С возвращением

      Я обожал его. Боготворил все его тело, будто созданное из сахарной ваты. Если я закрывал глаза, было ощущение, что я глажу не живого человека, а мраморную, нежнейшую статую, только не холодную, как камень, а горячую, подвижную, мягкую. Эдди для меня был идеален. Каждый изгиб его тела; каждый волосок на коже, каждая родинка располагалась там, где и было нужно. Его мягкое тело таяло в моих руках, как зефир. Не человек, нет, — воздушное облако с детским смехом. И когда он был таким — я прощал все, что он мог сделать или наговорить плохого. Я так любил его, боже мой, как же я его любил.       Помню, как однажды я сидел в комнате, у окна, начинался закат, а я на пару минут отвлекся на какую-то дурацкую игрушку в телефоне, чтобы немного отдохнуть и разгрузить свои мозги. Эдди не слышно подошел и остановился рядом, он был немного расстроен. Широкие, густые брови слегка сдвинулись ближе к переносице, а губы чуть надулись. — Эдди? Любовь моя, что случилось?       Я тут же отложил телефон, беря его руки в свои. Эдди обиженно выпятил нижнюю губу. Ему было уже почти двадцать, но он выглядел не старше четырнадцати. Вечный ребенок с милыми пухлыми ямочками на щеках, в которых я готов был жить. — Я так устал, — протянул он, — устал на учебе. А еще надел эти ужасные кроссовки, которые недавно купил, и оказалось, что я прогадал с размером и они мне чуть малы. Теперь еле стою.       Я перевел взгляд на его ноги. Дома Эдди редко ходил босиком, чаще — в белых носках с тугими резинками, или в бледно-розовых, под цвет кончика своего языка. В тот раз было так же. Я пробежался взглядом выше по его ногам — короткие спортивные фиолетовые шорты и белая футболка поло в полоску. Ему нравилось одеваться как мальчик — подросток, хотя он никогда не вел себя, как ребенок. В моем понимании. У меня сердце ёкнуло, когда Эдди, слегка улыбнувшись, поставил ногу мне между моих разведенных ног, почти касаясь паха. — Устал, Ричи.       Меня не нужно было просить дважды. Телефон, игры — все это было забыто. Перед ним я не мог нормально дышать, жить, оставаться спокойным. От него исходила какая-то непонятная энергия, власть, как на ребенка действует что-то сладкое. Я тут же освободил для него кресло, и Эдди устроился в нем, а я быстро опустился перед ним на колени. Эдди вытянул вперед правую ногу, сначала утыкаясь ей мне в грудь, а потом лениво закидывая руки за голову и смотря за моей реакцией.       Я знал, что ему понравится. И мне нравилось делать ему приятно, заботиться о нем, радовать и баловать. Я осторожно снял с него белый носок, тут же прикладываясь губами к слегка полной, плотной, невероятно гладкой икроножной мышце, а пальцами разминая маленькую стопу, стопочку, которую я бы без раздумий опрокинул в себя. Осторожно провел большим пальцем по своду, нажимая на выступающую венку, мизинцем обвел пяточный осторовок, осторожно погладил каждый палец. Эдди запрокинул голову на спинку кресла, тяжело дыша, а другой ногой уперся мне в низ живота, слишком близко пальцами к члену. — Эдди, — я задрожал, а он улыбнулся, еще сильнее давя и поглаживая. Я осторожно прижал к губам его пальцы, накрыл языком ногтевую пластину на большом. Я самолично постриг ему ногти и накрасил бесцветным лаком, потому что он попросил, а мне нравилось, что он так во мне нуждается… Я слегка пощекотал ребро ступни, и Эдди надавил на меня сильнее.       Я знал, как довести его до безумия, и мне это льстило. Когда Эдди было хорошо — он становился просто неотразимым. Щеки краснели, губы увлажнялись, он запускал пальцы в идеальную укладку. Грудь приподнималась, не желая сдерживать стонов. И осознание того, что это я так на него действую, могло довести меня до оргазма без других сопутствующих движений.       В оргазме Эдди раскрывался еще больше. Свободный, бесстыдный, ничего не стесняющийся — он мог заниматься сексом и перед зеркалом, и перед окном, он жаждал внимания, публики, он кайфовал от себя, и заряжал меня этим. Эдди слегка приподнял край футболки, показывая мне кусочек воздушного живота, слегка напрягая его. Голова кружилась. — Ричи, — он скользит большим пальцем мне в рот, потом вынимает, и снова скользит, обводит губы. Я знаю схему его удовольствия — большим пальцем потирать высокий подъем ступни, а ртом слегка посасывать. Эдди почти не трогал себя — ленивые движения рукой через шорты, но спустя какое-то время он все равно кончал, смотря на меня подернутыми пеленой глазами, а потом трепал меня по волосам, как щенка.       Я был счастлив.

