***
Чон Сучжон была подобна ветру. Она передвигалась бесшумно, едва оставляя за собой следы. Ее запах был неуловим, а тень давно исчезла за ненадобностью. Сучжон походила на лес. В ее округлых серьезных глазах заключалась мудрость столетних деревьев. На вытянутом бледном лице читались усталость и абсолютная невозмутимость. Длинные ниспадающие локоны были сравнимы с кроной старого дуба. А тонкие алые губы… …тонкие алые губы оказались подозрительно схожего оттенка с ярко-красными следами, оставленными на белоснежном снегу. «Кровь?» — пронеслось у нее в голове. Но не все было так просто. Животная аура смешалась с человеческой, и она знала наверняка, что это означало. И все равно пошла. Шла, и шла, медленной, осторожной походкой, прислушиваясь, наблюдая и подмечая все происходящее про себя. А происходило много чего. В лесу стояла мертвая тишина, но где-то на востоке люди звали о помощи, молясь всем богам и демонам, спасаясь от диких животных и ужасающих кровопийц. На западе они кричали, погибая от голода и многолетней засухи. На юге же бушевали страшные ураганы, обвалы и другие стихийные бедствия. На севере они убивали друг друга. «Глупцы». И на фоне всего этого ужаса, странной, яркой линией выделялась чья-то незнакомая ей ранее аура. Она пульсировала, билась, но не силой жизни, как это обычно происходило. Нет, это было противостояние жизни и самой смерти. Это была не сила, а жалкий зов, плач и боль. Это было отчаяние. А Чон Сучжон знала, что значит отчаяние. Поэтому она ринулась вперед, сметая все на своем пути. Бежала, забыв обо всем на свете. Надеялась, что еще не поздно. Молча искала глазами, прислушиваясь к каждому шороху, пытаясь найти источник пролитой крови. Но без толку. Недавняя метель замела почти все следы. Поэтому она дотронулась до своего амулета, от чего тот заискрился яркими огнями, и у девушки будто бы открылось второе дыхание. Глаза вспыхнули, щеки порозовели, и она направилась на север. И тогда она встретила его. Их первая встреча определенно не была самой лучшей. Он лежал, полумертвый, не двигаясь. Кожа покрылась инеем, губы посинели, а грязные волосы слиплись. И как только он выжил? Ведь на таком холоде и в таких условиях… Сучжон вдруг вздрогнула. Она кинулась к парню, в спешке перевернула его на спину и дотронулась к шее. Пульс бился. Он дышал. Значит, действительно, не все потеряно. Сучжон едва заметно улыбнулась. — Dum spiro spero?* — Затем опустила голову на бок. — А ты красивый.***
В нос ударил запах мучного. Такой приятный, теплый аромат, словно бы от свежеиспеченного хлеба, прямо из духовки. В голове возникли образы, воспоминания. Пылающий огонь в очаге родного дома. Родные глаза, подбивающие на озорство. Ночные догонялки в осеннем лесу и протяжный, пьяный вой. И звёзды. Мириады звёзд в ночном небе... Губы парня расплылись в довольной улыбке. Он лениво почесал живот, как вдруг резкая боль прорезала сознание. Истошный крик сорвался с безжизненных, бледных губ. Резко сев на месте, он почувствовал, как боль мгновенно протрезвила разум. — Какого...? Начал в спешке озираться вокруг. Последним, что он помнил, была раздражающая белизна зимнего нескончаемого леса. Теперь же было намного теплее и суше. Он находился в чьем-то доме. Минуту назад лежал на теплой кровати, накрытый толстым шерстяным пледом. Комната казалось полупустой и обжитой одновременно. Казалось, здесь жил очень аккуратный и одинокий человек. На стене висела странная картина, запечатлевшая жуткого лесного духа. Рядом с кроватью стояла старая тумбочка, рядом у другой стены — большой платяной шкаф. Не было даже коврика, не говоря уже о чем-либо еще. Кряхтя от боли, придерживая ноющую рану, которая была очень