***
Энергично шагая рядом с Фёдором, Коля поглядывал на хмурые черты лица парня, что с каждым шагом становились всё тяжелее. — Ты так стильно испугался? — наконец спросил Николай, подняв голову. Достоевский проигнорировал вопрос, лишь что-то цыкнул в ответ. Отказавшись продолжать попытки вытащить из парня хоть слово, Гоголь замолчал. Остаток пути Коля провёл, блуждая в своих мыслях, и наткнулся на крайне интересное умозаключение. Долго мусолить его не пришлось, ведь впереди показалась плоская светлая крыша детского дома. Достоевский по-прежнему был безмолвен, лишь тяжело дышал из-за быстрого темпа их ходьбы. Он точно хотел скорее вернуться обратно. — Федь, а я люблю тебя, — неловко рассмеявшись, Николай открыл входную дверь пропуская Фёдора. — Ясно, — остановившись, Достоевский стянул шарф и пошёл на второй этаж, не обратив внимания на выходящую из кухни Лис. — Привет, — девочка скинула пышные рыжие кудри с плеч и прошла в зелёный зал, даже не взглянув на Колю, которого она приветствовала. Взгляд Светы казался Коле слишком туманным, каждый раз видя девочку, Николай неосознанно, словно инстинктивно, хотел то ли защитить её, то ли сбежать куда подальше. Сейчас он решил выбрать тактическое отступление. Вбежав по лестнице, Николай остановился на втором этаже. После секундного размышления мальчик развернулся и двинулся в свою старую спальню. Толкнув дверь, Коля дружелюбно помахал рукой всем обитателям и сел за стол, доставая множество разноцветных сердечек. Рядом он положил все прочие принадлежности. Лёва и Миша шокировано смотрели на него, пока Коля несколько раз наклонялся к рюкзаку и доставал оттуда клей и какие-то ручки. Мальчишки тут же устремляют взгляды на Сашу, который был совершенно безразличен к столь необычному занятию своего друга. — Что вы на меня смотрите? Понятия не имею, зачем он это делает, — разведя руки, Пушкин тяжело вздохнул и снова откинулся на подушку. — Странный он сегодня, — сказал Лёва, выходя из комнаты. Через полчаса, Николай закончил свою работу над валентинками. Опасно раскачиваясь на стуле, Гоголь неотрывно смотрел в потолок, размышляя о словах, что должны будут располагаться на всех этих листах. «Простые признания — скучно, комплименты — слишком сентиментально…» Всякая новая мысль заводила в тупик, пока проблема не была решена Мишей, который уже десять минут наблюдал за терзаниями Коли. — О чём думаешь? — Гоголь не ожидал этого вопроса, поэтому перестал раскачиваться на стуле, который с громким стуком вернулся на пол. Мальчик устало повернул голову к Мише. — Что можно написать на этих валентинках? Но чтобы это не было скучным. Никак не придумаю чего-то цельного. Голова уже болит. Миш, а, Миш, ты же умный, помоги, — встав рядом с Николаем, Миша опёрся тонкими руками о стол, участливо смотря на разложенные яркие сердечки. — Не многовато ли? Уверен, что одной хватило бы. А так… Можно заполнить стихами, правда сейчас тебе вряд ли удастся найти такое большое количество стихов. Наверное, нужны разные, — взяв оранжевое сердце в руки, парень задумчиво повертел его и вернул к остальным. — Нужно что-то короткое, они у тебя небольшие. Интернет — как вариант, можно поискать там. Однако сейчас тебе ноутбук не дадут, поэтому нужны альтернативы. Попроси у кого-то с третьего — там почти у всех есть мобильные. Уверен, они их на вокзалах перекупают. Алый диск вот-вот коснётся кромки горизонта, окрашивая пышные облака в розовый и тускло-фиолетовый. В небе уже можно было увидеть едва заметную луну, робко выглядывающую из-за облаков. Слушая своего приятеля вполуха, Гоголь любовался закатом, пока его не отвлекли от созерцания прекрасного. — Думаю, тебе стоит поспешить. Скоро