***

      Все наши отношения с Эдди и строились на этих горках — сначала настолько хорошо, чтобы дышать невозможно, а потом так плохо, будто меня избили ногами по легким. Как-то раз я вернулся домой, и Эдди сказал, что перевёлся на заочное, потому что ему надоело ходить на пары каждое утро. — Зато мы столько времени будем проводить вместе! Мне не надо будет очень рано вставать на учебу, мы сможем долго валяться в постели, и я буду ждать тебя с работы, скучать и радовать.       Это была неплохая новость, но я попытался намекнуть Эдди, что, может, в таком случае ему стоит найти какую-то подработку? Потому что его желания на подарки стали все повышаться, а я просто не знал, откуда взять деньги. — Работать? — Эдди поднял брови, отступая от меня на шаг. Он стоял на одной ноге, другую уперев в колено, — но я не могу работать, у меня нет образования. — Можно устроиться на не полный рабочий день, — я сел на край кровати, — куда-нибудь в кафе или… — Чтобы ты потом меня бросил? — Эдди сел мне на колени, кладя мои руки себе на задницу, — что я работаю на какой-то низкосортной работе, в то время как ты мог бы найти себе кого-то, у кого хватило мозгов найти себе вакансию получше? — Эдди, что ты так такое говоришь.       Он начал целовать мою шею, тяжело дышать в неё, слизывая мое волнение. — Представь, что ты приходишь с работы, а я уже дома, жду тебя, и с порога начинаю тебя радовать, — его рука ползет по моей груди, сгребая ткань футболки между пальцами, — выхожу к тебе в коридор, опускаюсь на колени… — влажные губы Эдди касаются моей мочки уха, я начинаю дрожать. Он слегка ерзает у меня на коленях, — я так рад тебя видать, что не могу удержаться. Осторожно расстегиваю твои джинсы… — Эдди задевает вставший член, — и показываю, как я по тебе скучал. — Эдди…       Он знал, как надо действовать, чтобы я забыл все, о чем говорил ему. Чтобы я ощущал себя нужным, красивым, желанным, пока он посасывал мою шею, слегка оттянув за волосы, чтобы я не мог двигаться. — Я не пойду работать, Ричи, — зубы Эдди слегка царапают мою кожу, — я люблю тебя, Ричи. И буду любить.       Первые несколько дней Эдди действительно был шелковым. Все ссоры были забыты, мы наслаждались друг другом.       На выходные не вылезали из постели, у меня болело все тело, будто бы он меня избивал, но он наоборот таким нежным, что мне казалось, что лил на меня мед своими руками на спину, бедра, грудь. Он был таким нежным, что я простил ему все то, что он сделал до этого. — Ричи, — спросил он тогда, лежа поперек кровати, устроив ноги у меня на груди и заставляя поглаживать его пальцы, — а я действительно у тебя первый? — Конечно. — Да? Ну. Ладно, — он как-то странно напрягся. пользуясь положением, я схватил его за лодыжку. — Эдди? Что не так? — Мне кажется, что ты врешь мне, — протянул он, — просто. Ведь ты такой красивый, такой. Опытный. Ты так отдаешься, будто бы. Будто бы уже не первому мне. такой. Открытый, раскованный. Неужели ты не спал ни с кем до меня? — Клянусь, Эдди. — Но почему? — Не знаю, — пожал я плечами — наверное, ждал встречи с тобой? Ну, правда, Эдди. Я был не самым популярным парнем, и как-то не особо думал вообще об этом. Я учился, работал. Рано потерял родителей. Было как-то не до секса. — Ты меня не обманываешь? — он приподнялся на локтях, — а то бы мне очень не хотелось, чтобы ты принадлежал кому-то еще до меня.       Я как-то задумался об этом. Фраза прозвучала грубо. Эдди никогда не говорил, сколько у него было бывших и в каких ролях — но только мне он никогда не позволял поменяться. — Мне будет больно, Ричи. У тебя слишком большой член. Я не хочу. тебя разве что-то не устраивает?       Приходилось говорить, что устраивает. И это было так, хотя я думал, что в таких парах меняться ролями — нормально. Но я не перечил. Мне нравилось и так, а делать больно я не хотел ему даже под страхом смерти.       