Розовой вуалью покрыто парижское небо, кромки кучевых облаков прошиты золотыми нитями уходящего солнца. Ласточки суетятся туда-сюда, с крыши на крышу, пока голуби вальяжно расхаживают по
мощеной улице, рокочаще выпрашивая у прохожих кусочек свежеиспеченного багета. В воздухе слышен едва-уловимый парфюм пробежавшей мимо девушки и манящий аромат шоколадных круассанов, что только подали к продаже в соседней пекарне.
Из открытых окон жилых домов доносится легкий джаз.
Чонин крепче обнимает плечо Минхо.
— Сегодня чудесный вечер, не так ли?
Старший в ответ улыбается и кивает, наблюдая за вспорхнувшей в небо стаей птиц, распуганных беспризорным мальчишкой.
— Вечер по-истине прекрасен, дорогой мой, но знаешь, что прекраснее в миллионы раз?
Шагая по тротуару, они жмутся друг к другу ближе. Нет, совсем не холодно, ведь на дворе поздняя весна. Просто... Наконец-то, спустя столько лет, обретя друг друга, они могут делать это со спокойным сердцем. Нельзя упускать ни единой секунды, ведь пару итак слишком долго судьба водила через круги ада.
Чонин не может сдержать смешок. Его пальцы впиваются в пиджак старшего, останавливая неспешный шаг. Он становится напротив, хитро заглядывает в глаза возлюбленного.
— Что же, если не секрет?
Тонкие пальцы приглаживают борты темно-коричневого пиджака Минхо, цвет и фасон которого выбирал лично Ян, отчего тот ему так нравится.
Минхо втягивает носом свежий весенний воздух. Его руки аккуратно ложатся на локти Чонина.
— То, аромат чего меня с ума сводит, а посмотрю – и иконы писать с облика готов, – он наклоняется пониже, к самому уху
воспитанника возлюбленного, отчего теплое дыхание касается мочки уха, – шоколадные круассаны.
Ян тут же оскорбленно охает, отстраняется от старшего. Его глаза выражают высшую степень возмущения, под челкой спрятались темные брови; ладони тот сложил на сердце. Минхо от вида взъерошенного воробушка смеха сдержать не удалось.
— Наглец! Посмотрите на него только! О, я так и знал, что привез ты меня сюда только из-за них! О, Париж, ты принес мне лишь боль.
Драматично прикладывает ладонь ко лбу и, зная, что поймают, откидывается в наигранной бессознательности в крепкие руки Минхо.
— Бросайте драматизировать, мой юный друг. Что насчет ужина в той забегаловке напротив парка?
Черноволосый, окольцевавший руками шею мужчины, приоткрывает один глаз.
— Сырные спагетти и белое вино.
— Наглеете, сударь.
— Отнюдь, – по-детски дует нежные губы цвета молодой розы, – мое оскорбленное естество требует извинений, которые я, так уж и быть, готов принять в виде чудесного ужина в компании привлекательного молодого...ну, или не очень молодого человека.
Ухмыляется тот, накручивая на палец челку Ли.
— Ох, Чонин, ох, хитрец. Чтож, не откажусь провести вечер в паре с такой прелестной особой.
Минхо еще в тот роковой для их общей судьбы вечер понял, что его дорогой воспитанник совсем повзрослел. Он уже не маленький мальчик, неумело произносящий простое "Bonjour, professeur", а умный не по годам юноша, на свой страх и риск бросающий отчий дом в поисках лучшей жизни, и не абы с кем, а с человеком, воплощающим его любовь, что тот с детства лелеял, взращивал, словно куст роз в своем хрупком сердце.
Три года они уже проживают в прекрасном Париже, городе любви и страсти, и за эти три года Чонин обрел большую уверенность в своих силах, словах и чувствах, не боясь ошибаться в отношениях с Минхо, ведь тот клялся, что даже под страхом казни не посмеет заставить Яна усомниться в чувствах Ли, поставить под угрозу их счастье и хрупкую надежду младшего на вечную любовь и преданность.