будут на стол накрывать, а вечером мы будем смотреть телевизор в зелёном зале, поэтому послушай мой совет — двигайся быстрее, сонная тетеря. — Не пойду телевизор смотреть, скучный этот ваш сериал. Да и сегодня есть дела поважнее, — возмущенный таким откровенным святотатством, Миша недовольно смотрел вслед уходящему Гоголю, пока Коля криво улыбался, чувствуя, что бывший сосед сейчас готов разорвать его на кусочки и сшить из его кожи кресло. Если не что-то похуже. «К кому пойти… К Фёдору? Точно нет. К Ване? Нет, он будет смеяться, а потом ещё и расскажет. Сигма сегодня дежурит…» — перебирая все знакомые ему имена, Гоголь отметил одно доверенное лицо. Тот, у кого можно было взять без особых вопросов. Лицо совершенно беспристрастное и незаинтересованное. То, что было нужно Николаю, желающему оставить всё в секрете. Правда эту персону пришлось искать по всему приюту. На первом этаже Коля нашёл только Лис, смотрящую в книгу пустым взглядом, и несколько ребят постарше, списывающие домашнее задание. Заметив стоящего в проходе Николая, Света тут же встала с места, да с такой решимостью, что было похоже, будто она только его и ждала. Схватив Гоголя за руку с силой, что была совершенно несоизмерима с ее ростом, Лис потащила Николая в медицинское крыло к двери напротив кабинета медсестры. Она была идентична первой, но, когда в прошлый раз Гоголь был здесь, её кто-то прикрыл шторкой. По этой причине он и не подозревал о существовании этой загадочной части помещения. — Вот, теперь не будешь бегать туда-сюда, — крутанувшись, девочка схватила ошарашенного Николая за щеки и пристально вгляделась в его глаза. Указательным и большим пальцем Лис потянула за белую ткань повязки и быстро стащила её. — Тебе не нужна повязка. Ты отлично видишь, а стены там всё равно прозрачные. Сняв повязку, Света выкинула её в рядом стоящее мусорное ведро. Николай так и не шелохнулся, продолжая стоять словно окаменев. По спине пробежал холодок, когда его спутница открыла дверь и опять растворилась в темноте больничного крыла. Гоголь услышал лишь тихий мотив неизвестной песни, что напевала Лис. Он вообще не был уверен, что такая песня существует. Когда голос девочки окончательно стих, оцепенение спало с его тела. Зайдя в помещение, освещённое лишь мерцанием одного единственного монитора, мальчик едва мог разглядеть черты девушки, повернувшуюся в его сторону и снимающую наушники. — Коля, ты чего пришёл? — голос Барто звучал тихо из-за гудящих в голове мыслей и работы компьютера. Переговоры с Агнией выдались неожиданно утомительными. Он несколько раз пытался внятно изложить свою байку про сочинение, но снова и снова запинался, э забывал слова. В конце концов, видимо устав слушать неразборчивые и невнятные обрывки фраз, она отдала ему своей телефон. Только закрыв дверь, мальчишка выдохнул с облегчением и с горящим от стыда лицом, на трясущихся ногах поплелся на второй этаж, в надежде, что его фиаско не сильно позабавило Агнию, и в будущем она забудет этот вечер. Приоткрыв дверь, Гоголь юркнул в спальню и уселся за стол. Только сейчас он почувствовал себя в полной безопасности. Телефон Агнии был без блокировки, поэтому мальчишка мог беспрепятственно найти нужную информацию. — Ты всё-таки достал телефон? У кого взял? — подсев, Миша с полной заинтересованность уставился сначала на мобильный, а потом на Гоголя. — Взял у друга. Друг был не против. Правда, боюсь, что теперь не смогу на глаза ему показаться. Присвистнув, бывший сосед сложил руки в замок, выказывая крайнюю степень заинтересованности. Без особых деталей Коля очень неохотно рассказал о его долгих театральных постановках. Вдоволь наслушавшись крайне «важных и