты захотел уйти из Звёздного флота; вот почему ты никогда не станешь капитаном. Для этого нужна смелость, а ты – дерьмовый офицер, который бросает свою работу в тот момент, когда она становится слишком уж эмоциональной. В полном смысле слова вулканец. - Остановитесь, капитан… - Почему я должен остановиться? Правда глаза режет? - Не нужно… - Ты считаешь себя своего рода благородным воином, стоически сражающимся в тишине? О, если бы только это было правдой, это придало бы твоему существованию столько значимости, столько милосердия, - лицо Кирка кривится от отвращения. – Но ты же не страдаешь, верно? Ты всего лишь дешёвый притворщик – хреновый актёр, который так сильно старается быть хорошим, что забывает о том, каков он на самом деле. И возможно это к лучшему, потому что настоящий ты не стоишь дерьма! Спок болезненно сжимает кулаки; от попыток оставаться неподвижным его бьёт бешенная дрожь. - Ты не чувствуешь! – вопит Кирк. – Твои собратья вулканцы – вулканцы, ради всего святого – они чувствуют! Но ты не настоящий вулканец, не так ли? Ты настоящий никто! Не удивительно, что они изгнали тебя. Он ставит свои руки на стену с двух сторон от лица Спока, а его дыхание касается губ Спока, когда Кирк интимно, язвительно шепчет: - Скажи мне, тебе пришлось умолять Пайка взять тебя, или он это сделал из жалости? Спок ломается. Он бросается вперёд до того, как осознаёт это, переполненный ослепляющей потребностью – уничтожить. Он прижимает Кирка к твёрдому полу камеры, и они катятся, Спок разбивает слабые попытки Кирка защититься, едва ли замечая сопротивление. Он наносит удар за ударом и рычит глубоко внутри себя, издавая низкий, животный звук чистой ярости. Но он непростительно медлителен; его тело избито и покрыто ссадинами, и кричит от перенапряжения, и где-то в глубине его разума что-то сдаётся, истекая сомнениями, как медленным ядом. Кирку удаётся сбросить его с себя за секунду, и как только Спок набрасывается на него снова, Кирк бьёт его, точный и смертоносный, как кобра; и этот удар, нанесённый со всей силой, которой он обладает, попадает Споку в солнечное сплетение. Спок кричит от резкой боли, падая назад, и он не может остановиться, выкрикивая все свои лёгкие напрочь, потому что внутри него что-то разбивается – что-то твёрдое, прочное и постоянное – оно разбивается, и он мечется от боли, которая вытесняет все простое и физическое своей силой, которую едва ли можно постичь. Всё сдерживаемое горе, вся боль, чистая агония от потери – все эмоции, которые он подавлял так неистово, что даже сам не знал о том, что они в нём были - все они теперь оказываются на свободе, моментально обрушиваются на него, заставляя желать ранить себя, умереть – всё, что угодно, лишь бы прекратить эту пытку. Тёплое, тяжёлое тело обвивается вокруг него, крепко его сжимая, пока он бьётся в диких конвульсиях, стеная голосом, который сам у себя не узнаёт, и желая лишь вечного забвения. - Прости, прости, прости, прости, прости, прости, прости, Спок, прости, прости… Эта горячая, бесконечная литания затекает в уши Спока, не имея для него никакого смысла, но оставаясь здесь и никогда не прекращаясь. Он пытается уползти от неё, но она его не отпускает. - Всё в порядке. Всё в порядке. Отпусти. Отпусти это. Всё в порядке. Всё в порядке. Ну вот, не держи. Не… Даже не думай, Спок. Вот так. Ты носил это в себе слишком долго. Отпусти. Отпусти это. Медленно, изумлённо, Спок возвращается в мир, где всё причиняет боль. Дыхание, попытки