С возвращением

— Впервые это произошло где-то спустя неделю после того случая, когда я нашел… В машине, — Ричи поднес руку ко рту и снова начал грызть кожу вокруг ногтя на большом пальце, — мы почти не разговаривали всю эту неделю. Он был на работе, я тоже. Тогда будто случилось что, столько смертей происходило в городе. Никогда столько трупов не видел до этого. И каждый раз, вскрывая их, я будто бы даже начинал ощущать какое-то удовольствие, представляя, что так разбираюсь с тем, с кем мне изменил Эдди. Думал ли я о том, что их могло быть несколько? Два, три, пять человек? Наверное, да. Не помню. Вонзая скальпель в уже мертвое тело, я думал только о том, как бы мне облегчить свою боль, и вот, не знаю до сих пор.       Мы тогда уже начинали ссориться. Ссорился Эдди — я просто слушал его обвинения и молчал, а потом просил прощения, потому что уже не знал, как можно вести себя по-другому. Я думал, что это просто черная полоса, кризис наших отношений, что вот пройдет немного времени и все снова будет хорошо, если я не буду напоминать Эдди о его ошибке. И он даже больше не давал мне повода для подозрений, пока…       У меня должна была быть ночная смена на работе, но случилось так, что меня отпустили намного раньше. Я почти валился с ног от усталости и всего, чего я хотел — оказаться дома, сделать вид, что все обиды забыты, и мы снова вместе. Улечься в объятия Эдди, не представляю, что до этого в них был кто-то другой. Но Эдди не знал, что я вернусь домой раньше на несколько часов, поэтому приготовил мне сюрприз.       Я открыл дверь своим ключом. Эта квартира уже давно перестала быть моей или хотя бы нашей — Эдди владел ей, моих вещей уже там практически не было, он занимал все пространство, медленно вытесняя меня. Сначала из квартиры, а потом и из своей жизни.       Когда я прошел в прихожую, я услышал какой-то странный звук. Стоны, скрип дивана. Я подумал, что Эдди решил посмотреть порно, ну, потому что мы не спали с ним уже несколько дней. Эдди сам не хотел. Он чувствовал себя виноватым и грязным из-за той измены и не разрешал мне к себе прикасаться. Я замер, не решаясь снять кроссовки, прислушиваясь, и чувствуя, как волосы на затылке покрываются коркой льда. Мне кажется, тогда у меня и появились первые седые волосы. Ну, я читал о таком в исторических книгах — многие молодые люди, прошедшие войну, могли поседеть за одну ночь от пережитых ужасов, которые они видели. То же случилось и со мной, когда я понял, что Эдди не смотрел порно, а — участвовал в нем. — Он был с кем-то? В вашей квартире? — спросила я, ощущая такое страшное и сильное омерзение к мертвому человеку, что у меня даже сжались кулаки. Говорят, что о мертвых либо хорошо, либо никак, но это явно был не тот случай. — Да, — кивнул Ричи, — в нашей спальне. Он был с каким-то парнем, как потом я узнал, его звали Патрик. Он сидел… У него на коленях. Эдди сидел. И они были… Полностью голыми. Я появился в самый неподходящий момент.       Не помню, что было дальше. Я вылетел из комнаты, ударился плечом о дверной косяк. Эдди, естественно, заметил меня, но он даже не прервался от своего занятия. Только стоны стали громче. Я и сейчас их слышу, будто бы он живой. Я потом слышал их еще очень часто, сидя в другой комнате, и… — Подожди, — я жестом прервала его. Лицо Ричи побледнело, оно бледнеем пергаментным пятном выделялось в этой комнатке, подсвеченное ярко-желтым светом лампы, — что значит… Слышал много раз?       