аккуратно забинтована, он вышел из комнаты, пытаясь сориентироваться в пространстве. Побрел по старому дому, заполненному многочисленными сомнительными картинами и старинными вазами. Спустился вниз по лестнице, несколько раз остановившись, чтобы перевести дыхание. Неужели он настолько ослаб? — Уже проснулся? — Голос возник из ниоткуда, застав его врасплох. Резко обернувшись на источник голоса, его взгляд столкнулся со взглядом янтарных стеклянных глаз. — Кошка? — недоуменно спросил он, приближаясь ближе к грациозному животному с угольно-темной шерсткой, беспристрастно смотревшего на него, сидя на мягком бархатном диване. — Вообще-то, это кот. Шеи парня коснулся пробирающий до дрожи холодок, от чего спина в миг покрылась мурашками. Словно ошпаренный, он отскочил в сторону, разворачиваясь к невысокой худощавой девушке, одетой во что-то длинное и белое, больше походящее на длинное кимоно. Она появилась словно из ниоткуда. Тонкие губы вытянулись в счастливой улыбке. — А я пирог приготовила. Будешь? Он накинулся так быстро, что воздух прорезал легкий свист, перешедший затем в глухой удар о бетон. Приставив сжатый кулак ребром к шее девушки, прижал к стене ее запястье. — Кто ты? — Оскал на его лице обнажил четыре массивных клыка. Сучжон могла поклясться, что услышала рычание. — Так ты и впрямь оборотень. Интересно, — В ее глазах читалось искреннее любопытство. Ни намека на страх. — Не это, кстати, ищешь? — В свободной руке девушка держала старинный кинжал, рукоять которого была исписана древними рунами. Переведя взгляд на кинжал, он наконец заметил его отсутствие в своей руке. Он действовал на рефлексах, не заметив даже пропавшее оружие. Видно, последние ранения оставили более глубокий отпечаток в его теле и сознании. — Верни. — Это был даже не приказ. Прямая констатация факта. В уме кинжал уже был в его руках. Не дождавшись ни единой ее реакции, он потянулся к кинжалу, но, потеряв равновесие, уперся в пустую стену. Холодок по шее, мурашки и легкая дрожь, а затем внезапное: — Не так-то быстро, — Откуда-то из-за спины. Резко обернулся, ожидая увидеть ее прямо перед собой, его взгляд вновь столкнулся с черным котом, статно восседавшем на своем, подобно золотому трону, диване. Он непринужденно вылизывал шерстку, внимательно наблюдая за происходящим. — Я тут! — Повернул голову на голос и, наконец, увидел ее. Теперь она была на верху лестницы, на другом конце комнаты. Облокотившись о поручни, легкомысленно вертела кинжал в руках. — Ой, какой интересный. Это, что, серебро? Вампиров им убиваешь? Яростный рык сотряс воздух. Он бросился за ней в импульсивном животном прыжке, и с грохотом упал, не достигнув и середины комнаты, жадно ловя ртом воздух. — Тише, тише, — Она оказалась над ним, придержав его за плечо, когда тот завыл от боли, сгибаясь пополам. Осторожно развязала бинт на ране и сменила старые коренья на новые, зеленые травы. Затем принесла несколько разноцветных микстур, смешала между собой и подожгла спичкой, после чего те испарились в воздухе, оставив после себя лишь мелкие искры. Он судорожно закашлял, но через несколько секунд ему стало легче дышать. А ноющая боль в груди постепенно притупилась. — Так ты ведьма. По ее настоянию, он лег на диван, который так любезно уступил желтоглазый кот. Она сидела рядом, на полу перед низким деревянным столом. Он внимательно наблюдал, как она измельчала ягоды, смешивала жидкости, переливала их по баночкам и что-то временами побормотала. Он размышлял над тем, стоит ли ей доверять. — Как догадался? — не оборачиваясь, поинтересовалась она, поджигая бутон апрельской сакуры. Чонин никогда не был из доверчивых, но что-то в ней казалось ему до ужаса располагающим. От