***
Придя тогда домой, Эдди первым делом сел делать первые наброски статьи. Вдохновение, как и оргазм, считал он, лучше не оставлять до утра, поэтому как только черновой вариант был закончен, он показал мне на деле, как сильно он меня любит и что ему никто больше не нужен. В такие моменты я мог простить ему все, абсолютно все. Потом мы долго лежали, даже не сходив в душ, в темноте комнаты, разбросав вещи, и Эдди читал мне свою статью. Я не разбирался в литературе и журналистике, но мне казалось, что писал он хорошо, но тяжеловесно. Хотелось, чтобы текст легко плыл по губам, стекал в рот, а не застревал непережеванным куском, не дойдя до пищевода. Но я все равно хвалил его, восторгался его умением подмечать детали в игре или костюмах актеров, потому что считал, что не имею права как-то указать ему на то, что мне в его тексте не понравилось, потому что не имел для этого никакого должного образования. К слову, на тот момент образования у меня еще не было. Деньги, которые я копил на учебу, тратились на Эдди и его прихоти — подарки, цветы, и мне пришлось найти еще одну работу. В больнице, где я работал лаборантом, был морг, и я устроился помощником патологоанатома. По утрам я брал кровь у живых людей, а по ночам вскрывал мертвых. Эдди не нравилась моя работа, но мне хорошо платили, поэтому он особо ничего не высказывал. — Ты меня любишь? — спросил Эдди, переворачиваясь на бок и закидывая на меня ногу. Он был обнажен и так красив, что я не мог представить себе, что я, я, а не кто-то другой, сейчас лежит с ним, трогает его, целует, зарывается носом в его волосы, целует в черточки на спине и ямки на пояснице, пока он лениво потягивается и любит меня. Мы даже не признавались в любви друг другу, как обычные пары — просто начали проводить все свободное время вместе, а потом я на эмоциях сказал, что люблю его, и Эдди ответил тем же. Первый поцелуй, первое свидание, первый секс, первые эти слова слились во что-то одно, такое первое и прекрасное. мне было даже все равно, сколько парней до этого любил Эдди, со сколькими спал, потому что в тот момент он был со мной. — Безумно люблю, — ответил я, и это было правдой. С ним я становился безумным, хотя еще сохранял облик человека. Потом, со временем, я потерял и это. Я отдал Эдди все, абсолютно все, но ему было этого мало. Засыпая тогда, чувствуя тяжесть его головы на своей груди, я думал о том, что я бы за него даже умер. Или убил кого-нибудь, лишь бы он был счастлив. Проникнув один раз в мою жизнь, мое тело, мою квартиру, он проник и в или мысли, выдрессировав их так, как было угодно ему, — Ричи как-то грустно улыбнулся, свободной рукой оттягивая от шеи воротник оранжевой футболки. Когда он рассказывал, так спокойно, без эмоций, словно в нем их не осталось, даже не смотря на меня, а больше внимания уделяя своим пальцам, скачущим по столу, мне казалось, что он просто рассказывает как-то историю про несуществующих людей, потому что я думала, что так любить невозможно. Я замерла, присматриваясь к его шее. На левой стороне у него были будто бы следы. Как от ошейника. — Что это? — спросила я, и заметила, как руки Ричи слегка затряслись, наручник дрогнул. Только это и выдавало в нем не нормального, но если он так любил — что нормального вообще могло в нем остаться?.. — Напоминание о том, кем я стал, пока оставался с Эдди, — он пожал плечами, поворачивая голову ко мне так, чтобы мне больше не было видно заживших почти до конца отметин, — Вы можете мне принести сигареты? — Сигареты? — я удивилась. Это было не положено, но Ричи попросил их так спокойно, словно хотел, чтобы я подала ему стакан воды. — Я пытался бросить курить, но так и не смог, — Ричи облизал уголок губ, — Эдди очень не нравилось, что я курил. — Ему не нравился запах? Ричи какое-то мгновение помолчал, будто бы думал, стоит ли говорить такое вслух, а когда сказал, то у меня волосы встали дыбом. — он считал, что ручные песики курить не должны.***
— В общем, я честно не знаю, когда и как я попал под такое влияние Эдди, что медленно, но верно начал сходить с ума. Для меня больше ничего не существовало, был только он. Я шел на работу с одной единственной мыслью — как можно скорее вернуться домой. Пускай дома меня ждали еще всякие обязанности, мне было не сложно приготовить ужин или вымыть полы, потому что Эдди очень уставал на учебе, и конечно, я хотел взять на себя все эти дела, чтобы он отдыхал. Ведь он был умным, он учился, поэтому ему нужен был хороший отдых, чтобы писать ворох статей. Единственное, что его безумно раздражало, — Ричи выпустил дым изо рта, — то, что я курил. При этом я не был каким-то заядлым курильщиком, не ходил дымить каждые полчаса, и всегда после этого чистил зубы и мыл руки. Но Эдди все равно не нравился этот запах. — От тебя пахнет мертвыми и сигаретами. Меня сейчас стошнит. Я мог по два, по три раза принимать душ, чистить зубы, полоскать рот, но Эдди все равно чувствовал запах сигарет. Я перешёл на женские, со всякими разными вкусами, но ему все равно не нравилось. — Я хочу, чтобы ты бросил курить, — твердо говорил он, выбрасывая на моих глазах пачку, — ты гробишь свое здоровье. — Я не так уж и много курю, — пытался оправдаться я, будто бы был его сыном, а не парнем, — Эдди, пожалуйста. — Но я дышу этим! — Я же не курю при тебе, — я попытался воззвать к голову разума, но Эдди просто бросил пачку сигарет на ковер и начал давить ее, — Эдди, прекрати! — Я забочусь о тебе! Я не хочу, чтобы ты сдох от рака легких! — Я не умру от рака легких. Рак обычно дело наследственное, а мои родители. — Кто-то возомнил себя врачом? — хмыкнул Эдди, — а я думал, ты просто вскрываешь трупы. Мне нечего было на это сказать. В этом плане между мной и Эдди была огромная пропасть — у него лекции, пары, семинары, коллоквиумы, у меня — трупы. Я не понимал каких-то его студенческих приколов, шуток и прочего, потому что я сразу перескочил через эту ступень. — Эдди, правда, в этом нет ничего такого… Я курю пару сигарет в день, с моей работой. — ну, конечно! — Эдди взмахнул руками, — это же ты у нас работаешь! А я сижу на твоей шее и ничего не делаю. Я дернулся. — Эдди, я такого не говорил. — Ты так подумал, — он обиженно поджал губы, и я уже знал, что значит этот жест — в лучшем случае, он просто перестанет со мной разговаривать и отправит спать в гостиную, в худшем — уедет к своей мамаше, которая была нервной истеричкой, и считала, что «грязный потрошитель совратил ее сына». Встречаться с ней и забирать Эдди обратно у меня не было никакого желания. Но в любом случае, исход этой ссоры был бы один — я в любом случае был бы виноват и наказан. А наказывал Эдди всегда одинаково, но по- разному жестоко. — Я не думал так! Эдди, пожалуйста, — я попытался еще раз воззвать к голосу совести, но Эдди только покачал головой. — Нет. Я все сказал. Если ты меня любишь — ты бросишь. — Эдди… — Или я брошу тебя. Его слова разбили мне лицо. Я бросился к нему, но он выставил вперед руку. — Я тебя предупредил. Неужели тебе так сложно сделать для меня такую малость?! Это же и тебе лучше будет! — Эдди… — я смотрел, я чувствовал, как Эдди всем своим существом влезает в мою жизнь и меняет все там так, как он хочет. Я смирился с другой одеждой, перестановкой в квартире, потому что он убедил меня, что так действительно будет лучше. Но сигареты?.. В начале отношений ему нравилось, что я курю. Он выходил со мной на маленький балкончик, хотя я всегда не хотел, чтобы он дышал дымом. — Эдс, я… — Мое имя Эдди, — резко сказал он, повышая голос, — я тебе не собака. — Нет, нет, конечно, нет, Эдди, — я опустил голову, потому что я уже тогда был близок к тому, чтобы самому стать собакой и прыгать вокруг него на задних лапах и просить прощения. За время наших отношений я уже даже перестал спрашивать, в чем я виноват и за что извиняюсь — если у Эдди было плохое настроение, по умолчанию был виноват я. — в общем, я расстроен. Очень расстроен, Ричи, — принял Эдди такой учительский тон, что мне даже стало не по себе. Я привык уже, что если у Эдди было плохое настроение, то виноват в этом был я. Со временем я даже перестал спрашивать, в чем именно я виноват — это было неважно, если результат был один. Я понимал все свои косяки, и в итоге все равно оказывался на коленях. И не в каком-то эротическом подтексте, — Ричи хмыкнул, — я действительно просил у него прощения на коленях. Да я был готов прыгать перед ним на задних лапах, как собака, лишь бы он меня простил и снова становился собой — добрым и любящим. Но был ли он таким на самом деле? Я не знаю. — Все, я все сказал, — Эдди отвернулся от меня, и когда я попытался обнять его со спины, только отмахнулся и и шлепнул меня по руке — было не больно, скорее, обидно. Я считал, что это у Эдди еще какой-то подростковый минимализм — он ведь был младше меня на четыре года, и поэтому на многое закрывал глаза. У него был такой характер — страстный, импульсивный. Он мог наговорить мне гадостей, но потом всегда извинялся. И я всегда прощал. В тот вечер я отделался еще легко — Эдди не отправился к матери, а значит, мне не надо было ехать и забирать его оттуда, слушать о себе оскорбления. Эдди выгнал меня спать в гостиную, и запретил приближаться к себе два дня. — У меня все равно скоро экзамены, мне не до тебя, — Эдди хлопнул дверью, — а ты можешь хоть квартиру тут спалить, мне глубоко плевать. Ты никогда не ценишь мою заботу! Я чувствовал себя ужасно виновато. Даже не смог курить в тот вечер. Лег спать не диване, не раздеваясь, а проснулся под утро, не понимая даже, сколько сейчас времени, потому что Эдди сидел у меня на бедрах в одной белой футболке (моей) и водил руками мне по груди. — Эдди? Я даже не успел проснуться и надеть очки, я слепо хлопал глазами со сна, чувствуя только приятную теплоту, исходящую от его округлых бедер. — Эдди… Я не был таким нимфоманом, как он, и мог спокойно обойтись без секса месяцами, потому что физическая сторона никогда не стояла для меня на первом месте. Долгое время я вообще думал, что секс мне не интересен, особенно в подростковом возрасте, когда все мои ровесники уже спали со всеми подряд, а мне никто не был интересен. Поэтому я и прожил девственником так долго, но всякий раз, когда Эдди садился на меня или клал ноги мне на колени, призывно трогая бедра и член, во мне поднималось все, что, казалось, до этого спало. — Эдди… — я почувствовал, как во рту скопилась слюна, и осторожно положил руки на его бедра. Повел выше — ничего. Одна короткая футболка (ему она была довольно длинной из-за нашей разницы в росте), и я задрожал. Эдди привстал и устроился на моей груди, вышибая из меня весь воздух своими раздвинутыми ногами. — Я был не прав, — прошептал он, и даже если бы он запихнул мне в рот всю пачку сигарет разом и поджег, заставляя выкурить — я бы не сопротивлялся. Я повел руки выше, пальцами забираясь к гладкой коже внутренней стороне бедра, желая потеряться там губами, языком, всем собой… — Но это не значит, что я все еще не обижаюсь на тебя, — Эдди двинул бедрами вперед. Привстал и снова опустился, касаясь моего пересечения рёбер влажным членом. Я чувствовал то же самое. Было хорошо. — Ты же любишь меня? — постоянно спрашивал Эдди, будто бы по мне этого было непонятно. Я кивнул, чувствуя, как губы пересыхают от возбуждения, а пресс напрягается под весом Эдди. Он весил не очень много, хотя и совершенно худым, как меня, его назвать было нельзя. У него были премилые щечки с ямочками, а не впалые скулы, как у меня, и как он сидел, не втянув живот, то я видел его складочки, все, до единой, которые так любил целовать. Сам я, как видите, что называется кожа да кости, поэтому мне всегда нравилось обнимать теплое, живое, податливое тело Эдди. Пусть не такое худое, о каком он мечтал, но я был от него без ума. он был для меня идеален. — Может быть, тебе стоит перейти на сигары? — Эдди снова задвигался по мне, обнажая гладкую кожу внизу живота — он всегда, кстати, пользовался только женскими бритвами, — или, точнее, одну сигару? — О чем ты? — я был сонный и возбужденный; не лучшее состояние человека для ведения каких-то разговоров. Эдди резко встал на колени на кровати и взял меня за волосы — не сильно, но меня это даже завело. — Тебе же не привыкать все пихать себе в рот, да, Ричи? Так может, мой член лучше, чем твои вшивые сигареты? Он говорил это с улыбкой, растягивая слова и губы. это все выглядело как игра, как шутка, поэтому я подчинился. Я не очень этого хотел; и не дело не в том, что я брезговал или мне это не нравилось — наоборот, я был счастлив только когда Эдди был счастлив, а мои скромные попытки и любительская квалификация его устраивали; просто это секс, а без настроения туда лучше не соваться., но я все-таки сделал это, потому что мне нравилось, что Эдди так сильно меня хочет, что даже забывает свои обиды и приходит ко мне. После этого он осторожно пальцем вытер мне губы, но не позволил себя поцеловать. Вместо этого он просто встал, и полностью игнорируя мое возбуждение, ушел к себе. Но зато я был спасен и прощен, а обе руки у меня были всегда в рабочем состоянии. Прошу прощения за такие подробности. И спасибо за сигареты. на следующий день Эдди был снова самым любящим и нежным человеком, которого я только знал. И я даже попытался бросить курить, — Ричи потушил окурок о стол, — но не вышло. — Удивительно, что ему все в тебе так… Не нравилось, — тихо сказала я, смотря на этого парня, который при хорошем раскладе событий со своей внешностью мог бы сниматься в кино или быть моделью. Ричи снова уставился в одну точку на столе. Белая прядка упала ему на лоб. Мне было некомфортно, когда он молчал, потому что я боялась его мыслей даже больше, чем слов. И я сказала первое, что пришло мне на ум: — А волосы? — он непонимающе уставился на меня и сделала жест рукой, будто бы откидываю челку с лица, — он, наверное, и волосы не разрешил тебе покрасить? Я даже побоялась представить, что этот милый Эдди (милым он был только на надгробных снимках) мог сделать с ним за эту несчастную прядку. Ричи поднял глаза, сощурился, будто бы он и вовсе забыл, какого цвета у него волосы и что именно одна передняя прядка отличается. Он хмыкнул, и с зажатым между пальцев маленьким окурком, откинул волосы с лица. — А, Вы про это? — я кивнула, — я не красил волосы, — Ричи улыбнулся, а у меня чуть сердце не остановилось, — они поседели за время жизни с Эдди.