Ричи потер подбородок. На нем слегка лишь пробивались щетина, которая придавала его облику слегка запущенный вид. Но запущенным был не вид, а душа. — Когда Эдди закончил, он… Он вышел в коридор. Я сидел на полу, в каком-то полубредовом состоянии. Мне раньше казалось, что страшнее просто подозревать измену, потому что воображение могло нарисовать таких ужасных картин, которые могли бы никогда и не случиться. Но увидеть это своими собственными глазами… Это невыносимо. Говорят, со временем боль утихает. Это не так. — Эй, — Эдди остановился надо мной. Я видел только его ноги в бледно-розовых носках, натянутых так высоко и ровно, будто бы он измерял высоту линейкой, — ну, извини.       Его колени напряглись, я поднял голову чуть выше. Эдди успел одеться — на нем были трусы и желтая футболка с машиной из фильма по книге Стивена Кинга. Когда оделся и ушел тот, второй, я даже не заметил. Я не замечал ничего. Я хотел просто умереть. Сам, быстро и безболезненно. Больше я ничего не хотел. — Извинить? — Ну, раз ты все сам видел… — Эдди вздохнул и опустился на корточки возле меня, — Ричи, давай закончим это. Я ухожу от тебя и мы прекращаем все наши отношения. Ты мне надоел. Мне стало с тобой скучно, и как видишь, я… Ну, ты сам видел все. — Уходишь? То есть, это ты меня бросаешь? — я не мог поверить своим ушам. Я перевел взгляд на Эдди. Он поджимал ярко-красные губы. Он сел на коленки, пятками уперевшись в задницу, и уперся на кончики пальцев рук по бокам от себя, — ты? — Ну, послушай, — он закатил глаза, — я не могу вечно ждать тебя с работы, чтобы потрахаться. Я тебе говорил, что мне нужно это чаще, чем ты можешь мне это дать. — Да, но… — Ричи, правда, хватит.       У меня перед глазами еще проносился тот эпизод, что я видел. Темная кожа на спине Эдди. Ямки внизу, на пояснице. Ритмичные движения. Он двигался на чужом парне так, как никогда на мне. Он стонал и задыхался от его прикосновений. От его рук, члена. Он был с ним, а не со мной.       Я зажал уши руками. — Зачем ты это делаешь?! — Потому что я плохой человек, — Эдди пожал плечами, — я ведь тебя не заслуживаю… Мне правда лучше уйти. — Но куда ты пойдешь? — тупо спросил я, не сознавая, что то была еще одна манипуляция. — Не знаю, — Эдди пожал плечами, поднимаясь с пола, — к матери я точно не вернусь. Может быть, переночую у кого-то из друзей, или в парке… Еще не так холодно, и…       Он знал, что должен был сказать мне, чтобы мое сердце простило все. Не помня, не осознавая себя, я бросился к Эдди, обнимая его за ноги. — Не уходи. Эдди, пожалуйста. — Не уходить? — он замер, — но я так ужасно поступил с тобой, я… — Мне все равно, правда, только не бросай меня, — я еще сильнее обнял его, утыкаясь лбом в мягкие колени, которые еще пару минут назад дрожали в приступе оргазма, а я слушал это, сидя на полу в прихожей, и готов был сорвать с себя кожу, — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — И если я останусь, ты… Ты разрешишь мне спать с другими парнями? — Эдди предпринял еще одну попытку вырваться, но я крепко обнимал его. — Да, — прошептал я, чувствуя себя раздавленным и сломанным. Но мне нужен был Эдди — хотя бы на чуть-чуть, хотя бы иногда, изредка, между всеми его парнями, когда бы он уставал от них и приходил ко мне. Мой разум помутился. Я целовал его ноги, прикасаясь губами к резинке высоких носков, которые, наверняка, теперь на него надевали другие… Я почувствовал, а не увидел, как Эдди улыбнулся. — Какой ты у меня хороший. Ну-ну, сидеть, Ричи. Не плачь.