нее так и исходили спокойствие и теплота. Словно она была не ведьмой, а лесным эльфом. — Пальцем в небо. Она посмотрела на него с улыбкой. — Значит, у тебя счастливый палец. Чем дольше он находился в этом доме, тем сильнее ощущал различные запахи, пропитавшие его. Смог и уголь. Дождливый лес. Пряная выпечка и миндальное масло. Мята, мята и еще больше мяты. Голова шла кругом. И из всей этой какофонии ароматов так отчаянно выбивался ее. Неописуемый. Странный. Он не мог назвать его. Не было никаких образов, просто пустота. — Как долго я спал? — Три дня. И столько же он провел в кровати, прежде чем смог встать и не хромая добраться до кухни. Он мечтал попасть сюда с того самого дня, как проснулся в ее комнате, и теперь, наконец, он был здесь. — Что ищешь? Она появлялась внезапно, без предупреждения, и так же бесследно исчезала. Каждый раз. Прямо как вампир. Однажды, он сказал это вслух, пока она заменяла бинт на его медленно затягивавшейся ране, и ее лицо озарила радость. И даже некоторая гордость. — Правда?! — Она чуть было не выронила из рук микстуру, но он ловко подхватил ее, дернувшись при этом слишком резко. — Ой, прости-прости, — Он закряхтел от боли, и тогда она сбегала за другой баночкой. — Это мое новое зелье. Оно на время делает тебя незаметным и бесшумным, поэтому ты не замечаешь моих движений. — То есть, все это просто действие зелья? Он уже начинал привыкать к ее странной манере появляться и исчезать. Думал, что это было какой-то ее особой способностью. Запоминал каждую деталь. Холод, которым пробирало его кожу, перед ее появлением. Мурашки, покрывавшие спину и руки, пусть даже ему не было страшно. А затем, как обычно, выразительный, проникновенный голос, точно как у сирены. Вот и в этот раз, прямо перед ее появлением, шею защекотала легкая прохлада. Он моментально повернулся, ожидая застать ее врасплох. А она и не думала исчезать, как делала обычно. Она осталась позади него, и они столкнулись носами. Точнее, это она уткнулось носом в его подбородок, а он лишь вздрогнул, съежившись от знакомого холода, который коснулся его шеи, только уже спереди. Вдруг пришло озарение. — Это что, у тебя дыхание такое?! Она опешила. Несколько раз моргнула. А затем вдруг прыснула, громко и искренне рассмеявшись. — А, ты про это, что ли? Это побочный эффект зелий. — И сколько таких зелий ты выпиваешь в день? — Ему было не смешно. — Они на основе натуральных трав, так что от них никакого вреда, — успокоившись, ответила она. — Можешь не волноваться, — посмотрела ему прямо в глаза, и тогда он заметил, что они у нее словно бы поблескивали. — А кто тут вообще волнуется? — важно пробубнил, отступая назад. Она не была похожа на других ведьм. На самом деле, он их не так уж и много повидал за свою жизнь. Но зато он часто слышал о них. Многое. Ведьмы не любили ни оборотней, ни вампиров, а потому сторонились их, и, порой, насылали проклятия. Его всегда убеждали в их хитрости и коварстве. В том, что ведьмам нельзя доверять. Их нельзя слушать, на сделки с ними нельзя соглашаться, а если одна из них заметит тебя при полной луне… Либо беги, либо убивай. Другого выхода нет. От мысли об этом он вдруг вспомнил о приближавшемся полнолунии, и от этого ему стало не по себе. Но она казалась другой. Странной, чудаковатой. Жила с этим котом, с которым постоянно разговаривала, когда думала, что он не слышит. Варила какие-то зелья, пытаясь походить то на вампиров, то на троллей, то на других существ. Она… А кто она? Девушка уже металась по кухне, как обычно, ужасно занятая и отстраненная. Она не видела и не слышала его. Открывала всевозможные шкафчики, носилась от одного угла к другому, искала что-то, потом находила, искала