интересных» замечаний своего слушателя, он не выдержал — и Миша под громкий фальцет Николая покинул комнату, оставив его в тишине. Полное отсутствие живых организмов произвело нужный эффект: и поиск, и работа — всё пошло в разы быстрее. Полностью погруженный в своё дело, мальчик отказался от ужина и, даже когда ночь стала совсем тёмной, и плотная непроглядная тьма царила за худыми, вечно сквозящими холодом окнами, Гоголь не перестал работать. Первым спать пришёл Саша, принеся с собой кружку чая. Он поставил её рядом с Колей и молча улёгся на кровать. — Спокойно ночи, Саш. Растроганный таким жестом дружеской поддержки, Коля ещё несколько минут смотрел на кружку, боясь даже взять этот дар в руки. Только когда на его чай позарился вернувшийся Лёва, Гоголь быстро выпил тёплый напиток, не забыв кинуть несколько шуточно-злых взглядов на товарища. Даже когда вся комната легла спать, в приглушённом желтоватом свете ночника Коля заканчивал свою важную и, что более значимо, очень масштабную работу. На столе лежало несколько десятков уже законченных открыток, на которые он смотрел с гордость и полной уверенностью в том, что именно это нужно первой любви с вечно уставшим лицом. —Ты закончил? Надеюсь, эта рыжая стерва того стоит. Из-за тебя я не высплюсь, — перевернувшись на другой бок, Миша хлопнул тяжёлым одеялом, смотря на Николая собирающего открытки. — Ага… «Рыжая стерва… Это он о Феде?» Тихо прикрыв за собой дверь, Гоголь вышел из комнаты. Он брёл по безмолвному коридору. Сейчас каждый шорох разносился повсюду, поэтому приходилось идти едва слышно, но вечные лабиринты были преодолены. Однако в комнате старших его ждал полумрак. Зайдя внутрь, Коля остановился и вгляделся в темноту. На миг ушей коснулись шорох и звук быстрых шагов. Мальчику показалось, что он даже увидел тень, обогнувшую кровать Фёдора и растворившуюся в темноте. Зажмурившись, Гоголь выдохнул и понял, что это ему привиделось. Устал. Крадучись пройдя к столу, он никак не мог успокоить гулко бьющееся сердце. Ладони тут же вспотели, а лицо приобрело слишком серьёзное, сосредоточенное выражение. Расстегнув замок рюкзака, Коля забегал глазами по комнате. Все спали. Пихнув все валентинки в отдельный карман, Гоголь так же быстро закрыл рюкзак и, только поднявшись, услышал сонное кряхтение со стороны койки Ивана. — Какого, прости меня, чёрта, ты не спишь в полвторого?! Никакого уважения к старшим. Спать! — в эту же секунду Коля сорвался с места и запрыгнул под одеяло к Сигме. Самое невзрачное и обычное утро превратилось для Николая в настоящее торжество. С гордым и немного заговорщицким видом мальчик шёл в школу. Даже не шёл — почти летел. На вопросы обеспокоенного Саши лишь таинственно улыбался, пожимая плечами. В припрыжку обогнал неспешно идущих Сигму и Фёдора. Николай, не обратив внимания на них, поскакал дальше под грозное бурчание Александра, уже побившего все свои прошлые рекорды по бегу. Никто и ничто не могло нарушить ту непринуждённую, детскую радость, что теплилась в Гоголе. Она была только его. Но это лишь пока — скоро и Фёдор будет рад. Он верил в это. Верил, как в ту единственную истину, что мог понять и принять. На школьном крыльце, Коля остановился и, раскрасневшийся от мороза, бегал и махал Пушкину, что без воодушевления поднимался по замерзшим, скользким ступенькам, бурча о контрольных и желании скорейшего наступления весны. — Идём. Нам нужно ещё успеть сделать столько всего, — забежав в школу, Коля только хотел обернуться, как увидел убегающего Сашу под руку с каким-то мальчишкой из класса пятого. Тут же Гоголя подхватил поток спешивших по делам детей. Суета — обычное дело для восьми утра, когда до звонка остается пятнадцать минут.***
