И чтобы сплошные прочерки, а не жизнь

      Орлов верил в диверсификацию рисков. Он был человеком структуры, ребёнком алгоритма; насквозь математическим персонажем, которых в фильмах ужасов обычно убивают первыми. Орлов был перпендикуляром, выведенным остро отточенным мягким карандашом.       Орлов верил в диверсификацию рисков. Он следовал своим правилам яростно, возводил каждое в абсолют. Он даже чувствовал по правилам геометрии: ненавидел евклидно, терпел геометрически, стереометрически (Тину) — любил.       Орлов верил в свои принципы настолько, что эта его вера обрела фольклорную медийность. Потап знает, Тина знает, знает даже Завадюк, что Павел ни за что не пойдет на лишний риск. Кто чего боится, а Пашка боится остаться у разбитого корыта.       Орлов создаёт духи Тины, одежду Тины, бренд Тины, музыку Тины, Тины образ, улыбку, смех. Страхует ей каждую сферу жизни. Даже на формальные интервью-вопросы не отвечает, прячет Тину даже от её родителей. Всегда — всегда! — слушает(ся) только Кароль. Низводит вероятность краха до отрицательных процентов. Строит песочный замок двенадцать лет. И никогда не рискует её благополучием. Жизнь складывается так, что риск на ножках приходит сам.       Орлов не поддержал Балана с самых первых секунд, и этому были причины. Балан представлял самое неблизкое ему существо: сердечность. Балан улыбался кровожадно, своей радикальной честностью пригвождал любого к стене.       Рисковый, он вредил Тине, даже не глядя в её сторону. Вынимал из неё эмоции одну за другой. А когда наконец посмотрел, орловский замок стал рушиться, потому что Тина проснулась. Тина теперь смеялась, ездила на балановой машине, шутила про любовь, а однажды влюбилась всерьёз.       Паша понял это сразу, в тот же день, потому что мерцающая пуля-полуулыбка пропала с лица Тины. Обозначились морщинки у глаз, а привычный грим разрезали полоски напряжения. Она час сидела в гримёрке с пилочкой в руках словно с жалом, и размеренно втыкала его в раскрытую ладонь так, будто несла возмездие.       Но всё равно она поддалась чувствам. И Паша потом много раз спрашивал себя: неужели вся свершившаяся реальность — каждая слезинка, потраченная гривна, ночи без сна — всё это было осознанно, в твёрдом уме и здравой памяти? Найти своих — того стоили?       От эфира к эфиру голоса она будто взрослела, на обнулённое вдовством восприятие проходя стадии отношений. Будто впервые любила, обожала, теряла и обретала, топталась по азбуке почуттiв.       На вкус Орлова, Тина "спит с чудовищем, любит какой-то ночной кошмар". Тина подурела от своей любви.       А совсем по пизде всё пошло тем утром, когда Орлову на телефон прислали две фотографии. Тест на беременность, две полоски. Вторая — Тина в слезах. И вопрос: "Паша, что мне делать?"       Когда он ехал к артистке через пробки, у него тряслись колени. Страх обхватывал. Что, если она не сможет выносить? Орлов сжимал кулаки и чувствовал себя так, будто ненавидит Балана. А сделать с этим может — ни-че-го.       Хотелось, чтобы молдаванина не стало...       Первую СМС-ку он написал Дану тогда, когда Тина вернулась с М1. Наверное, от безысходности. Она была кривой, несовершенной и желчной — впрочем, какую ещё можно было ожидать от Орлова, человека с неизлечимой эрозией приветливости?       Орлов писал: Дан, Тина плачет, выкидыш. Он писал: была у гинеколога в пять утра. Писал: крови много, сгусток похож на глаз. Ставил тысячу прочерков, четыре отступа. Думал немного. Добавлял: была девочка. Трясущимися руками: бы. Точку не ставил, её уже поставила жизнь.       Второй раз Орлов написал Дану после Боёв. Блять, как же он надеялся, что больше не будет надобности! Сначала смотрел в экран очень долго, считал мигания палки курсора. Миг-миг — один. Миг-миг — два... Пять. Написать нужно. Нужно? Да. Дан должен знать, даже если это риск. Дан имеет право, и просьбы Ти молчать неправильны.       Орлов закрыл глаза и позволил себе почувствовать, как очки давят на переносицу. Может, Тина и не права в том, о чём просит его.       Может, это сам Паша — сумасшедший, конченый перестраховщик. Синдром навязчивых состояний, так это, кажется, называется. Когда видишь угрозу в каждом пролетающем комаре и уничтожаешь, вырываешь её из жизни. Не-ет. Диверсифицируешь. Может, поэтому они скрывают, что Ти за полгода потеряла двоих детей. Скрывать даже от Дана.       В Паше происходил страшный замес. Рационального зерна, вопящего о том, что Дану просто обязательно нужно рассказать. И психотического, которое никому не верит, калейдоскопом подсовывает картинки заголовков новостей, телевидения, слитых фотографий больницы, преследований, падения рейтингов, развала всего того, что они так долго строили. Агента не волновало, насколько расстроится сам певец, влияние рассекречивания на Тину представлялось более занятным предметом. Боже, до чего может довести выкидыш.       Миг-миг. Сорок.       Кончики её пальцев были ледяными, ноги — ватными, во рту было так сухо, что не сглотнуть. Тина с капельницами похожа на ужастик, жуткий и такой сильно серьёзный.       Ей нужна была иллюзия нормальности, соблюдение какого-то порядка, поэтому она с независимым видом переписывалась с Веней. She pretends like* ещё два часа назад в её животе не было ребёнка и бездны надежд. Что она не просила не рассказывать Дану, молчать, скрывать выкидыши как можно дольше. Что не боялась до обморока Дановой реакции на беременность. Что не выбрасывала противозачаточные, что не надеялась, не стояла в профиль у зеркала, гладя живот...       Господи. Смахивая пятое уведомление о "пропущенном", Орлов чувствовал себя так, словно от постоянного шума между этими двумя он смертельно отупел. Ему тяжело было даже выбрать туфли, не то что... мысли-черви в голове двигались медленно. Будто под дихлофосом.       Миг-миг. Сто. Судорожный выдох Орлову дался труднее, чем Тине самый сложный её мелизм. "Дан, это случилось снова. Тина спит. Лучше не приезжай".       В третий, четвёртый, пятый разы Орлов писал Дану из офиса, из дома, в выходные, даже когда точно знал, что молдаванин сейчас рядом с врушкой-Тиной; писал о всём, о чём отказывался раньше, писал длинно и подробно, о врачах, витаминах, выстраивал цепочки, проблемы и пути их решения, предлагал выбрать между разными гинекологами. Говорил, что у Тины болезнь — привычный выкидыш.       Рассказывал и о собственных метаниях, о том, что уже пять лет воспринимает мир только в терминах угроз благополучию Тины, что пьёт антипсихотики, поэтому и только поэтому не рассказывал о всех небесных ангелах раньше. Много писал, что поддался уговорам Ти.       Сущностно— его сообщения говорили обо всём и ни о чем сразу. Орлов и сам отмечал определённое размывание своей лексики от письма к письму — что ж, этот, как и любой другой навык, без регулярных тренировок теряется.       Орлов написал Дану четыреста СМС-ок о пяти выкидышах, но не смог отправить ни одной. Потому что Орлов верил в диверсификацию рисков, и его демоны снова победили.