***
Время шло, и поначалу все было просто прекрасно. Эдди ездил аккуратно, потому что я очень за него переживал. Он правда устроился на работу барменом в неплохой ресторан, который не так давно открылся в другом районе, но уже успел завоевать себе первых постоянных посетителей. Я по-прежнему ездил на работу на автобусе, потому что Эдди не мог вставать на несколько часов раньше, чтобы успеть отвезти и меня, но я не жаловался. Только один раз я попросил его подбросить меня до работы в ночную смену, потому что нам было по пути. — Представляешь, мы сейчас можем наплевать на наши работы, никуда не поехать или хотя бы опоздать, и потрахаться прямо тут, — сказал Эдди, не сводя взгляда с дороги, а потом медленно перенес руку с рычага мне на колено. Внутри у меня все завертелось и обмерло. Я вжался в пассажирское кресло, затаив дыхание. — Мы не можем. — Как скажешь, — Эдди лишь слегка улыбнулся, — на самом деле, я тоже не хочу попасться полиции за такое, — он бросил на меня беглый взгляд, — ладно, ну, как-нибудь тогда в другой раз. Я был так взбудоражен его словами, что выходя из машины, забыл шапку, которая выпала у меня из кармана пальто. Дело близилось к зиме, было холодно. Только когда я вышел с работы, я понял, что выронил ее в машине, и вечером, уже вернувшись домой, воспользовался тем, что Эдди был в душе. Я быстро взял ключи от машины и спустился вниз, чтобы с утра не беспокоить Эдди по этой мелочи. Я собирался только быстро залезть в машину, забрать шапку и вернуться домой. Эдди бы даже не успел выйти из ванной к тому времени, но мои планы немного изменились. Когда я включил в машине свет, я заметил, что бардачок неплотно закрыт. Я решил поправить выпавший предмет (вдруг, это были какие-то документы Эдди, связанные с работой?), как понял, что закрыть его мне мешают не документы или еще какая-то мелочь, а пачка презервативов. Ричи снова замолчал, смотря прямо в стол, и ногтем на указательном пальце царапая его поверхность. Я слегка откашлялась. — И что это значит? Ричи пожал плечами, будто бы я спросила у него, который час, а у него не было часов. — Ничего такого. — Тогда что… — Мы просто с ним никогда не предохранялись. — А. Во рту пересохло. Я посмотрела на Ричи, который продолжил самозабвенно ковырять стол ногтем. — Черт знает, как до меня это тоже дошло, и я понял, что это значит. Эдди изменил мне. В этой самой сраной машине, которую я подарил ему, — он поднес руку ко рту и принялся кусать кожу на большом пальце, — ты когда-нибудь представляла себе, что значит упасть с обрыва? Упасть с десятого этажа на проезжую часть? Взяться рукой за оголенный провод? Какая это может быть боль? Вот и я не думал, а узнал. — Ты был уверен? — тихо спросила я, — то есть, мало ли, он мог купить, и… — Я был уверен, потому что потом спросил его об этом, — Ричи хмыкнул. Он скривил уголок губ, и лицо приняло какое-то неживое выражение, — я тоже не мог в это поверить сразу. Но лучше бы я не спрашивал, потому что ответ оказался утвердительным. Я промолчала, закусывая щеку изнутри. Мой бывший хоть и был мудаком, но не позволял себе такого. Я посмотрела на волосы Ричи, который закрыли ему скулу, пока он застыл в какой-то не естественной позе, склонив голову к плечу. — И это оказалась правда? — Да, — Ричи быстро облизал губы, — он так и сказал, мол, раз ты в курсе, то извини, но ты ведь постоянно на работе, а я не могу, это ничего не значит, я просто так сильно скучаю по тебе, и все такое, опять были слезы, истерики, мольбы, он хватал меня за руки, чтобы я посмотрел на него и простил его, но я даже не мог видеть его в тот момент. Просто не мог. Я даже не подозревал никого из его окружения, потому что он все так тщательно скрывал от меня, что я даже не мог подумать на кого-то определенного. — Кто он? — спросил я, чувствуя, как голос дрожит, будто я готов был расплакаться. А, может, я и расплакался, не помню. Я смотрел на Эдди и видел его с другим. В этой машине. Удивительно, но о его здоровье он почему-то позаботился. — Ты не знаешь его. Просто парень из универа. Это ничего не значило, Ричи, ведь ты так устаешь на работе, и я не хотел… Требовать