Если ты будешь со мной жить

Картинка перед глазами размытая, словно кто-то потревожил водную гладь, кинув камушек, отчего по всей поверхности пошли круги и рябь. Взору предстаёт деревянный потолок — разве только что не нависали зелёные лапы елей и сосен? — и что-то мельтешащее золотисто-рыжего цвета — туда-сюда, туда-сюда. Чьи-то неразборчивые обрывки фраз доносятся словно издалека — они становиться то приглушёнными, то слишком громкими, что делает головную боль ещё более режущей и ноющей, разрывающей череп. Сначала тело охватывает жар, словно огонь опаляет кожу, отчего она покрывается ожогами и волдырями. В следующее мгновение словно ледяной водой окатывает, какая бывает в зимний мороз, да так, что тело охватывает лёгкой судорогой. До ушей доносятся жуткие хрипы и стоны. Потом правда приходит осознание, что эти звуки выходят из собственного рта; горло ужасно саднит и жжёт. До щеки неожиданно дотрагивается что-то мягкое, краем глаза уловив, что это что-то белого цвета. …- Чёрт, чёрт, чёрт… Слышится звон разбитого стекла и ругань вперемешку с торопливыми постепенно приближающимися шагами. Бреньк, звяк — опять что-то стеклянное бьётся друг о друга совсем рядом, над самым ухом. — Марго, не мешай! Над лицом нависает чужое чуть расплывчатое лицо и волосы — то самое золотисто-рыжее, что постоянно мелькало перед взором ярким пятном. Несмотря на то, что всё плывёт и кружится хорошо различимыми остаются блестящие синие глаза, в которых плещутся нескрываемые и хорошо различимые испуг и волнение. Сухая тёплая ладонь ложиться на лоб, а после соскальзывает вниз — раздаётся звук разрываемой ткани. В районе груди и левом боку многократно вспыхивает нестерпимая боль, — из лёгких выбивает весь воздух, а из глотки вырывается полу рык полу стон, — до того момента, как не был нарушен покой повреждённых участков, бывшая ноющей и менее сильной. Пальцы до побеления костяшек стискивают одеяло. Чужие руки аккуратно касаются кожи поглаживая, и невесомо, стараясь не причинить новой боли, дотрагиваются до глубоких ран, из которых неостановимыми струйками течёт кровь, пачкая всё вокруг себя и впитываясь в ткань. — Только не отключайся пожалуйста. Приятный слуху голос, кажется, дрогнул. По комнате разнёсся громкий крик, переросший под конец в сиплый хрип, от которого волоски наверняка встали дыбом, когда жидкое и холодное вылилось на пульсирующие кровавые раны. Ледяной пот окутал всё тело и градом стекал со лба, сердце бешено застучало, словно оно пыталось проломить рёбра. Перед глазами снова прошмыгнуло что-то белое, сопровождаемое громким «кар». Ворона — мелькнуло в сознании — белая. Голову зачем-то чуть приподнимают и в полураскрытый рот заливают горьковатый отвар с резким запахом трав, что, выливаясь неприятно течёт по подбородку и шее. Убедившись, что влитое проглочено слышится приглушённый выдох, кажется, облегчения. — Теперь всё будет хорошо, слышишь? Короткие прилипшие пряди тёмных волос убирают назад, приглаживая — вспоминается что так когда-то делала мама в детстве. Все звуки постепенно приглушаются, а потом и вовсе исчезают; тусклый свет обычно приятный глазам, но сейчас кажущийся слишком ярким, постепенно затухает. Сумбурные, скачущие одна за другой мысли пропадают, отчего и невыносимая головная боль словно уходит вместе с ними. На мгновение ощутив, как горячие губы нежно дотронулись лба — или только почудилось? — тьма окутывает полностью, обхватывая множеством цепких рук, заключая в объятия. …Открыв глаза очертания всех окружающих предметов, освещённых тусклым светом нескольких свечек и керосиновой лампой, сначала нечёткие — только через минуту всё обретает ясные контуры. Первая мысль, проскользнувшая в голову это осознание того, что помещение совершенно незнакомое. Глаза цепляются за разнообразные предметы и вещи, которых очень много, разбросанные повсюду и создающие своеобразный бардак: чугунки, баночки с настоями, какие-то сушёные травы, кустиками лежащие то тут, то там, шкафчики с кастрюльками и чашками, натянутые между стен верёвки с привешенными к ним — мурашки пробежались от затылка до самых ног — дохлыми летучими мышами, бабочки, пригвождённые за цветастые крылышки к дощечкам и много-много всего. Но единственное, что по-настоящему привлекает внимания это кровавые полотенца и остатки, кажется, одежды, лежащие рядом на полу. Потом резко накатывают воспоминания произошедших событий: лес; рыжий парень, взобравшийся на дерево; теперь уже мёртвый волк, пытавшийся достать его, и он, оказавшийся в этот момент рядом и бросившийся помочь. Руки резко сбрасывают покрывало, а глаза опускаются вниз, на грудь и натыкаются на ничего. Абсолютно. Только гладкая кожа с еле заметной сеточкой старых шрамов, рассекающих всё тело, и никаких ужасных ран. Вновь осматривая комнату, взгляд встречается с внимательным взглядом крошечных красных глазок, смотрящих из тёмного угла. Заметив, что на неё смотрят, ворона тихо каркнула и склонила голову набок. Просидев в таком положении пару минут, она всё-таки отворачивается, видно не находя ничего более интересного, нахохливаясь и втягивая голову. Слева вдруг раздаётся вздох и тихое шебуршание. Почему-то не заметив раньше, взору предстаёт парень, сидящий на стуле, облокотившись о стену и стол. По тому, как размеренно вздымается и опускается его грудь, становиться ясно, что он крепко спит. Но несмотря на это на лицо его упала тень, брови нахмурены, а волосы при тусклом освещении кажущиеся бронзовыми, водопадом свисают вниз. Серая рубашка также в крови, как и руки. Знахарь — приходит понимание. Вновь резко накатывает усталость и сонливость, отчего все движения выходят медленными и плавными. Мозг снова отключается, а вместо пугающей темноты приходит сон.