***

— Я не виню его, — Ричи покачал головой, опуская глаза, чтобы не смотреть на меня, — я самолично сделался его ручной собакой, которая готова была терпеть все, лишь бы его не бросали. Я развязал руки Эдди своим молчанием, своим рабством, и он начал делать то, что делал. — Почему ты позволял это? — просто спросила я. — Я не знаю. Я не мог его бросить. Просто не мог. Я хотел, но каждое утро уходя на работу и давая себе обещание вернувшись собрать вещи, я будто бы живьем поджигал себя. Я так его любил, что готов был сделать все, только чтобы он не бросал меня, а я оставался с ним хотя бы на запасных ролях.       Я думал, что, если стану таким идеальным, то, в конце концов, Эдди наиграется. Ему станут не нужны все эти парни, потому что я был бы лучше их всех. Я всегда был готов к тому, что Эдди мог прийти и взять меня, даже когда я не хотел или плохо себя чувствовал. Он был очень грубым в сексе. Один раз он заставил меня вылизать его всего. Просто всего, потому что я как-то сказал, что из-за всяких кремов, которыми он пользовался, его кожа на вкус стала такой сладкой, что его можно было бы продавать в кондитерской. — Тогда оближи меня, — Эдди протянул мне руку, — давай, Ричи. Порадуй меня.       Он обожал, когда я доставлял ему удовольствие языком, ртом. Он пользовался моим телом, когда хотел, при этом никогда не спрашивая, нравится ли мне. Мне нравилось… Наверное. Потому что это был Эдди, и даже когда он делал мне больно, я все равно внутренне радовался, что в этот момент он выбрал меня, а не какого-то другого парня. — Умница, — говорил он мне, и тут же прикладывал ладонь к моему рту, — нет-нет, Ричи. Глотай. Будь хорошим мальчиком.       И я был. Я так боялся потерять Эдди, что я… Я превратился не в собаку, нет, хуже. Я сидел в другой комнате, пока он занимался сексом с парнями — чаще всего это был тот Патрик. Иногда были два и три парня сразу. Я слышал все. Я видел потом их, когда они выходили из квартиры, из моей квартиры, я видел Эдди, который провожал их до двери, раскрасневшийся, горячий, взлохмаченный. Они, не я, трогали его тело, запускали пальцы в его волосы, мяли губы, трогали тело. Я сходил с ума. — Хочешь оказаться на их месте, Ричи? Может, в следующий раз присоединишься? — Эдди улыбался и потягивался так, что короткая футболка задиралась, не скрывая его бедер, до этого разведенных в приступе страсти, — парни не будут против.       Я ничего на это не отвечал. Я уходил в комнату, запирался там, но все равно слышал, как Эдди шел в ванную и долго принимал там душ, что-то громко напевая. Потом он приходил ко мне, снова ластился, клал голову на плечо и расчесывал мои волосы. — Это ничего не значит, — говорил он, — живу ведь я с тобой.       Иногда он все же выгонял меня на улицу. Была зима, но я два часа или три часа сидел возле подъезда, дожидаясь, когда Эдди «наиграется». Меня он перестал хотеть, хотя я бы удовлетворил любое его желание. Не отказал бы ни в чем. Но я перестал быть ему интересен. — Я ненавижу себя за эту слабость, — Ричи дернул худым плечом. Мне захотелось спрятаться, раствориться, чтобы не слышать его рассказов и не видеть этих пустых глаз. Можно было подумать, что Ричи ослеп, но он видел, видел все то, что происходило, до сих пор, у себя в голове, и проживал это день за днем. Я не знала, что сказать. — Мне жаль, — прошептала я, — ты не заслужил этого. — Не знаю, — Ричи закусил верхнюю губу, — но я не жалею. Я понимаю, что болен. Что у меня проблемы. Что я не должен был терпеть к себе такого отношения, но я не мог это прекратить. В самых страшных снах мне снилось, что Эдди нет. Просто нет. И не потому что он умер — а его просто нет в моей жизни, я не вижу его, не трогаю, не могу смотреть на него. И я просыпался с ужасными криками, за что Эдди пинал меня ногой и спихивал с кровати, потому что я мешал ему спать. Только когда он бывал в хорошем настроении, он разрешал мне ложиться с ним в кровать, но никогда — рядом. — Ты меня задушишь ночью, — говорил он, отворачиваясь, — и ты слишком громко дышишь. Ты мешаешь мне спать.       