от тебя еще и этого, мне было легче… Он что-то говорил еще из такого, а я слушал и не слышал ничего, потому что сердце стучало где-то за пределами организма, я не понимал, не ощущал собственного тела, мне было противно, страшно, мерзко. Ни один труп, которого мне привозили на работу, не вызывал во мне такого отвращения, как Эдди в тот момент, но я… Я все равно его любил. — Правда прости меня, прости, прости, — Эдди опустился на колени, целуя мою руку, но я стоял, не шевелясь, не в силах уйти, или оттолкнуть его, я не мог сделать ничего, — это было ужасно, клянусь, такого больше не повторится… Ты веришь мне? Веришь? Моя ладонь коснулась его мокрых щек; он плакал, целовал мою руку, просил прощения. Я промолчал. — Ты должен был уйти еще тогда, — тихо сказала я, снова беря Ричи за руку и чувствуя, как он дрожит, — он поступил отвратительно. — Знаю, — Ричи кивнул, слегка напрягая кулак, который я накрыла ладонью, — но я не мог. В этом все дело. В ту ночь мы спали по отдельности, и до самого утра я думал о том, что вот сейчас я точно должен уйти. Что я больше не могу терпеть это, что я просто больше не смогу быть с ним, обнимать его, не чувствуя между нами тень еще одного человека, но… Но я не смог уйти. Когда я увидел его с утра, в моей растянутой белой футболке, как он стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, взлохмаченный, маленький, сонный, я понял, что готов простить ему, все, что только можно и нельзя, лишь бы не потерять его. Я был зависим; и эта зависимость продолжалась бы до тех пор, пока кто-нибудь из нас не разорвал бы насильно эти нити между нами. Мы оба не смогли — произошел несчастный случай, но зависимость все равно никуда не денусь. Я по-прежнему так скучаю по нему, что не могу жить. Вот, — Ричи протянул мне правую руку, ладонью кверху. На нем сегодня была оранжевая арестантская толстовка, — можешь мне помочь поднять рукав? Я осторожно прикоснулась к краю ткани, и когда увидела его обнаженную кожу, даже охнула. Вся правая рука у него была исцарапана, почти изрезана. Ближе к локтю виднелись следы зубов. — Ричи?.. — Это сделал я. Я сам, пока находился тут, потому что… Я только так могу ощущать себя живым без него, когда причиняю себе боль, физическую боль, и хотя бы на время забываю о моральной. — Мне… Мне так жаль… — слова не шли в рот, но я старалась, хотя дышать было невозможно. Я не хотела верить и принимать что такая любовь может быть, что люди могут испытывать такое, что все эти страдания он все рано называл словом любовь. — И я простил его. Вот так просто, — Ричи пожал плечами, — при этом ненавидя себя, но все равно делая это. — И он… Он больше так не поступал? — спросила я, осторожно поглаживая изувеченную руку Ричи. — Нет, нет, конечно, нет. В машине он больше так не делал, — он наклонил голову, подбородком касаясь груди, — он пообещал и сдержал обещание. — А… — Он стал делать это дома, — Ричи улыбнулся, но глаза оставались серьезными, — при мне.10. Машина
20 ноября 2020 г. в 14:29
— Я не должен был бить Эдди, и поэтому за это поплатился. Я ударил его, хотя клялся себе тогда, и ему, что никогда не подниму на него руку, даже в шутку! И поэтому я во всем виноват. Я разозлил его.
Я не была у Ричи неделю, потому что дела на работе не разрешали мне вырваться к нему. И вот я снова сидела напротив него, смотрела ему в глаза, в которых было столько боли и сожаления, будто бы он не дал пощечину, а избил ногами парня, который всячески морально (да и не только) издевался над ним. Меня пугала и завораживала сила его любви. Я понимала, что это ненормально, но не могла перестать приходить к Ричи и слушать его, впитывать в себя эти подробности. Это как смотреть сериал, в котором все настолько притянуто за уши и нереально, и ты это осознаешь, но уже не можешь прекратить смотреть, не можешь остановиться, потому что тебя манит то, что ты сам никогда не переживешь в своей жизни.
— Это не так. Он делал тебе больно, ты просто захотел поставить его на место, — сказала я, на что Ричи покачал головой, сдувая с лица прядку волос.
— Он не простил мне этого. Я сделал ему больно.
— Но он тебе тоже.