— Раздражает. — А? — повесив куртку на вешалку, Сигма выглянул из раздевалки. Фёдор давно уже кинул свое зимнее пальто где пришлось. Всё, что ему оставалось, это преспокойно жаловаться на жизнь, сидя на лавочке, то и дело неприятно ходившую ходуном. — Говорю, бесит всё. Первым — история. Хоть высплюсь. — Ааа, вот оно что. Если так посмотреть, тебя всё время что-то бесит, поэтому могу лишь посочувствовать твоему горю и предложить сегодня прогуляться. — Звонок для кого звучит? — рявкнул проходящий мимо преподаватель. — Нас нет, — две фигуры тут же спешно вбежали по лестнице, наконец погружая первый этаж в надлежащую ему тишину.***
— Он уже третий раз мимо пробегает — голова кружится, — повернув голову, Достоевский окинул непонимающим взглядом стремительно удаляющегося Гоголя. Каждую перемену по всей школе носилось бедствие, которое наверняка снесло несколько сонный школьников. Причину столь быстрых передвижений в стенах школы Фёдор не понимал. Впрочем, понять Гоголя мог пытаться только настоящий псих или Лис. Кстати о ней — совершенно недавно она шла рядом с Колей, сейчас же опять пропала. Всё-таки мнение о жутковатости этого ребёнка останется при нем всегда. — Он, вроде, к нашим подходил. Не знаю зачем, но, если интересно, спроси, — открыв дверь класса, Сигма, услышав громкое «Ложись!», тут же пригнулся, наклонив и нерасторопного Достоевского. С оглушительным свистом по кабинету пролетела пятилитровая бутылка, упав у доски. Скукоженный кусок пластика задымился, что вызвало сильный переполох в классе. Усевшись за парту, Фёдор по обыкновению сложил руки под голову. В такой суете ему больше всего хотелось сделаться маленьким и незаметным — только бы эта классная деятельность не коснулась его. — Какого чёрта в кабинете английского вы решили заделать химические опыты, придурки? Если эта хуйня разобьёт окно, платить будете вы, — закрыв дверь, Сигма кинул рюкзак на парту, выкидывая несчастный кусок пластика. — Дебилы, — закинув все улики в мусорный бак, Сергей с видом злым и немного отрешённым уселся рядом с Достоевским, что так и не сменил позы, лишь сочувственно поглядывал на друга. — У нас два английских сегодня? — Ага. Нет, ну серьёзно, нафиг взрывать эти бутылки? — Вот уж не знаю. Может, кто-то хочет взорвать школу? Признаться, я бы был не против. — О, гляньте, Тургенев явился! — восторженные вопли заглушил звонок с урока, а вместе с Тургеневым вошёл и главный англичанин всей школы. По крайней мере он самолично любил говорить так. Спрятаться за учебником на уроке этого великого англичанина не выходило ни у кого. Ни у кого, кроме Тургенева. Парта, что принадлежала Ивану, обычно пустовала. Все настолько привыкли к отсутствию там кого-либо, что совершенно не смотрели туда, даже в те редкие дни, когда гениальный идиот сидел за ней. — Какие времена он будет спрашивать? На прошлой неделе не это же самое было?.. — откинув подальше учебник английского, Фёдор дождался пока класс покинет большая часть учеников и приготовился вздремнуть, но дверь снова открыли, причем так, чтобы каждый обратил на это внимание. — Блять, нашёл тебя. — Меня? Я и не прятался. Чего хотел? Ни на какие олимпиады не поеду, — человек перед ним является представителем школьного комитета, точнее кружка с особенно умалишенными, что охотно могли работать целый день. — В отличии от меня, тебя и не зовут, — и тут влез Тургенев. — Тебя тоже не зовут, потому что ты в шк не появляешься, — пресёк споры Сергей. — Кстати, что надо? — поинтересовался он у вошедшего в класс парня. — Да, ты вроде валентинки десятым классам раздаёшь. Мы пока не перевелись. — Почему? Чтобы отдать тебе эту фигню, меня чуть не забулили