Черноволосый юноша стал увереннее, хитрее, игривее. Он умело, не скрывая этого, манипулировал старшим, а тот и не против был потакать капризам дорогого сердцу человека. Минхо знал, что иногда позволяет Яну больше возможного, но перед любовью безграничной бутылка белого вина или лишний час, проведенный в постели, ничего не стоят.
Сияющий взгляд Чонина заставлял сердце Ли биться в тысячи раз быстрее.
Что может быть лучше?
Взмахом руки Ли тормозит повозку. Изящным жестом руки приглашает Яна внутрь.
— Карета подана, господин моего сердца. Прошу.
Поданную ладонь младшего нежно целует и помогает забраться в карету, усаживаясь следом. Чонин счастливо улыбается и, прислонившись виском к плечу старшего, сплетает замком крепким их пальцы.
***
В кафе не очень много людей, но даже они не мешают паре молодых людей. Те доедают чудесную пасту за бокалом вина, обсуждая мимоходом малосущественные, но достаточно занятные вещи.
Разум Чонина хмелеет от третьей (быть может и четвертой) порции алкоголя. Смеется расслабленно с шуток старшего, глазками стреляет прямо в сердце Ли, пальцами изредка касается минховых. Ян закатал рукава хлопковой рубашки по локти и пуговицы на воротнике расстегнул, рассуждая на тему недавно состоявшегося приема у одной из высокопоставленных дам. Минхо по сторонам косится, попытки персон за другими столиками на любимого дольше мгновения смотреть прерывает тяжелым взглядом.
Отпив, на любовь всей своей жизни вновь засматривается. Глаза у него, думает Минхо, ярче всех звезд на ночном небосклоне, смех его драгоценнее всех бриллиантов в королевской казне, кожа нежнее лепестков роз, а губы сочнее персика.
— Чонин.
Тот сглатывает пищу и подбородок на ладонь изящную укладывает. Ли локтями на стол, вопреки всем правилам этикета, опирается, голову чуть набок склоняет.
— Как ты смотришь на возможность продолжить вечер в куда более интересном месте?
Младший в ответ в лисьей манере губы растягивает.
***
— Молю...
С придыханием проскальзывает меж губ Чонина, когда Минхо в бедра его пальцами цепляется, шею горячими поцелуями осыпает и настойчиво внутрь толкается.
Тот на пике удовольствия уже, младший тоже недалек: все его тело из жара в холод бросает, глаза на мокром месте, а изо рта тихие поскуливания выбиваются. Старший с шеи на губы переметнулся, терзая их нетерпеливыми и мокрыми скольжениями.
Чонин слышит, как Минхо его любовью называет; в волосы любовника цепляется, чувствуя, что вот-вот окажется на седьмом небе от удовольствия, растекающегося по венам вместо крови. Он имя Минхо в последний раз судорожно шепчет и в оргазме содрогается. Ли несдержанно простанывает, когда внутри любимого все сжимается, и кончает следом.
Они ласкают друг друга нежными поцелуями и ленивыми поглаживаниями по всему телу, любовными признаниями нежат слух.
— Жизнь моя, мое сердце, моя душа, – Минхо брет в руки ладони юноши и покрывает каждый перст*, а после и запястья горячими поцелуями, – помни, Чонин, что в моем сердце навечно поселилась любовь к тебе. Если ты покинешь меня, я умру тот час же.
Он прикладывает теплые ладони к своей щеке, заглядывая в сверкающий взгляд человеку, без которого он и существование свое не видит.
Чонин садится напротив, ладони его обрамляют лицо Минхо.
— Я обещаю, Минхо, мой дорогой Минхо, что только смерть разлучит нас. Только смерть убьет мою любовь к тебе, иначе я потеряю свою душу.
Он целует старшего в губы. Этот поцелуй не похож на те, что они несколько минут назад пылко дарили друг другу; этот поцелуй – обещание, клятва быть вместе вечно, в богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит их соединившиеся навечно в танце нежном сердца.
И пусть Луна и звезды будут свидетелями, а если кто-то против, пусть скажет сейчас или молчит вечность.
Но слышно лишь дыхание двух влюбленных, их тихие признания и шорох постели, а значит, что даже небосвод благоволит их союзу.