снова, бросала все в миску, смешивала, выливала. Он не понимал, она опять работает над зельем или просто готовит? Продолжительный писк чайника известил о том, что вода вскипела, и тогда она, словно вынырнув из глубоких раздумий, бросила все и ринулась к нему. Но визгнула она не от ожога, а от крепкой хватки. В последний момент потянул ее за руку, прежде чем та легкомысленно схватила кипящий чайник. — Ты дура, что ли? Обожжешься еще, а я за больными ухаживать не умею, — А потом тише. — Как ты. Она сощурилась, выхватив руку. — Меня зовут не дура, а Сучжон. Чон-Су-Чжон! — по слогам отчеканила девушка. — Но за заботу спасибо, — И опять эта дурацкая, наивная улыбка. Ему вдруг стало стыдно. Но чувство сразу же прошло. — Чонин. Ким-Чо-Нин, — передразнил ее и улыбнулся. Улыбнулся. Впервые. За всю неделю. Неужели, подумала Сучжон. Но вслух не сказала. Дни текли, подобно длинной, нескончаемой реке, поток которой был настолько силен, что никакие препятствия не могли замедлить его. По крайней мере, такое создавалось впечатление. Через некоторое время Чонин полностью оправился. Травы и зелья Сучжон вернули ему прежнюю силу, достаточную для трансформации, но проверять он этого не стал. Не хотел. Почему-то ему совсем не хотелось превращаться в волка. Почему-то от одной мысли об этом на месте его раны вновь возникала адская боль, гулким пульсом отдававшаяся в голове. Вместо этого он стал помогать Сучжон. Во всем. То ли это было чувство благодарности за заботу, то ли чувство вины за предоставленные хлопоты, он еще сам не понимал, но ему не хотелось уходить. Ему было так спокойно здесь, и так тепло. Дом Сучжон, расположенный на самом краю глухого леса, был хорошо скрыт и защищен от внешнего мира. Они проводили все время вдвоем, не считая черного безымянного кота с янтарными глазами. — Почему не дашь ему имя? — как-то спросил Чонин, разбирая сушеные травы для нового зелья Сучжон. Все было лучше, чем помереть со скуки. Она же сидела в своем стареньком кресле, подтянув под себя ноги, и вышивала. — Тогда он привяжется ко мне. А я к нему. — Это плохо? Она опустила кусок ткани, на котором так усердно пыталась вышить розу. Получалось… — Ужасно. Как обычно с ней бывало, ее лицо вдруг сделалось очень серьезным и строгим. Но ему нравилось ее лицо. Ее тонкие алые губы. Глубокие глаза. Ее голос, походка, даже то, как она задумчиво наклоняла голову, когда он спрашивал у нее что-то очевидное. Не говоря уже об этой ослепительной детской улыбке и, господи, ее запахе. Он сводил его с ума. И если раньше с ним не возникало никаких образов, то теперь эти образы строились сами по себе. В его голове, день за днем, проведенным с ней. А сколько, собственно, прошло дней? Или недель? Может, месяцев, лет? Как он вообще здесь оказался? Плевать. Теперь он мог думать лишь о ней. — А если я? — Голос Чонина вдруг сделался хриплым. — Если я, — Он сделал шаг вперед. — Привяжусь к тебе, — Еще один. — Это тоже будет ужасно? — Наклонился так, что их лица оказались совсем близко друг к другу. Чонин смотрел ей в глаза, а Сучжон не отводила взгляда. Не могла. Знала, что дурак проверял ее, а проигрывать не хотелось. И все-таки… — А ты попробуй. Взгляд Чонина упал на ее тонкие алые губы, когда… — Ай! — Сучжон внезапно дернулась, стукнувшись с парнем лбом. Он испуганно отпрянул. — Что случилось? — Укололась, — как-то отстраненно сказала Сучжон, смотря куда-то сквозь него. — Нехороший знак. Чонин хотел было взглянуть поближе, но она быстро спрятала руку и помотала головой. — Не надо, пустяк. Можешь, лучше, принести другую иглу? Одна, вроде, завалялась в коробочке в чулане. — Мне кажется, ты начинаешь путать меня со своим дворецким, — с усмешкой заметил Чонин, но