— Я — это другое. Я ведь знал, что Эдди слабый, милый мальчик. В детстве мать была с ним очень жестока… К слову, о его матери. После той пощечины я несколько дней не видел Эдди. И потом мне пришлось поехать к нему домой, чтобы забрать его обратно. Я был готов хоть на коленях просить у него прощения, потому что я правда не мог без него. Его мать встретила меня на пороге, — Ричи грустно улыбнулся, — она грозилась сбросить меня с лестницы, если я еще раз прикоснусь к ее сыну. Грозила, что напишет на меня заявление, что я растлил его и избил. Она была странная. Эдди в детстве часто от нее страдал. Она не давала ему должной материнской любви. Тогда откуда ей было взяться у него? Я должен был оберегать его, холить, обожать, а в итоге поднял на него руку, как это часто делала его собственная мать, — Ричи помолчал минуту, — понимаю, что, наверное, я так оправдывал его. Но я правда любил его и хотел сделать для него все, все, абсолютно, потому что это была такая слепая любовь, что я не мог ей противостоять, даже если бы очень сильно захотел.
Я не знаю, как так получилось, что в какой-то момент я стал ощущать себя почти родителем Эдди. Он был из непростой семьи — отец ушел, когда ему не было еще и пяти лет, старший двоюродный брат всегда был примером для его матери. Я вдруг остро осознал, что вот эта не отданная моя любовь к родителям, которую я просто не успел им отдать, навалилась на меня, как снежный ком, и мне хотелось укутать в нее Эдди с головы до ног. Я носился с ним как с собственным ребенком, прощая ему все, терпя все его выходки, как любит безусловно любой родитель своего ребенка. Каким бы он ни был. Вы же знаете, что даже родители психопатов, серийных убийц любят своих детей? — я кивнула, хотя это далось мне нелегко, — вот так и тут. Я любил его несмотря ни на что.
Мне удалось тогда забрать его домой, каким-то чудом вымолить прощение. Первое время Эдди был просто шелковым — постоянно обнимал меня, целовал, ластился, как котенок, клал голову мне на колени и просил тоже прощения — мол, сам вывел меня, что он так больше не будет, что он меня не достоин и все по кругу. Набор фраз всегда был примерно один и тот же, но для меня не было ничего лучше, как слушать их, упиваться ими, верить им. Это было странно, но так я жил тогда. Я не променял бы такую жизнь на спокойные и нормальные отношения, потому что в моменты, когда Эдди был в хорошем настроении, лучше человека для жизни я себе не мог и представить.
Вы знаете, я даже подарил ему машину. О деньгах на учебу уже не шло и речи, их не осталось, после того, как Эдди высказал вслух, что он хотел бы получить от меня в подарок. Я, конечно, удивился — я не бедствовал благодаря своей непростой работе, но и лишних денег на покупку автомобиля у меня не было.
— Ну, пожалуйста, милый мой, ну, Ричи, — начинал просить Эдди, вставая на колени на кровати, где потом на покрывале оставались две милейших ямочки от его колен, — я нашел работу в классном ресторане, но это далеко, я не хочу ездить туда на метро или автобусе. У меня даже есть права, я хорошо вожу, ну, пожалуйста!
Я не мог ему отказать, потому что знал, как ему важна эта машина. В итоге я взял кредит, и спустя пару месяцев. Которые Эдди был просто золотым и идеальным, подарил ему машину.
— Она такая красивая, — сказал он мне тогда, — теперь у меня две самых красивых вещи в мире — моя машина и ты, Ричи.
Тогда я даже не обратил внимания на то, что, по сути, он назвал меня вещью. Эдди так радовался подарку, как ребенок, залезал на заднее и переднее сидение, постоянно трогал руль, улыбался, смеялся, фотографировал ее со всех сторон и ракурсов, чтобы залить в инстаграмм… К слову, фотографий со мной он никогда не добавлял.
— Не хочу, чтобы всякие завистники смотрели на таких счастливых нас, и что-то там еще думали. Ты только мой, Ричи, и я хочу сохранить тебя для себя.
Мне так это льстило! И я был так счастлив, что смог угодить Эдди и подарить ему такой подарок, который он хотел и заслуживал. Если бы я мог, я бы подарил ему весь мир, все, что только мог, и как я правда был счастлив видеть его улыбку и слышать слова благодарности.
— Только не позволяй мне вернуться обратно к матери, — прошептал Эдди в тот вечер, когда мы вернулись домой, а новая машина стояла во дворе. Я был окрылен счастьем — казалось, что вот теперь, после такого щедрого жеста, Эдди простит мне все мои мелкие оплошности, и мы никогда-никогда не будем ссориться. В ту ночь он был очень щедрым на благодарность. У меня кружилась голова от его прикосновений, губ, рук, я готов был работать с утра до ночи, на десяти, на двадцати работах, не спать, не есть, отдать себя в рабство, продать обе почки, чтобы радовать его такими подарками, а взамен получать только нежность и любовь, которых мне так от него не хватало.