малолетки. Кстати, это тебе, — на парту была свалена куча разноцветных сердечек, от которых невольно зарябило в глазах. — Что это? — взяв вырезанный листок бумаги, Фёдор растерянно посмотрел на Сигму. — Это не я, свою я уже отдал тебе, — подняв руки, Сигма покосился на участника школьного совета. — Но они же не сортированы, — фыркнул Фёдор. — Ага, ещё чего, они все тебе! — закатив глаза так, будто этот разговор был самым отвратительным делом, парень фыркнул и ушёл, вновь привлекая всеобщее внимание. У двери уже стоял Гончаров. С горящими глазами он взирал на стол, усыпанный вырезками сердец, и медленно обходил парту. — Вот что это? — указав на парту, Фёдор брезгливо отодвинулся, словно там лежало мёртвое животное. — Не знаю, но выглядит как шутка или знатный спам. Одно из двух, Федя, одно из двух. Сейчас спросим того, у кого есть мозги. — Я не знаю, что это, — Тургенев поддался вперёд и навалился на спину Достоевского, — могу только сказать, что они написаны одним человеком. Вероятно, спам. Написано аккуратно, без комичного подтекста. Дост, можешь не кряхтеть, я думаю. Вердикт таков: сзади стоит одноклассница Гончарова, а валентинки явно сделаны как признание. Кстати, почерк ничего такой. — Агнию, я имел ввиду Агнию, но спасибо, — покачав головой, Гончаров обернулся, дабы взглянуть на девушку, что прорывалась к парте Достоевского. — Ахах. Серьёзно, — только взглянув на стихи, Барто опустила голову, тихо рассмеявшись. Смешно сейчас было только ей. Фёдору показалось, что и без того его бледное лицо потеряло всякий цвет, и сейчас он бы сошёл за очень больного человека. Сигма, сидевший рядом, переглянулся с Гончаровым и очень смущённо забегал глазами по кабинету. Единственным, кто никак не отреагировал оставался Тургенев. Даже несколько зевак, пришедших на шум, выглядели смущённые осознанием — зрелище было не для их глаз. — Девушка, вы в порядке? Может поделитесь, над чем смеётесь? — за спиной послышался хлопок книги, а следом и скрежет металла по деревянному полу. Тургенев выглядел так же легко, как и до этого, однако сейчас в его левой руке лежал тяжёлый учебник английского. Не школьный, что было непривычно. — Это была ты? — Тургенев вскинул бровь. Достоевский же окончательно стал походить на не очень свежий труп. — Что?.. Боже, нет! Агния протянула телефон Тургеневу и, выпрямившись лишь качала головой. — Нет, вчера один человек брал у меня мобильник. Историю глянь, — ткнув наобум куда-то в экран, Агния прыснула, переводя многозначительный взгляд на Фёдора, всё меньше понимавшего, что происходит. Наблюдатели разделяли противоречивые чувства Достоевского. — Ага, ну да. Стихи были взяты с твоего гугла. Меня всё-таки больше интересует имя этой упорной вздыхательницы. — Воздыхателя уж. — Неважно. Имя? — два Ивана тут же посмотрели на приоткрытую дверь кабинета. — Теперь и я, кажется, понял, — в дверном проеме торчала голова с разноцветными глазами. Немигающим взглядом смотря на Ивана, Коля приоткрыл рот, что-то прошептав. — Я просто пришёл на шум, — открыв дверь, Гоголь самовольно вошёл в класс английского, вставая рядом с общей массой. Рассматривая валентинки на столе Фёдора, Николай словно считал их. — Коль, вчера у меня телефон брал только ты. Возможно, ты не знаешь, но историю можно было почистить. Ты себя сдал, партизан, — улыбнувшись, Агния подошла к Коле убирая светлые волосы, которые совсем растрепались. — Гоголь, — голос Достоевского заставил замолчать всех смеюшихся, а Колю — тяжело вздохнуть. — Зачем ты это сделал? — сведя брови, Фёдор поддался вперёд, зло сверкнув глазами. Ему, в отличии от всех, это казалось унизительной, нежели чем смешной шалостью. — Потому что я люблю