за иголкой пошел. Чулан представлял из себя маленькую старую комнатушку, заваленную всяким барахлом и покрытую вековой пылью. Но так как это был чулан ведьмы, пыль действительна могла оказаться «вековой». Чонин судорожно закашлял, едва ступив на его порог, и это напомнило ему действие золотой микстурки Сучжон. Только вот на этот раз дышать легче не становилось. Напротив, он чихал, от чего пыль поднималась еще сильнее. Зажмурившись от поднявшегося серого облака, застилавшего глаза, он побрел вслепую, пытаясь нащупать хоть какую-то опору в виде стены или шкафа. Но вместо этого Чонин лишь больно стукнулся о что-то ногой, пнув это «что-то» в сторону, после чего в комнате раздался звонкий удар. Он вдруг насторожился, что мог случайно разбить какой-то флакон с опасным зельем или сломать важный для Сучжон артефакт. Хотя, что важного могло храниться в таком старом чулане? Помимо иглы для шитья, конечно же. И все же он побрел на звук, пытаясь отыскать в полутьме причину его новой шишки на ноге. Но в результате лишь прибавил себе еще и новый порез на ладони, слегка задев что-то рукой. Неуклюжесть, что, теперь передавалась по воздуху в этом доме? От колкостей Чонина отвлекла кровь, которой было слишком много для простой царапины. Порез был глубокий. Точный. Он был словно… …от его кинжала. И Чонин не ошибся. Это был он. Аккуратный серебряный кинжал с кожаной рукояткой, покрытый греко-латинскими рунами. В голове эхом отдалось странное сочетание звуков. Он повторял его про себя, и чем больше повторял, тем меньше оно казалось странным. Тем больше оно походило на имя. Тем быстрее он понимал, что это имя. Ее имя. Мария. Возникли образы. Стая на краю скалы. Полнолуние. Черный волк. Когти, клыки, шерсть. Вампиры. Кровь, кровь, еще больше крови. Мария. Кровь Марии. Кинжал. Истошный вой. А дальше белизна белого, нескончаемого леса. И ее голос. Словно сирена. Осознание пришло не сразу. — Ты почему так долго? — с привычной наивной улыбкой, взглянула на него Сучжон. И улыбка сразу же погасла. Он направился к ней быстрым шагом, и она заметила в его руке кинжал. Ее глаза расширились, она вскочила с кресла. — Ты нашел его. — Ноль эмоций. Лишь пустота взгляда. Он набросился на нее, прижав к шкафу, оттого тот качнулся, и на пол упала старая книга. В миллиметре от них. Приставил кинжал к горлу, на этот раз не забыв его. Четыре клыка выступили по привычке. Но на этот раз без рыка. — Что ты наделала? — Я не хотела… — Что. Ты. Сделала со мной? Отвечай! — Ярко-красная кровь тонкой струей потекла по бледной шее девушки. — Т-ты не спал ночами. Кричал от боли, постоянно выл и рычал. Повторял ее имя. Снова и снова, а я и не знала, что делать, — Она пыталась смотреть ему в глаза, но видела в них лишь отвращение. — Ты страдал. Я излечила твою физическую боль в тот же день, что нашла тебя, но ты… Ты продолжал страдать, и мне… Мне было… «Мне было жаль тебя». Вот, что она пыталась сказать. Чонина затошнило. Кот, прибежавший на шум, присел у его ног и стал царапать его. Теперь все казалось живее. Цвета ярче, запахи сильнее, чувства острее. Чонин словно бы… ожил. Опомнился и вспомнил. Вспомнил, куда и зачем шел. Вспомнил, что делал в лесу, и вспомнил, откуда у него рана. Он вспомнил… — Сколько прошло дней? — Я не уверена… — Чон Сучжон! — Он непроизвольно надавил сильнее, от чего та чуть не задохнулась. Чонин был в ярости. — Девятнадцать, — выпалила девушка. Голос ее ломался от боли. А он лишь давил сильнее. — Сучжон, ты… Тебя… тебя хоть так зовут? — Конечно, Чонин… — Ее взгляд был таким мягким. Он словно бы умолял. Умолял поверить ей, и это выводило Чонина из себя. А то, как она произносила его имя… — Я не могу тебе больше доверять. — