Дело дрянь

— Давай, дорогой, вот так, аккуратно...       Чан придерживает омегу под локоть, когда он медленно оседает на диван. — Я принесу лед, хорошо? Облокотись на спинку. – Старший быстро касается губами макушки Хенджина и, дождавшись, пока тот расслабит спину, убегает в комнату.       Запястья и щиколотки нещадно ноют, так, будто их медленно пилочкой для ногтей отпиливают от конечностей. Боль расплывается по телу лавой, инстинктивно Хван обнимает живот руками. Под зажмуренными веками полыхают новогодние гирлянды и ведьминские костры.       Такое утро уже стало привычным. Недавно настенные часы оповестили о злосчастных девяти тридцати, а организм омеги будто этого и ждал: постепенно, с самых кончиков пальцев, ладони и стопы сначала похолодели, а после заскрипели, разожглись суставы.       Тихий стон заглушают сомкнутые губы.       На кухне Чан, зная, где находятся нужные на такой случай предметы, оперативно складывает на поднос четыре пакетика со льдом, несколько небольших полотенец, таблетку анальгина и стакан воды. — Хенджин-а? Как ты?       Названный оборачивается в сторону альфы. Заботливый тон, поднос с лекарствами и встревоженный взгляд вызывают теплую улыбку на сухих губах беременного. — Ну, пока что никуда не убежал, – усмехается. Чан оставляет поднос на столике и двигает к дивану пуфик, чтобы переместить на него ноги Хвана. Те отзываются резью, отчего темные брови омеги съезжаются к переносице.       Чан в ответ извиняется несколько раз подряд, Хенджин же в ответ в кудри светлые пальцами вплетается, кожу на голове любимого аккуратно массирует.       Да, больно, старший знает это, поэтому не медля подкладывает под нависший локоть диванную подушечку.       Щиколотки, по прошествии нескольких минут, окутало ледяными кандалами - слишком уж массивным получился компресс. — Теперь точно не убежишь.       Улыбается Бан. Вскоре под вторым локтем такая же подушка оказывается, а запястья охлаждают пакетики со льдом.       Хенджин облегченно вздыхает: медленно, но верно, боль облегчается. Он откидывает голову на спинку дивана. Альфа, оставшийся сидеть на полу, нежно, будто с фарфором обращается, обхватывает тонкие омежьи пальцы своими и целует каждый поочередно на обеих руках. Он задерживается на безымянном пальце правой руки, там, где тонкой змейкой перст обнимает недорогое, но лично Чаном, на собственные, непосильным трудом заработанные деньги, купленное, позолоченное кольцо с небольшим сапфиром. — Да.       Чан на руки омегу подхыватывает от счастья переполняющего, и кружит, кружит до тех пор, пока голова не пригрозит отвалиться. А Хенджин смеется так, что альфа к его ногам готов хоть весь мир положить. Голыми руками? Раз плюнуть. Улыбка его омеги, его дорогого и навечно любимого Хенджина – маяком в беспросветной морской пучине Чану стала.       Когда Хван нетерпеливо стучит того по плечу, мол, тормози, чувак, я вообще-то фазу тоскикоза не прошел пока что, Бан аккуратно возвращает омегу на землю.       Длинноволосый делает пару глубоких вдохов, отчего старший начинает волноваться, однако Хенджин кивает, что все в порядке и выдает: — Только свадьба после родов, ага? Я так не влезу ни в один костюм. — Ты даже в пижаме для меня самый красивый во всем мире. — Только лишь в мире? – обнимает кудрявого за шею, лукаво щуря глаза. — Во всей Вселенной.       В ответ он чувствует несильное сжатие своих ладоней. — Куда ж я от тебя, а?       Солнце, робко выглядывающее из-за плотной занавески, окрашивает комнату в золотой. В марте оно еще недостаточно сильно греет, но, если понежится в кровати под ним часок-другой, кожа нагревается вполне себе ощутимо.       