тебя, — глупо улыбаясь, Николай переминался с ноги на ногу, поглядывая на Фёдора немного смущённо. — Что за бред. Какое нахуй люблю. Совсем уже. Тебе, блять, одиннадцать. Учился бы лучше читать, чем заниматься хуйней. Больной, — взгляды ребят забегали от Николая к Фёдору. Они ждали развязки. Гоголь опустил голову, что-то обдумывая, кажется, после взглянул на Фёдора иначе. Сейчас перед ним стоял не Коля, прибежавший минуту назад. Губы мальчишки дрогнули в презрительной гримасе. — Сам ты больной, а к тому же ещё и тупой, тц, — выкрикнув несколько крепких выражений Гоголь выдергнул незаконченунную косу из рук рук Агнии и ушёл громко хлопая дверью. От сильного удара стекло в ней задрожало. Пять пар глаз, как одна, обратили свои взоры на Фёдора. Сжимая и разжимая руки, Достоевский мрачно смотрел перед собой, пока Сигма сгребал все валентинки в одну кучу. Тишину разорвал тяжёлый вздох. — Фёдор, ты пойдёшь и извинишься, иначе я тебя прибью, — Агния звучала сейчас настолько осуждающе, насколько оскорбляющий был её взгляд. Её можно было понять и без слов. Это сильно поубавило у Достоевского спеси, но окончательно её сбил короткий и острый комментарий Ивана. — А я добавлю, — откинув низкий хвост на спину, Гончаров направился к двери. Тут же прозвенел звонок. Тургенев поспешил ретироваться на свое место, снова спрятавшись за учебник. Его непричастность совершенно не внушала спокойствия. Молчание Сигмы было красноречивее всех слов, которые он мог сейчас ему сказать. Фёдору вдруг захотелось сделаться маленьким и незаметным, а убранные в рюкзак валентинки сейчас только подогревали его нахлынувшую апатию. Даже немые стены осуждали его. Остаток дня прошёл бесцветной полосой. Агния с Иваном не появлялись. Тургенев ушёл перед последним уроком. Сигма, после неудачного разговора, прекратил любые попытки диалога. Молчаливым стражем он весь день был рядом с Фёдором, не позволяя остальным спрашивать о случившемся. А Фёдор задыхался, задыхался в собственной трагедии. Кожа на правой руке у ногтей была содрана, а мелкие красные капли сочились из ран. — Федь, не думай сейчас об этом. Мы уйдём после этого урока, в дд всё обсудим если захочешь, — чужая тёплая рука сжала его руку, взгляд серых глаз сейчас был твёрже стали. Взгляд твёрдый уверенный, а улыбка тёплая и добрая. Короткое предложение остановило губительный процесс самоистязаний, давая Фёдору вздохнуть ровно, сбросив с груди тяжкий груз вины. — Ладно, — кивнул Фёдор, но перемены в его настрое не остаются незамеченными. Сигма отпускает руку друга и улыбается. — Зато, у меня точно больше всех этих дурацких валентинок, — отшучивается Достоевский, головой наваливаясь на светло зелёную стену. Вытащив мобильный, он сверяет время и с удовольствием для своих нервных клеток отмечает, что через минут семь они покинут стены этого заведения, а ещё через несколько часов закончится этот день. Замечая на себе снова и снова неспокойные взгляды Сигмы, Фёдор хотел сказать, что уже в порядке, но, повернув голову, передумал. Где-то внутри он всё ещё злился на выходку Гоголя и по-прежнему недоумевал о причинах и целях. Стоя в коридоре, Фёдор стряхивал снег с верхней одежды. Они сегодня вернулись значительно позже, поэтому на обед уже опоздали. Благо Сигма вовремя напомнил, и они зашли в магазин. Но душу терзало смутное ощущение чего-то неприятного. Такое происходило, когда Иван напивался и терялся где-то на остановках к детскому дому. У Фёдора всегда было острое чутье на неприятности в его окружении. Сейчас он не представлял, что случилось. Беспокойство достигло своего предела, когда на пороге раздевалки стояла Света. Всё ещё такая же маленькая, рыжая и невыносимо