открыть глаза, сама жизнь. Это так больно, и это не прекращается. Лишь продолжает болеть и болеть. Он делает неуверенный вдох, и его лёгкие начинают работать, всё с той же болью. Он неловко двигается, и это убивает его тело, но оно повинуется. Просто боль становится его реальностью, и он должен приспособиться к ней. Наконец он замирает в тщетных поисках хоть какого-то облегчения. - Спок. Руки на его плечах. Кто-то его трясёт. - Спок, давай же, поговори со мной. Спок поднимает глаза на лицо, которое едва ли может узнать. - Спок. Пожалуйста, скажи что-нибудь. Ты пугаешь меня. Кирк, осознаёт Спок в конце концов, и с этим именем реальность впечатывается в него, выбивает из него воздух. Спок пытается заставить себя пошевелиться или на самом деле сказать хоть что-то. Он хочет попросить Кирка отпустить его, оставить его в покое. Он открывает рот, но слова не желают выходить. - Бо…больно, - произносит чей-то тихий голос. - О, боже, - выдыхает Кирк, сжимая его плечи. – Я знаю, Спок. Я знаю. Спок смотрит на него, а затем наконец отталкивает и поднимается на ноги, используя стену в качестве поддержки. Комната вращается вокруг него. - Почему? - выговаривает он почти неслышно. Он сам не знает, о чём именно спрашивает. - Прости, - шепчет Кирк, также поднимаясь на ноги. – Мне пришлось, - он делает шаг вперёд и останавливается; прерывистое, резкое движение, как если бы он пытался сдержать себя. – Боунс предупреждал меня, но я… Мы беспокоились о тебе. - Доктор МакКой? – спрашивает Спок, совершенно ничего не понимая. Кирк кивает. - Он умный ублюдок, когда хочет таким быть. Ты бы его не послушал, поэтому он пристал ко мне. Он подумал, что, возможно, я бы мог… помочь тебе. Спок продолжает смотреть на него, и Кирк закрывает лицо ладонями, издавая болезненный смешок, резкий и горький, отражающийся от холодного пола камеры. - Когда ты сорвался сегодня, я подумал, что это оно. Но когда я попал сюда, ты всё ещё контролировал это, - Кирк сглатывает и недоверчиво трясёт головой. – Прости, мне пришлось… Ты такой упрямый, Спок. Ты бы скорее убил себя, но ты бы это не отпустил. Спок делает ещё один натужный глоток воздуха. Неожиданная тишина причиняет ему такие же страдания, как и прежние гневные крики. - Я никогда не смогу вернуться, - медленно говорит он, чувствуя эти слова впервые. - Я никогда не вернусь домой. - Спок... – беспомощно выдыхает Кирк. Спок поднимает голову и смотрит на него невидящим взглядом. Ему просто нужно, чтобы чьи-то глаза стали его якорем, потому что… - Я никогда не смогу купить матери цветы, - он делает паузу. – Ей нравились розы… Я покупал новые сорта для её сада. Я мог не говорить этого, но она любовалась ими, она улыбалась, и она знала, - он сглатывает, в его горле болезненно сухо. – Я никогда не смогу сделать этого снова. - Спок, - задыхаясь говорит Кирк. – Пожалуйста… - Я мог бы съездить домой, встретиться с ней… Я мог бы… - он закрывает глаза. – Она никогда не просила об этом, но я мог бы, и не сделал этого. А теперь я никогда не смогу. - Спок, она знала… - Знать недостаточно, - безжалостно продолжает Спок. – Я был ей плохим сыном. В своём высокомерии, в своей гордости, я наказывал её за свои собственные ошибки. Она никогда не просила… Она никогда… Наконец начинает ощущаться окружающий холод, заползая под его растерзанную одежду и оседая на его замороженном от шока теле. Он начинает дрожать. - Я хотел купить картину, - шепчет Спок, звук его голоса угасает. Кирк хмурится, на