На ветках дерева, царапающих окно со внешней стороны, едва набухли лиственные почки, а на плодовых, тех, что в парках растут, даже заклевываются бутончики.       Прошло три месяца с момента, когда Чан узнал о ребенке. Все это время Хенджин жалел, что не решился рассказать об этом раньше, потому что заботящийся Чан – только для него, только его. Только для любимого омеги тот таскал ровно три эклера с вареной сгущенкой из пекарни недалеко от дома каждым утром перед парами, только для него прочитал энциклопедию беременности, всякие книги по психологии, на семь каналов йоги для беременных в ютубе подписался. Только ему поцелуи нежные по утру и перед сном дарит, животу округлому уделяя особое внимание.       Родителям после рожденственских праздников рассказали. Те, неожиданно, рады были, поддерживали всесильно, а бановская родня даже в Пусане дом порывалась для них освободить. — Ну, так для ребеночка же стараемся, да и вам, молодым, по нраву придется...       Учебу старший посещает исправно. Старается по возможности занятия не пропускать, но в последнее время все чаще дома на подольше остается, Хенджина одного оставлять боится. — С тобой точно все хорошо будет? Может, скорую? Или Джисона? Сынмина? Я позвоню им-       Хенджин телефон в чужих-родных руках ладонью накрывает и в сторону отводит. — Верь мне, Чани, все хорошо. Правда. Это всего-лишь спина, а ты, кажется, опаздываешь.       Альфа чертыхается и с губ Хвана крадет поцелуй-бабочку, а после за дверь стремительно выбегает.       Беременность, как и требуется, наблюдается в консультации у дальнего знакомого матери Хвана. Тот, когда о терзаниях душевных омеги в первом триместре вынашивания плода узнал, так помрачнел. Вы, говорит, не пугайтесь сразу, но говорю как есть: тяжело будет.       Хенджин, и без ребенка под сердцем, является довольно эмоциональным человеком, но после будоражащего в плохом смылсе расудок "тяжело будет", совсем поник, Чана и на секунду от себя не отпускал, благо, у того уже сессия закончилась к тому моменту, а лекции всегда списать можно. Даже если бы омега не просил, Бан бы все равно от него ни на шаг, ведь слова мужчины в строгом белом халате слышал тоже, поэтому ко всему готов был. — Я люблю тебя, – шепчет Чан куда-то в запястье младшего, крепко губами к коже прижимается, – так сильно люблю, Джинни, ты и представить себе не можешь. — Могу, хен, – гладит пальцами гладкий подбородок жениха, пересчитывая ленивым взглядом черные ресницы на лице напротив. Все, что беспокоит омегу сейчас – здоровье ребёнка и роды, и, возможно, совсем капельку, предстоящая свадьба. Но о последнем потом, потом. В данный момент – теплые губы Чана на его собственных, ощущение безопасности и любви.       Февральский ветер облизывает мерзкой прохладной щеки и запястья. Кажется, будто эта зима никогда не закончится – столько всего произошло за каких-то полгода, что облысеть можно.       Но уже февраль. Совсем немного и наступит весна. Деревья, ныне погруженные в уныние, вновь зацветут зеленью, яркие краски легкой одежды заполнят город. Где-то на подкорке сознания Хенджин ощущает призрачный аромат солёной морской воды и горячего песка. Лето обещает быть незабываемым: их малыш появится на свет в самом его начале, так сказал доктор.       Хван в предвкушении задумывается о том, каким будет ребенок: мальчик или девочка? Больше хочется девочку. Мальчик, конечно, тоже хорошо, но картина того, как трепетно бы Чан относился именно к дочке заставляет сердце омеги встрепенуться. Наверняка, думает он, у ребёночка будут такие же добрые глаза, как у отца. Именно этим ласковым взглядом улыбчивых глаз-щелочек Бан влюбил в себя Хенджина. – У него будет твоя улыбка, Джинни, вот увидишь.       Сказал однажды альфа. Откуда ему знать? Тоже мне, всевидящий.       