стремная. Фёдор не мог подобрать ничего другого. Всё в ней: от рыжих волос, до жёлтых тапочек с ромашками — вызывало тревогу. Тапочек с ромашками сейчас на ней не было, зато были красные сапоги до середины голени. — Ты куда в такое время собралась? — судя по виду, мусор она выносить не собралась. Впрочем и говорить с ним тоже. Дважды обернув шарф вокруг шеи, Света стукнула носком сапог о коричневые плитки, будто проверяя их на прочность, и совершенно неожиданно посмотрела на него. — Куда собралась? — сам не ожидая, повторил вопрос Фёдор, но голос звучал слишком тихо, что даже он не смог это расслышать. Света достала куртку и её голос заполнил всё пространство. Она говорила предельно тихо. Она звучала у него в голове. От таких мыслей, его передернуло. Её кожа выглядела прозрачной под светом ламп. Только сейчас он заметил, что красные сапожки были влажными от снега. — А, поняла где, — направив взгляд на дверь, Лис застегнула молнию куртки. Достав из шкафчика пакет с мусором, она хлопнула дверцей. Стук каблуков звучал в его сознании ещё долго. Он понял, что стоял неподвижно, держа между пальцами петельку собственной куртки, пока под ногами собиралась приличная лужа оттаивающего снега.***
Чёрное в ночном свете пятнышко крови на снегу удерживало сознание Николая. Оно напоминало ему, что он ещё жив. Не было желания шевелиться, хотя кусочек здравого смысла всё же подталкивал его сделать это сейчас. Встать и направиться обратно. Справа уже минут пятнадцать как загорелся фонарь. Он вряд ли мог греть, но Коле казалось, что с его включением валяться в снегу и собственной крови было не так холодно и обидно. Приподняв голову, он приложил некоторые усилия, чтобы пошевелить разбитой губой с запекшейся кровью. Каждая косточка и мышца сейчас нестерпимо ныла и болела. С трудом сев, Гоголь низко опустил голову. Досадное поражение проедало в нём дыру размером с футбольный мяч. Прямо в груди. Ему хотелось реванша, реванша за Фёдора, за себя. Он ненавидел проигрывать ни друзьям, ни врагам.***
Он помнит своего низкого одноклассника в четвёртом классе. Он был похож на рыбу, которую вытащили из воды, заставляя ходить по земле. Вечно дерганный и с лицом таким, что смотреть было жалко. Впрочем лично они общались всего пару раз, и второй был после стычки со старшими. Он сидел в коридоре, весь красный, с выбитым молочным зубом, испорченной формой и разочарованием, которое заменило собой всю физическую боль. Неровное дыхание и мальчик-рыба стоял прямо над ним ещё бледнее, чем обычно. Его голос был настолько высоким в тот момент, что Гоголю пришлось просить его быть тише. — Они же были вдвое больше. Тут нельзя было победить. — И что? Мне казалось, тебе не нравится, когда они тебя дразнят, — поднявшись с места, Коля услышал голос учителя, который уже спешил к ним. — Если будут издеваться, обращайся. Мы одноклассники же, — хватая рюкзак, Николай убегает со звонком и, задумывавшись, спотыкается на лестнице, оставив на теле несколько новых синяков.***
— Ты хочешь умереть? — Взвигнув, Николай завалился на бок. Голос знакомый, но почему от этого не легче. Прямо над ним, согнувшись, стояла Лис. Рыжие волосы на морозе были похожи на тонкие проволоки меди. — Не хочу. Девочка смотрела на него пристально, изредко хлопая своим стеклянно-зелёными глазами. Оба глядели друг на друга, не произнося и звука. Они молчали до тех пор, пока Лис шумно не выдохнула, выпрямившись. — Тогда умрёт кто-нибудь другой, вероятно, — Лис ткнула его прямо в разбитую губу. На коричневых перчатках осталась его кровь. На Гоголя накатила внезапная паника, он хотел воспринимать слова Лис, как шутку, не смешную, но не мог. Она не смеялась, говорила