А я знал, что первый раз может быть очень болезненным — как Эдди ни старался, но он тогда сделал мне больно. — А у тебя, Эдди? У тебя. Было много бывших? — А это имеет значение? — Эдди дернул ногой, — хочешь обвинить меня в чем-то? — Господи, конечно, нет, Эдди, милый мой, — я знал, что у него были бывшие парни, и меня это не волновало. Это ведь было до меня, какая разница, с кем он спал до этого? Эдди говорил, что это был просто секс, и я ему верил. Любил он только меня. Я знал, что он даже комплексовал по этому поводу — что стал встречаться со мной уже не девственником, а не потерял невинность со мной. — Конечно, ты ведь идеален. Ты даже не спал ни с кем, — Эдди убрал ногу с моей груди, сел на край кровати, — не то, что я. — Эдди, — я попытался обнять его со спины, — мне абсолютно все равно. Клянусь. Просто ты так сказал, что я тебе соврал. Разве бы я смог? Конечно, нет. Ты первый. Ты единственный. Я принадлежу только тебе. — У меня было несколько парней, — Эдди уставился на свои руки. Я же уткнулся ему подбородком в нежнейшее плечо, — всего пять, Ричи. Но ни с кем не было, как с тобой. Это был просто секс., но ни разу, как с тобой, — он прикрыл лицо руками, — ты теперь меня бросишь? — Что ты такое говоришь!.. Конечно, нет, нет, никогда, — я обнял его, сгреб в охапку как свое самое маленькое счастье, — это все ерунда. Все неважно. — Но я младше тебя, но у меня было столько парней. Чувствую себя таким ужасным, грязным. Зачем ты спросил вообще?!.       Я уверял его, что мне все равно на его бывших. Даже если бы их было не пять, а тридцать пять, мне и тогда было бы все равно. Сейчас он со мной. Я принадлежу ему, а он мне. Эдди очень расстроился из-за этого разговора, почти плакал, и поэтому потом, когда он ушел в ванную, я быстро оделся и спустился на улицу, купить ему цветы. Эдди любил цветы, на его лица всегда расцветала такая искренняя улыбка, когда я приносил ему букеты. А для меня не было ничего важнее, чем эта улыбка.       Я купил букет из свежайших роз, и мне даже повезло, что я успел вернуться домой, пока Эдди был еще в ванной. Я только успел положить цветы на постель, когда он выключил воду и щелкнул замком на дверной ручке. — Эдди, мне все равно на твое прошлое. Для меня ты самый чистый и невинный мальчик. Я люблю тебя.       Эдди замер посередине комнаты, стоя в огромном халате. Он посмотрел на цветы, потом на меня.       Он молчал. — Тебе не нравится? — я попытался улыбнуться, беря букет и протягивая ему, — они только утром поступили, смотри, какие красивые. — Спасибо, — Эдди осторожно взял цветы, — почему такое число? — Что? — Почему их двадцать пять? Всего двадцать пять? — Эдди поднял на меня глаза, — до этого ты дарил цветов больше. — Больше не было. — расстерянно произнес я. — Ага. Или посчитал, что такая шлюха как я, больше не заслуживает. Что ж, я понял. Спасибо.       Он отложил цветы и отошёл к окну. Я ничего не понимал. — Эдди?.. — И почему белые?! Это цветы для похорон. Я люблю красные, — ответил он, не поворачиваясь, — ты даже этого запомнить не можешь.       Я чувствовал себя обиженным. Эдди любил красные розы, но эти белые такие красивые. Мне казалось, что ему понравится. — Прости, — сказал я. — Да ничего, — он повернулся, — ерунда. Я теперь знаю, какого ты обо мне мнения.       Меньше всего я хотел обижать его. Я выкинул эти цветы и отправился за другими. Купил сто красных роз, потратив весь аванс, лишь бы он улыбнулся.       Но сделал только хуже. Как только Эдди взял охапку цветов и на его лице появилась улыбка, он изменился, и со всей силы швырнул в меня цветами. — Эдди?! — Ты придурок! Их здесь сто! — И что не так?! — острые цветы резанули мне щеку. — А то, что это четное число! Это дарят только покойникам! Сначала белые, теперь вот это! — он кричал и топал ногами, — ты ждешь не дождешься, когда я умру! Тебе бы даже стало легче!       Я не мог такого слышать. Для меня подумать о том, что Эдди нет — нет нигде, нет не только в моей жизни, но и в мире вообще, он не дышит, не смеется, не целует меня — стало такой болью, что я не выдержал. Я не мог даже допустить такой мысли. поэтому я сделал тогда одну единственную ошибку, которая стоила мне всего.       Я схватил Эдди за плечо и грубо встряхнул. — Никогда! Слышишь! Никогда не смей говорить, что мне было бы лучше, если бы ты умер! — Но это так! — крикнул он, — я ужасный. Я все порчу, я… Я не заслуживаю тебя. Тебе было бы лучше, если бы я умер.       И я дал ему пощечину. Я не должен был этого делать, но мне хотелось, чтобы он заткнулся и не говорил таких ужасных вещей! Никогда! Если бы Эдди умер — я бы умер следом. Тогда я думал так. Тогда я еще не придумал другого варианта. — Ты меня не любишь, — Эдди прижал ладонь к покрасневшей щеке, огромные глаза налились слезами, — ты меня не любишь. — Эдди, пожалуйста. — Я не хочу тебя видеть, Ричи. Никогда больше, — и Эдди, оттолкнув меня, быстро схватив свои вещи, начал одеваться. А потом выскочил из моей квартиры, оставив меня одного, трястись и содрогаться. я не верил, что поднял на него руку, но как и он мог сказать такое? Мне было бы лучше, если бы я сгорел заживо, но не потерял его! Но я сделал это. И потом за это поплатился.