У малыша быдут такие же очаровательные ямочки, как у Бана, вот, что точно знает Хван.       Он думает и думает обо всем этом бесконечно долго, каждый день. Думается ему, что ребенок слишком хрупкий, будто китайский фарфор, что он не сможет даже на руки взять его. Но в такие моменты рядом оказывается его Любовь. – Не думай об этом, малыш. Ты будешь хорошим папой, а я всегда буду рядом. Верь мне.       Хенджин верит, потому что Чан никогда не врет. Они вместе будут ждать появления ребёнка на свет, а какого пола, как выглядеть и чьей улыбкой сиять будет – совсем неважно.       Джисон покрепче ухватывает друга под локоть, когда видит впереди заледеневшую лужицу. – О чем думаешь?       Джин шмыгает носом: кажется, пора домой. – О всяком. Как думаешь, будет мальчик или девочка?       Джисон серьезно задумывается. – А разница какая? Главное, чтобы ребенок здоровым был. Ты разве не делал УЗИ? – Делал, но просил не озвучивать пол. Интрига и все такое. А... – мнется, но, как говорится, сказал "а" - говори "б", – ты, например, кого бы хотел?       Хан улыбается украдкой. Кажется, он обдумывал эту мысль, потому что отвечает быстро. – Двойню. Есть люди, которые совсем не хотят детей, но меня как будто тянет ко всем этим пеленкам-распашонкам. Я знаю, что это сложно, но, только подумай, это же так невероятно: вырастить настоящего человека из маленького малыша. Я хочу стать настоящим крутым папой с двойной коляской.       Хан мечтательно смотрит на детскую площадку вдалеке, его губы тронуты ласковой полуулыбкой. Он действительно хочет детей, думает Джин. – А что Минхо?       Помрачнел. Густая черная челка легла ему на щеки, когда тот потупил взгляд в дорожку. – Я пока не говорил с ним об этом. Точнее, не собираюсь говорить в ближайший десяток лет. Потом. Если не разбежимся... – Хван искренне надеется, что друг шутит. Он не в силах представить, что Ли Минхо может оставить Хан Джисона. Даже если земля разверзнется напополам, Солнце выжжет всё живое и неживое, Минхо всегда будет рядом, всегда рядом с Джисоном, это логично, это истина. – Хей, Джисонни, посмотри на меня, – он встал напротив друга, положил руки ему на плечи и доверчиво заглянул в блестящие глаза, – я уверен, что Минхо поддержит тебя в этом желании. Не надо решать за него, мы никогда не знаем, что в голове у других.       Хенджин понимает, что подобные слова ему однажды говорил сам Джисон, но отчего-то сейчас тот позабыл, казалось бы, простую истину. – Ты же такой прекрасный человек, и Минхо любит тебя. Обсуди это с ним, иначе надумаешь себе всякого. Я тому пример. Плохой пример, – угрожающе щурит глаза Хенджин, а Джисон кивает ему. – Спасибо, дружище.       Они обнимаются, когда о ногу Хенджина сзади ударяется что-то мягкое. Повернув голову, он видит маленький мячик красного цвета. Следом за ним прибегает милая девочка лет пяти с забавной шапочкой-пингвином. Она подбирает мяч и, взглянув на Хенджина, быстро кланяется. – Извините, аджосси!       Девочонка убегает. Джисон смотрит ей вслед, затем переводит взгляд на друга: глаза у того непониманием наполнены. – Посмотри-ка, ты уже уважаемый аджосси в этом дворе.       Тяжелым шлепком ладонь Хенджина опускается на спину Хана. – Что там в университете? Расскажи, хен, мне так скучно дома.       Блондин Шатен укладывает подбородок на плечо старшего. Тот, задумчиво, опирается затылком на спинку кровати. – Там ад, Хенджинни. Конец года, сам понимаешь. Сессия, дипломы. Все носятся, как ужаленные, преподавателей днем с огнем не сыщешь, – теплой ладонью он покрепче прижимает Джина к себе и целует в висок. Тот, разомлев, взбирается по телу жениха выше: теперь его локоть упирается на крепкую грудь Чана. Под круглый животик кудрявый заботливо подталкивает подушку. – Расскажи мне лучше, что там у минсонов? Я виделся с Минхо сегодня, загруженный такой. Они поссорились?       