Поэтому чаще Эдди прогонял меня в другую комнату. Я не жаловался. Главное, что он спал один — без других парней, которых я хотел убить, но так и не смог. Я представлял на работе, что трупы, которые мне привозят, это они, и я потрошу их так, что они никогда бы не прикоснулись к Эдди, и только я был бы рядом с ним. — Эдди будто бы раз за разом прощупывал мои грани, где я скажу «стоп» его поступкам, но этой кнопки у меня не было. Он мог стонать в соседней комнате чужое имя, а потом, демонстративно вытерев губы, целовать меня. Я притворялся в такие моменты, что все хорошо. Эдди отдалился от меня; он бросал мне крошки своего внимания (не любви, нет), как собаке, и я был рад этому. Он перестал со мной общаться или чем-то делиться. Мы продолжали жить в одной квартире; но я там стал просто гостем. Эдди вытащил все мои вещи из спальни и перенес в гостиную, уместив их в пару ящиков в шкафу. — Мне там мало места, — ответил он, — может, стоит подыскать квартиру побольше?       Я просто молчал. Я не знал, что мне делать. Стоило выгнать его. Вычеркнуть, перечеркнуть и забыть, начать жить заново, но самое страшное было в том, что я не уже не знал — как это, жить без него. Я потерял себя, самоуважение. Я не боялся, что он меня ударит или причинит мне физический вред, как боятся жертвы абьюзеров и насильников; я боялся потерять его навсегда, потому что я все еще любил его, и продолжал оправдывать его. — Ты должен ценить меня, Ричи, что я все еще с тобой. Посмотри, на кого ты стал похож! Как ты выглядишь? Думаешь, я захочу с тобой спать? Или кто-нибудь вообще? Ты никогда не найдешь того, кто полюбит тебя так же сильно, как я. Ты меня слышишь? — эти слова обычно сопровождались одновременно сильным и нежным удержанием; рука на шее или на волосах, — скажи, что ты меня слышишь, Ричи. — Да, Эдди. — Умница, — он трепал меня по волосам, как какую-то собачонку, а я был рад этому жесту — потому что он был подарен мне, и это был не удар. Эдди меня не бил, но мог замахиваться или кидаться вещами. Иногда он начинал плакать и ненавидеть себя, говорить, какой он ужасный и что ему следовало умереть. Я не мог такое слышать и выносить. Я бросался к нему на коленях, целовал, обнимал, и мы оба сходили с ума в этой зависимости, потому что я не мог прекратить игры Эдди, а он уже тоже не хотел останавливаться. — Я стал его ручным псом, вот только мне кажется, собаке и то уделяют больше внимания… — Ричи грустно улыбнулся, — ну там, кормят, выгуливают. Покупают игрушки, — его голос сорвался, а я не выдержала. Я сделала то, чего полицейский никогда не должен делать по отношению к подсудимому — я встала из-за стола, и Ричи тут же дернулся, заметив мое движение в его сторону. Но я просто обошла его со спины и обняла. — Не надо… — Ричи попытался вырваться, но потом заплакал. Я обнимала его с какой-то материнской нежностью, а сердце в груди разрывалось на части, которые потом никакими нитками не сошьешь. Ричи положил свободную от наручников руку мне на запястье. — Я хочу в тюрьму, — прошептал он, и я дернулась от его слов. Короткая прядка попала мне в глаз, но я не смогла ее даже поправить, потому что я все еще обнимала Ричи, прижав обе руки к его худой груди. — Но почему?..       Ричи слегка прикоснулся к моей руке пальцем, а потом тут же отдернул ее. Он шмыгнул носом, и, прижавшись щекой к моей руке, сказал тихо-тихо: — Там будут наручники, но не будет ошейника, какой был у Эдди.