его лице появляется явно встревоженное выражение. - Что? - Картину, - упрямо повторяет Спок. Это важно, по какой-то неизвестной причине, важно это объяснить, - Туваска и Тарины. Они проживали на углу Ши’ран и Тесле, возле фонтана. Они были очень бедны. Они писали полотна, прекрасные, но малоизвестные. Нешаблонные, - его губы подёргиваются. – Я думал, что куплю у них картину в следующий раз… В следующий раз, когда приеду домой. В следующий раз. - Этого никогда не случится, - мягко говорит Кирк, его голос ломается. – Прости, Спок. Спок закрывает глаза, чувствуя, как пол качается под его ногами. - Как я мог не знать? Как я мог не знать, что больше никогда не вернусь домой? - Я не знаю, - шепчет Кирк, качая головой. – Нужно время? – он беспомощно пожимает плечами. – Я бы хотел сделать что-то. Боже, Спок, я так сильно хотел бы… Если бы я был чуть быстрее на этом буре, может… Спок смотрит на Кирка так, как будто видит его впервые. Лицо Кирка покрыто синяками, кровь капает из уголка его рта, защищающим жестом он прижимает руку к телу. Но его глаза – ясные и сухие, и смотрят на Спока в упор, и он сам не знает, о чём он просит, и он не знает, зачем. - Вы ничего не могли сделать, Джим, - тихо говорит Спок, и последняя нить напряжения внутри него отзывается болезненным эхо, растворяясь в мутном воздухе вокруг них. – Вы ничего не могли сделать. При этих словах по Кирку проходит волна дрожи, и он втягивает жадный вдох, как если бы он сдерживался в течение всех последних месяцев. Он делает пару шагов по камере, очевидно стараясь собраться. - Джим? Нечётким жестом Кирк протягивает руку в его сторону. - Просто дай мне… просто дай мне секунду. Спок прислоняется к стене, обессиленный. - У меня нет больше ничего, кроме секунд. Они – это всё, что у меня теперь будет. Кирк медленно приходит в себя, в загнанном взгляде его глаз появляются крохи умиротворения, когда он глядит на Спока. - Я знаю, что ты чувствуешь. - Откуда Вы можете это знать? – шепчет Спок. – Как может знать кто-либо? Кирк подходит чуть ближе. - Потому что я тоже пережил это, - тихо говорит он. – Я не потерял свою планету, но это было то же самое для меня. Спок смотрит на него смущённо и испуганно. - Каким образом? Кирк быстро закрывает глаза, тень печали опускается на его лицо. - Ты слышал когда-либо о «планете вечной весны»? – он устало моргает. – Когда мне было тринадцать, я отправился туда жить. Она была так же прекрасна, как и говорили. Его губы изгибаются в болезненной гримасе. - А затем весна закончилась. Четыре тысячи человек умерли в одну ночь. Были убиты. Мои друзья, моя тётя, девушка, которой я был увлечён, - он задыхается. – На остальных из нас устроили охоту и заставили бороться за выживание. Он встречает взгляд Спока. - Весь мой мир погиб в ту ночь, Спок, это заняло меньше суток. Поэтому, видишь, - он улыбается напряжённой, скованной улыбкой. – Я фактически знаю, что ты чувствуешь. Ну…, - он замолкает на секунду. – Почти что знаю. Спок внимательно смотрит на него, холодная дрожь пробегает по его спине, отвлекая от собственной агонии. - Вы были на Тарсусе, - шокировано шепчет он, хотя и думал, что потерял способность испытывать шок. – Джим… Кирк яростно прикусывает губу, качая головой. - Я никогда никому не говорил. Пайк не знает; Звёздный флот не знает – мама об этом позаботилась. Спок, - Кирк смотрит ему прямо в глаза, - Боунс не знает. Споку хочется протянуть к нему руку, как-то утешить его, но он не может заставить