Тихо пшикает бутылка колы. Хенджин думает, что тюль пора бы постирать. Он с особым трепетом относится к обстановке в их квартирке: аромат стирального порошка не успевает выветриться, на горизонтальных поверхностях найти пылинку невозможно. Подушки тщательно взбиты, так и лежать удобнее, и глазу приятнее видеть идеальную картину. Что поделать, уборка – одна из немногих радостей, ожидающих дома после утренней прогулки. Конечно, если состояние позволяет.       Чан ругается иногда, мол, отдыхай побольше, сил набирайся, а я сам тихонечко тут наведу красоту. Как же, наведет. Уснет на ближайшем кресле, это да. Хван видит, как сильно устает его парень в конце рабочего дня: учеба и работа выматывают неимоверно. У того глаза сушатся, краснеют от экрана ноутбука, и, что бы там не говорили производители и маркетологи, а экраны гаджета - прямая угроза вашему здоровью. – Скажи, Бан Кристофер Чан, – названный фыркает от наигранного официоза, на что его жених шикает, – если бы я не был беременным сейчас, ты бы хотел ребенка в ближайшее время? Лет пять, к примеру. – Ребенок - это ответственность, Джинни. Сейчас я стараюсь как можно больше успеть за короткий срок, до рождения ребенка, чтобы дать вам все, что может понадобиться, – его ладонь под футболкой жениха ложится прямо со стороны ножек малыша. Чан чувствует, как маленькие пяточки тыкаются в его ладонь. Хенджин умиляется: дитё не родилось ещё, но уже тянется к отцу. – Через пять лет у меня было бы достаточно времени, чтобы добиться чего-то, не знаю, большего? – Ты и так даешь нам много, Чани. Спасибо тебе за это. Не знаю, что было бы со мной, если б ты не принял нас.       Это действительно заставляет погрустнеть. Только представьте: Чан развернулся и ушел в тот вечер. Вот и шатен не хочет представлять. От мелькнувшей в голове картины мурашки скатываются по спине прям в ладони Хенджина, он крепче сжимает ладонь кудрявого на своем животе. – Я никогда не оставлю вас, любовь моя.       Хван крепко обнимает Чана за шею, уткнувшись носом в теплую шею. Тонкий аромат луговых трав пробивается сквозь кожу альфы. Хенджин в этом аромате и теплом теле, ласковом голосе и нежных руках свой дом обрёл. Словно котенок брошенный, он привязался к человеку навечно и не переживет даже секундной разлуки, так он думает, это же Крису и озвучивает. Тот смеется. Спустя минутку нежностей шатен все же отвечает на вопрос Бана: – Джисон боится будущего. Недавно мы затронули тему детей, он сказал, что хотел бы двойню, но боится, что их отношения с Минхо до этого не дойдут. Видимо, они все-таки поговорили об этом. Странно, что мне не сказал.       Действительно обидно. Ну, зато появился повод в гости наведаться. – Вот оно что. Могу лишь сказать, что Минхо любит Джисона даже больше, чем себя. Им нужно время.       Хенджин молча соглашается.       Легким движением пальцы Чана пробегаются от щиколоток, по согнутым коленям, до дрожащих бедер. Несдержанно Крис сжимает кожу на ягодицах, та отзывается розовыми следами и трепетным вздохом Хенджина через приоткрытые губы.       Пожалуйста, хочет взмолиться он, но лишь податливо льнет к горячим губам, исследующим его грудь. Тонкие пальцы находят свое место в жестких кудрявых волосах на затылке Чана, направляя его уста к своей шее.       Жарко, думает, продолжай, скулит, когда пальцы его парня вдруг в опасной близости от изнывающего члена оказываются. Головку полюбовно оглаживает, по стволу к яичкам опускается.       Джина подкидывает, когда смазанными пальцами Чан касается его ануса.       Хен, тянет просяще, в сильные руки вцепившись. – Хенджин?       