предельно серьёзно. Хотя он не был уверен, что она понимает свои слова. Она могла думать о кружке чая, стоя с петлёй на шее. Пошатываясь, с болью во всем теле, Гоголь поднялся и почувствовал, как его за руку придерживает Лис. Её взгляд был отрешенным, но хватка железной. — Идём, шампиньон, — Почему шампиньон? — не желая налаживать зрительный контакт с Лис, Гоголь отвёл взгляд, медленно ступая обратно в детский дом. — У тебя тоже шляпка белая, — растерянно кивнув, Коля дёрнулся. Он только согласился с тем, что он шампиньон. Холод не жаловал ночных гостей. Ветер ледяными потоками продувал насквозь, принося с собой мелкие снежные вихри. Николаю ничего не оставалось, кроме как прятаться в воротник куртки, осуждающе бросая взгляды на Лис, которая подставляла маленькое лицо непогоде, не чувствуя холода, ну или игнорируя его. — Как ты поняла, где я? — приходилось повышать голос, чтобы его было слышно. Высунув голову, он тут же пожалел о своей решении. — Не имею ни малейшего представления, — спрятав руки в карманы пальто, девочка пожала плечами. Все придают своему голосов окраску, чтобы выражать эмоции. Лис не меняла скорость или тембр своего голоса. Не делала саркастичных ударений, как Ваня, не повышала голос на определённых словах, как Сигма. Это пугало его всё чаще. — Слушай, а тебя искать не кинутся? Ты же маленькая. — Как и ты. И меня не кинутся. Некому заметить отсутствие. — Ааа, ясно, — Коля снова сбежал от взгляда Лис, но после слов Светы в горле образовался комок. Он мысленно вернулся домой к матушке и пожалел. Заморгав быстрее обычного, Николай сглотнул пытаясь вернуть комок обратно. — Всё будет хорошо. Дыши, — Лис неуклюже положила руку на его плечо. В её голосе не было ни капли одобрения, но Коля видел, что девочка пыталась ему помочь. Она пришла за ним, даже после того, как было запрещено покидать территорию детского дома. Кивнув, Гоголь шмыгнул носом. — Пойдём быстрее, холодно, — вместо ответа Лис бегом кинулась вперёд. Её тень тёмным пятном двигалась по снегу. — Подожди! Скинув насквозь мокрую обувь сразу в шкафчик, Коля, тяжело дыша, убрал волосы с лица, стараясь не трогать небольшой синяк. — Пошли наверх, — закрывая шкафчик, Света затопала влажными ногами по плиткам оставляя следы крохотных ног. Стараясь остаться незамеченными, Лис с Колей прошли к лестнице. Диалог на повышенных тонах напугал обоих. Инстинктивно поднявшись на пролёт, оба ребёнка, как один, прислушались. — Я слышу Олега и… О, это Евгений Иванович, — голоса были громкими, но суть разговора Гоголь не смог уловить. Много шума от Олега, директор говорил в разы тише. Олег замолчал, делая речь директора слышимой для Гоголя. — Олег, не надо больше лезть к Фёдору. Ты знаешь, что это плохо закончится. Перекинувшись через тонкие перила, Коля увидел спину Олега и кусок синего пиджака директора. В голове мальчика соединились все шестерёнки. Тот, кто пытался убить, был Олег, и, возможно, директор догадался о деле и прикрывал его. Прикрывал попытку убийства. Перила под весом мальчика заскрипели и качнулись. — Упасть можешь, — Лис неожиданно резко потянула его вниз, заставив слезть. — Это он! — подняв голову, он встревоженно положил руки на острые плечи Светы. — Как же сразу не дошло… Олег. Лис, я должен всё рассказать, — девочка аккуратно скинула руки Коли с плеч. — Ты помнишь почему я попала под подозрения? — Лис нахмурилась — Руки. Они у меня маленькие. Опустив глаза, Гоголь посмотрел на бледные руки с виднеющимися синими венами. — Посредники? «Это точно Олег». — Да, я помню. Мне надо идти, — обойдя Лис, Николай побежал на третий этаж, оставив девочку на лестничном пролёте. Он должен рассказать. Рассказать всем об Олеге.