себя двигаться. - Почти год я возвращался домой, - тихо говорит Кирк, с трудом подбирая слова. – Когда я вернулся, там были консультанты, психиатры и терапевты всех ёбаных сортов и видов. «Ты чувствуешь злость, Джимми?» «Тебе было больно, Джимми?» «Хочешь поговорить об этом, Джимми?» - его лицо искажается от отвращения. – Всё, чего я хотел, это чтобы меня оставили в покое. Большинство людей не могут справиться с этим самостоятельно, но я мог. Неужели я чокнутый, если я смог? Лишь потому, что не сломался и не умер? Неужели я такой бессердечный, как они говорили? - Нет, - качает головой Спок. – Нет, Джим. Кирк быстро моргает, глядя на него. - Они заставили меня чувствовать себя так, как будто я – какое-то чудовище. Возможно, я был им. Я не знаю. Я не должен был выжить, но я выжил. Я не должен был справиться без терапии, но я справился. Я это сделал! - Джим… - Они сказали, что у меня нет моральных устоев. Нет сострадания. Лишь потому, что я отказался показать им, лишь потому, что я хотел справиться сам, я… - Я знаю точно, что именно Вы чувствовали. Кирк резко останавливается, вглядываясь в Спока с очень странным выражением лица, затуманивающим его черты. Это заставляет Спока задержать дыхание. - Я знаю, - выдыхает Кирк. – Каким-то образом, глядя на тебя, я всегда это знал. Когда это становится практически невыносимо, Спок наконец отводит взгляд, но Кирк завладел его вниманием настолько, что Спок не может сопротивляться. - Всё, чего я хотел, - произносит Кирк голосом, который почему-то кажется униженным, - это уединение и время; и чтобы никогда об этом, блядь, не говорить. И, возможно, - он замолкает, делая глубокий вдох и пытаясь его задержать, - возможно, я хотел, чтобы кто-то, кого я знаю, был со мной. – Его голос падает ещё на полтона. – Чтобы этот кто-то… просто обнимал меня и ничего не говорил. Спок удерживает его взгляд, ощущая, как его собственные глаза наполняются слезами. Он моргает и сражается с ними, и сражается со странным сопротивлением, которое заставляет его оставаться неподвижным. Он хочет пошевелиться и не может. - И опять-таки, - Кирк фыркает и улыбается кривой, самоуничижительной улыбкой. – Я не был вулканцем. Поэтому, думаю… Спок издаёт какой-то тихий, непередаваемый звук, и заставляет себя сделать маленький шаг вперёд, дрожа от этого усилия. - О, пошло оно на хуй, - выдыхает Кирк, делая последний шаг и крепко обвивая Спока руками, сразу же забывая о своих ранах. От этого движения Спок застывает. - Не сердись на меня, - шепчет Кирк в волосы Спока, его пальцы впиваются в спину и плечи Спока. – Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Только не ты. Я уже ненавижу себя самого за нас обоих, честно. Ты можешь ненавидеть это, ненавидеть свою боль. Это как будто я сам себя предаю, и я был там, боже, Спок, я был там. Почему это всегда должен быть я? Спок теперь дрожит, его руки неуверенно смыкаются вокруг талии Кирка. - Вы… кажется… обладаете уникальными качествами. Кирк горько смеётся. - Быть тем самым парнем, который всегда разрушает твою жизнь? За что мне так повезло? - Джим, - Спок слегка отстраняется, но не отходит. – Я никогда не ненавидел Вас. - Нет? - Нет. Но я… злился. Очень сильно злился на Вас. Кирк издаёт лёгкий смешок. - О, это целых полтора слова, я думаю. Эй, - он поднимает подбородок Спока, нежно касаясь его кожи огрубелыми пальцами. – Я это заслужил. Я бы сказал, что чувствовать злость - это по-человечески, но ты бы выпустил мне кишки, а кроме