Да, продолжай, пожалуйста, молится, простынь пятками оттягивает. Но Чан, почему-то, наоборот останавливается. За коленку парня хватается, имя его повторяет. – Хенджин!       Парень выныривает из сладких объятий сна. Альфа рядом, ощупывает его лоб ладонью, сжимая второй рукой коленку в попытке разбудить жениха. Его ноздри смешно дергаются, когда тот пытается уловить негативные нити их ароматов в воздухе. – Господи, ты напугал меня. Что-то болит? Тебе плохо? Ты весь горишь, Джинни. Может, в больницу?       В ответ он ловит только отрицательное мотание головой. Омега обнимает ладошкой щеку Чана. – Все в порядке, не беспокойся. – Точно? – Точно, – ухмыляется.       Хенджин тянет его к себе, впечатывая сладкие губы в свои. Ладонь с колена он тянет выше, проводя ею меж своих бедер прямо туда, где больше всего в прикосновениях нуждается. Чан усмехается в поцелуй: – Я уж испугался. Они сливаются в нежном поцелуе вновь: руки старшего любовно блуждали по утонченному телу шатена, с особой осторожностью оглаживая круглый живот. Эту ночь они посвятили любви. – Умоляю, дорогой, скорее, иначе я рожу прям здесь. Чан в ступоре. Он вроде здесь, вот, бегает по квартире и собирает впопыхах ранее подготовленные вещи, но мысли его хаотичны: уже? Пора? Прям сейчас? Хенджин! Ему больно! Нужно срочно в больницу! Где полотенце? Я СТАНУ ОТЦОМ! Хенджин гораздо тише, чем должен был быть. По крайней мере, Крис думал, что тот будет кричать и, возможно, плакать, но его омега сильный и храбрый: вон, сидит на стуле в коридоре, веером обмахивается и огромный животик оглаживает, нашептывая что-то тихим, очевидно ласковым голоском. Сегодня четвертое июня, шестнадцать тридцать дня. Он везет Хенджина в роддом. Вот-вот на свет появится их ребенок, их малыш, их маленький комочек счастья.       Хенджин молодец, он пользуется советами, что дал ему гинеколог: дышит глубоко, исключительно носом - вдох, ртом - выдох. Не ругается и панике не поддается, за что Чан ему неимоверно благодарен - иначе он сам не смог рационально мыслить. – Как ты? Джинни, все нормально?       Тот кивает. Он не выпускает живот из объятий, отросшие волосы липнут к влажной коже на лице и шее. Ему страшно, это видно. Чан накрывает его ладонь своей. – Потерпи, скоро уже будем на месте. Не бойся, я рядом.       Родильный дом встречает голубыми стенами и тревожным состоянием. – Роженик! Коляску сюда!       Чан скомканно, сам не особо понимая, что говорит, выпаливает заученные слова про лечащего врача, данные своего жениха, семейное положение и собственный статус. Джинни увозят, но напоследок тот бледными губами посылает альфе воздушный поцелуй. – Мы скоро вернемся! – обещает, а потом скрывается за поворотом в пугающей коляске. Мы отзывается в сердце теплым трепетом. Да, скоро они станут родителями. – Пройдемте в комнату ожидания, господин Бан.       Долго. Как же долго все происходит. Чан сидит изводится тут уже четвертый час. Он не может сидеть, но может стоять, что уж о лежать. Он не может, не хочет думать о возможных осложнениях, о которых предупреждал врач на последнем осмотре, но страшные мысли украдкой просачиваются в затуманенный разум альфы. – Не мельтеши, Чан. Сядь.       Минхо с Джисоном приехали около часа назад. – Ты не понимаешь, Минхо. Он там один совсем, ему больно. А я ничем помочь не могу!       Эмоциональный возглас не одобрила старушка-санитарка, выразившая это осуждающим цоканием. Чану не до нее. У Чана там его сердце, его душа. Один, мучается. – Он не один, Чанни. С ним врачи, они профессионалы. Не переживай ты так.       Минхо встает рядом с ним, крепко сжав плечо друга. Тот, расчувствовавшись, клещом цепляется в объятия Ли. Спустя секунды послышались тихие всхлипы. Рыжий встречается взглядом с Джисоном: омега одобрительно показывает "пальцы вверх".       