Чумной год

      — Сир Огрим, приглядите за этим… м-м… сорванцом. Архидьякон Лурьен, скривив губы, сдвигает безглазую маску на самую макушку — лишь на пирах после мессы он позволяет себе открыть лицо прилюдно, и лицо у него некрасивое, совсем не такое, как у знатных господ, — сухое и постное, с веснушчатым носом, похожим на остриё шпиля; на пирах архидьякон молчит, — лишь сидит по левую руку короля, запивая мясо вином, и Огрим не понимает, какое ему с этого веселье. Впрочем, веселье Лурьен не любит вовсе.       — Сир Огрим, дитя шалит, и на него пролили пиво. Отведите его в сад или к прислуге. Вессель шмыгает носом, обнимает колено Огрима и, спрятавшись, по-звериному зыркает на архидьякона исподлобья, — глазастый, маленький, как жук, в кружевной с чёрным рубахе; дитя уже шесть лет бегает по дворцу и садам, и никому даже в голову не приходит, что оно здесь чужое.       — Подрался с кем-то?       — Не-а.       — Обидели?       — Не-а.       — Перед отцом провинился?       — Не-е-а, — бубнит Вессель, прилепившись к колену крепче пиявки. Лурьен морщит нос, прячет пальцы в бесформенные рукава и уходит в трапезную залу, а рыцарь Огрим, весёлый и пьяный после пира: Бледный Король тоже не больно-то смешлив, но гостеприимен, и его стол никогда не бывает пуст, — отцепляет мальчишку от себя и, сграбастав за шиворот, взваливает на плечо. От Огрима пахнет солодом и лошадьми, и Вессель ойкает, но тут же оживляется, ёрзает и хватается за кожаный наплечник.       — Хочешь, отведу тебя на конюшню? Я привёз из-за перевала молодого коня для Его Бледности, он весь седой, как твоя голова, и глаза у него похожи на звёзды.       — Хочу.       — О! А не хочешь потом попробовать на пиру медовуху из Улья?       — Не хочу. Там чужие слуги. — Вессель не болтлив, как дети его возраста: он чаще смотрит, напуская на себя тупое выражение и сунув палец в рот, когда заезжая знать позволяет себе грязные слова. Порой рыцарю Огриму кажется, что глаза у Весселя совсем пустые, — но слух у Весселя острый, как у амбарной крысы, на любой шорох оборачивается. — Они говорят, что король не мой отец.       — Кто из них? Покажи!       — Они, — говорит Вессель. — Слуги королевы Веспы. Почему так? Пожалуй, обитателей пропахшего мёдом Улья, которых Огрим недолюбливает за их пряные остроты, не будет излишне поучить манерам.       — Чужой язык всегда можно подкоротить, а ты вырастешь и станешь самым знаменитым рыцарем.       — Правда?       — Истинная.       — И лошадь у меня будет?       — Ага-а, — говорит Огрим: грязно-белый конь, некрупный и жилистый, исходит на ржание, мотая гривой, и вздувает вены на шее. — Кейли! Что за балаган тут творится?       — Да это чудовище, сир Огрим! Посмотрите! — возмущается конюх, повисая на узде и волочась сапогами по сену. — Вы ушли, а он бесится!       — И только? Ну-ка, дай сюда! Конь слюняво храпит, скалится; Огрим сажает Весселя на скамью, отпихивает конюха, вцепляется в гриву, умудряется даже взлететь на спину, — и конь притихает, перестав топтаться, но тут же ловко валится, — Огриму еле-еле удаётся соскочить с него, шлёпнувшись через бок.       — Тьфу! А говорили, послушным будет. Совсем необъезженный, — плюёт конюх, затягивая на шее коня узду, и отпрыгивает: конь рвётся так резко, что хрустят путы на передних ногах. — Кто его будет усмирять-то, сир? Вы или леди Дрийя?       — Леди Дрийя? Да она же пустит его на ремни! Будто ты не знаешь, как леди Дрийя обращается с лошадьми.       — Это разве её конь, Огрим? Не её, не твой. Мой. Огрим вздрагивает, поспешно отвешивает поклон и хватает узду покрепче: Бледный Король невысок и щупл, и пальцы у него — нежные, чуть ли не белее кружев на рубашках и вороте, но Огрим, лишь год как заступивший на службу и прежде видевший короля лишь в виде резных статуй и образков для молитвы, до сих пор перед ним робеет.       — Ох, Ваша Бледность! Право, вам не стоило бы… Король, легко оттолкнув Огрима плечом, протягивает руки и высвобождает коня из петли, и тот тут же подставляет шею под его пальцы в серебряных перстнях.       — Хороший ты для меня привёз подарок, мой рыцарь. Вессель смотрит на отца, ковыряясь в щербине молочного зуба.