того, я не думаю, что это свойственно лишь людям. Я думаю, это… то, что может чувствовать любое живое существо. Он прикусывает губу, всматриваясь в Спока. - Я сам тебя капельку ненавидел, - признаётся он с улыбкой, пытаясь говорить легкомысленным тоном. - За Кобаяши Мару? – Спок делает попытку отойти, но Кирк его не отпускает. - Я ненавижу проигрывать, Спок, ты сам это сказал, - Кирк пожимает плечами. - Это просто… Это меня бесит, если честно. Ужасно. Поэтому, да, за Кобаяши Мару. А ещё за то, что ты – самый высокомерный, самоуверенный мудак и заноза в заднице из всех, кого я встречал. Он смеётся над выражением лица Спока и наконец отпускает его, осторожно опускаясь на пол, оберегая свои рёбра и левое плечо от резких движений. Спок морщится. - Я поранил Вас. - Да, но это ерунда, - Кирк снисходительно машет на него рукой. – Эти ублюдки там, снаружи, вероятно, больше постарались. Он облокачивается на стену и смотрит на Спока снизу-вверх. - Не будь как чужой, иди сюда. Мы должны держаться рядом. Если этот идиот аришухец прекратил свои благодарственные завывания по поводу дочери, то он уже рассказал Скотти, что мы здесь в ловушке с одним транспондером на двоих, и Скотти уже вычисляет, как усилить его действие на нас обоих. - Понимаю, - говорит Спок, неловко присаживаясь рядом с Кирком. Капитан немедленно пододвигается ближе, обхватывая талию Спока рукой. – Вы должны были просто объяснить это. Я думал, что для Вас нехарактерно желать… обнимать меня. Кирк усмехается. - Почему? Ты на самом деле не думал, Спок, что мне нужны твои обнимашки, а? – дразнится он, притягивая Спока ближе. - Нет, разумеется, - Спок задумывается и добавляет: - Возможно, на секунду. Он не отодвигается, когда Кирк устраивает свой подбородок на его плече. - Что же, мистер Спок, - шепчет в его ухо Кирк. – Возможно, на секунду ты был прав. Спок откидывается назад, отдаваясь этому объятию, и закрывает глаза. Дыхание причиняет боль. - Мы с этим справимся, Спок, - мягко обещает Кирк. – Я знаю, что сейчас ты не веришь в возможность этого; я знаю, что тебе пиздец как больно, и боль не отпускает. Но я это пережил. Поэтому и ты переживёшь. Мы с тобой очень похожи, ты и я. Мы оба… - Неблагополучные? Кирк смеётся, тычась носом в его волосы. - И это тоже, но я хотел сказать – упрямые. Слишком упрямые, чтобы отпустить. Спок откидывает голову на твёрдую поверхность стены и делает глубокий вдох. - Что мы будем делать теперь? - Мы подождём, - просто говорит Кирк. - А если мистер Скотт не сможет спасти нас? - Тогда будем сражаться, - Кирк притягивает его к себе ещё ближе. – В обычных обстоятельствах я бы сказал, что у нас нет ни единого шанса. Но после того, как я увидел тебя там… Боже, ты был как стихийное бедствие, Спок. Я знаю, что не должен восхищаться этим, но это было невероятно. Ты был невероятен. В самое сложное для тебя время, - он вздыхает. – Блядь, я так облажался. - Капитан? Спок чувствует улыбку Кирка на своей коже. - Не обращай внимания. Это сработает, Спок. Поверь мне. Это должно сработать. Спок размышляет над этими словами. - Насколько бы мрачной ни была ситуация, - медленно говорит он, - самая коварная западня может быть в том, что я действительно Вам верю. Кирк тихо смеётся, и Спок чувствует, как тот расслабляется. - Тогда мы оба облажались, мистер Спок. Мы оба облажались. В темноте тюремной камеры, с лёгкими, которые всё ещё сражаются за каждый вдох, и с разрывающимся от боли сердцем Спок улыбается. КОНЕЦ 4 ЧАСТИ