Эти двое впервые видят Бана таким несобранным, таким тревожным, беспокойным. Минхо сильнее сжимает друга в объятиях, а после предлагает посидеть. Усевшись, тот, наконец, впадает в недолгую дрёму. – Кто жених Хван Хенджина?       Чан, сквозь сон услышав имя своего омеги, подскакивает с диванчика. Халат слетает с его плеч. Он протирает глаза. – Я, я жених. Он родил? Все в порядке? Ребенок как? Я могу увидеться с ними сейчас?       Медсестра тяжко вздохнула на посыпавшиеся вопросы. Видно, что она была вымотана по-хлеще Бана. – Спокойствие, папаня. Все с вашей семьей в порядке, сейчас они отдыхают. – С дивана послышалось облегчение. Чан просиял. Он жадно глотал каждое слово медсестры. – Роды были нелегкими, но с состоянием обоих все отлично. Скажите потом спасибо нашему главврачу, он лично роды принимал. – Когда я могу пройти к ним? – Потерпите ночь, а завтра с двеннадцати до часа они будут ждать Вас. – Завтра? А сегодня никак? – взмолился новоиспеченный отец. Женщина помотала головой. – Пожалуйста. Я одним глазком, я быстро.       Строгий взгляд медсестры остался неизменным. Минхо подключился к уговорам, выудив из кармана три купюры в десять тысяч вон. – Мы быстро. Пожалуйста.       Женщина покраснела. – Уберите сейчас же. – Её губы плотно сжались на несколько секунд. – Ладно, пойдемте. На одну минуту! Только отец.       Минхо лениво кивнул - он тоже устал - и вернулся на нагретое место, в объятия любимого.       Чан, сияя, как медный таз, полетел на крыльях любви в сторону палат, но крылья его быстро обломала санитарка: – Куда по вымытому!? По краешку!       Парень рассыпал извинениями, и теперь уже как положено, по краешку, пошагал за женщиной в светло-розовом халате.       Они остановились напротив неприметной пластиковой двери белого цвета. –Одну минуту, – напомнила она, – иначе больше вообще не пущу.       Тот закивал и схватился за ручку, несмелым движением толкая ее вперед. В палате светло, пахнет чистым постельным бельем и чуть-чуть молоком. Коек всего четыре, но занята лишь одна: на ней бледнее бледного лежит его любовь, его Хенджин. Крис тихо ступает по кафельному полу, чтобы не нарушить сладкую дрему возлюбленного. Но тот слышит шаги, приоткрывает глаза и скромно улыбается. Он не предпринимает попыток двинуться - роды были действительно тяжелыми. Его голова была повернута в сторону еще до прихода Чана, и тот, только ближе подойдя, внутри импровизированного гнездышка под боком папы замечает комочек. Действительно комочек, встав рядом отметил альфа. Маленький носик, сморщенный такой, дергается смешно, а маленькие губки в букву "у" сложены в возмущении будто. Он весь размером будто с ладонь бановскую, маленькая гусеничка, в пеленки закрученная.       Чан чувствует, как мокрыми дорожками на щеках отзываются слезы. – Хенджинни?...       Названный моргает, мол, да, это наш. Да, это я родил. Да, все хорошо, спит лялька.       Чан падает на колени рядом с кушеткой жениха, аккуратно берет в свои руки ладонь Хвана и целует-целует-целует, каждый палец, выпирающую косточку, маленький шрамик. Хенджин ласково поглаживает лицо любимого пальцами. Тихо, будто рассыпется вот-вот, он говорит: – Девочка.       Бан несдержанно всхлипывает, отчего гусеничка кряхтеть начинает усиленно, дергаться в коконе своем. Оба родителя смотрят на это с морем ласки в глазах, любви бесконечноым океаном.       Хенджин пока совсем без сил, Кристофер видит это, потому вопросов совсем не задаёт, только смотрит и к теплой коже щекой жмется.       Дверь тихо приоткрывается. Сквозь образовавшуюся щель выглядывает два знакомых лица. Парни машут молодым родителям и все пытаются повыше поднять голову дабы увидеть ребенка, но внезапным ударом планшета для бумаг по головам их от палаты отгоняет медсестра.       Джин посмеялся бы, но сил на улыбку и тихое "дурачки" только хватает. – Пора.       Медсестра встает в изножии, ожидая, пока Чан покинет палату. – Я приду завтра. Родителям позвоню как домой приеду. Отдыхайте.       Еще раз поцеловав ладонь жениха, тот тянется к комочку, чтобы уткнуться в теплые пеленки носом и втянуть молочный аромат в легкие.       Сегодня четвертое июня, двадцать один сорок. Чан покидает палату с щемящим сердцем, он совсем не хочет оставлять свою семью, но ради них же придется.       Температура за окном значительно выше отметки "комфортно". Конец июня дает о себе знать жужжащими тварями за окном: они врезаются в плотную сетку, не в силах пробраться в палату, что очень радует ее обитателей. — Тише, детка, тише. Папа быстро, подожди.       Хенджин улюлюкает, пока, уложив ребенка в нарядном бежевом конверте* в гнездо из одеял, пытается натянуть джинсы. Девять месяцев несдержанного употребления сладкого и мучного дали о себе знать мягким животиком и пухлыми бедрами. На днях, смотря на румяные щеки, парень расстроился: вот и последствия, получайте. — Ты застрял там?       Джисон входит без предупреждения, впрочем, как и всегда. Траектория его движения при виде "гусенички" стремительно меняется, а от настроения "нетерпеливая белка" остается "воркующая голубка". По крайней мере, у Хвана появилось еще как минимум три минуты на переодевание, пока друг не опомнился. — Ты руки хоть помыл?       Хан обиженно супится: — Ты меня за дурака не держи. — Хан Джисон! Не выражайся при ней.       Тот корчит рожицу, чем крайне заинтересовывает малышку. Она заинтересованно следит за меняющимися выражениями лица большого странного дяди. Ей быстро надоедает, поэтому палату наполняет звонкая какофония из звуков детского квакания. — Я думал, мы друзья, госпожа Бан. Хенджин неосознанно улыбается, поправляя банты на рукавах рубашки. Они расписались недавно, выездная регистрация произошла прямо в палате. Ничего особенного - просто росписи и подтверждение добровольности вступления в брак. Свадьбу решено сыграть в августе.       Да, так что теперь он официально Бан Хенджин, а дочка - Бан Йери. — Но, знаешь, дорогуша: у нас еще будет время познакомиться поближе. Твои родители нуждаются во времени для сложных взрослых дел. — Заговорчески нашептывает Джисон. Хенджин, схватив полотенец, от души мажет им по задней точке друга, отчего тот взвывает похлеще дочки.       Хенджин просыпается среди ночи: он понимает это по темноте и абсолютной тишине в открытом окне. Первая мысль - Йери. Он быстрым взглядом осматривает комнату и не находит люльки рядом с диваном, где, собственно, и уснул.       Садится и прислушивается. Где-то в глубине квартиры он слышит тихий напев колыбельной. Тепло расплывается лужицей в районе сердца. Крис действительно хороший отец. — Я не удивлюсь, если однажды он решит носить ее на руках до школы и обратно. Если вообще отпустит в школу: домашнее обучение, все такое, знаешь. — Умозаключает Джисон. Блондин - недавно покрасился - кивнул понимающе, наблюдая за трепетными попытками Бана уложить ребенка в коляску, не разбудив. — И я бы поддержал его в этом абсолютно, но детям нужна социализация. Не представляю, что будет, когда она вырастет, так боюсь этого.       Он замирает в дверном проеме. Чан, стоя спиной к нему, пытается убаюкать ребенка недавно написанной балладой. Теплый свет ночника обнимает его фигуру, делая альфу таким домашним, таким нежным. Хенджин ему мысленно в любви миллиард миллионов раз в любви признается, а на деле аккуратно касается твердого плеча рукой и выглядывает из-за его.       Дочка, окутанная объятиями мужа выглядит до жути мило: маленький котеночек в розовом боди с распашонкой-цветочком. Кристофер, в повседневности выглядящий как гора, защищающая семью ото всех и вся, сейчас смотрится достаточно неуверенно, будто боится что-то сделать неверно.       Но, признаться, Хван Бан поражен - ребенок крепко спит, посасывая соску-бабочку. Чан аккуратно возвращает ребенка в кроватку, после чего Хенджин обнимает мужа со спины. — Почему меня не разбудил? — Ты и так устал за сегодня. К тому же, я и сам прекрасно справился, — притягивает супруга ближе к себе, приобняв за поясницу, — может, я заслуживаю поцелуя? — Ну, не знаю. Обсудим это в спальне. — Воркует, потираясь кончиком носа о нос парня напротив.       Радио-няня занимает свое законное место в изголовье детской кроватки. — Звезды свели нас вместе, Луна стала свидетелем нашей любви. Я люблю тебя больше, чем земля любит воду; больше, чем птицы любят синее небо. Я обещаю быть верным, понимающим мужем и любящим отцом для нашей дочки. — Где-то среди гостей закряхтела Йери в объятиях Минхо. Джисон старался предотвратить вселенский потоп своими слезами с помощью салфеток. — В богатстве и бедности, болезни и здравии: я всегда буду рядом, чтобы поддержать тебя и защитить нашу семью. Отныне и навсегда, мое сердце, тело и душа принадлежат тебе, Хенджин.       Жених вытирает слезы рукавом жемчужно-белой рубашки, пока Чан по завершении клятвы дрожащими пальцами надевает на его палец кольцо. Когда старший поднимает голову, в его глазах блондин замечает капельки слез. Он спешит обнять мужа, успокоить его рвущееся наружу сердце. Крис сжимает супруга, не собираясь отпускать, по крайней мере, целую вечность. Но время ответной клятвы настало.       Кольцо из рук почти выскальзывает, но старший подхватывает его и вкладывает в руки Хенджина, крепко сжимает его ладони своими. Не волнуйся, шепчет, я рядом. Извини, смущенно отвечает. — Звезды, что свели нас вместе, теперь я вижу только в твоих глазах; Луна, ставшая свидетелем нашей любви, теперь сияет только для нас. Я люблю тебя больше, чем Творитель любит свое Творение; больше, чем звезды любят свою Луну. Я обещаю быть твоей опорой и поддержкой, заботиться о нашей дочке как кошка заботится о своем котенке. — Чан поплыл в нежной улыбке. Покатившуюся слезу с его щеки быстро смахнул блондин. — В богатстве и бедности, болезни и здравии: я всегда буду рядом, чтобы поддержать тебя и защитить нашу семью. Отныне и навсегда, мое сердце, тело и душа принадлежат тебе, Кристофер.       Кольцо с гравировкой плотно садится на палец мужа. Такое же греет его ладонь в крепкой хватке ладони Чана. Момент до ужаса напряженный, колено Джина дергается неосознанно. Он хочет домой, в объятия мужа и дочки. Пусть шифоновая блузка достаточно легкая для середины августа, но кровь внутри кипит не от тридцати трех по цельсию, а от пристального взгляда медовых глаз напротив. — Властью, данной мне, я объявляю вас законными супругами. Прошу закрепить клятву поцелуем.       Лужайка торжественно взрывается аплодисментами. Громкий звук явно не нравится ребенку, поэтому Ли Минхо отходит подальше от места проведения церемонии. Джисон провожает его полным любви и благодарности взглядом. Супруги Бан, из уважения к присутствующим родителям и бабушкам, воздержались от страстных поцелуев взасос, ограничившись легким прикосновением губ к губам и крепким объятием сердцем к сердцу.       Сегодня десятое августа, тринадцать пятнадцать. Бан Кристофер Чан никогда не был так счастлив, Хван Бан Хенджин никогда так сильно не любил. А Бан Йери, за всю свою пока что недолгую жизнь, никогда еще не пробовала всю мощь своих голосовых связок. Чтож, самое время.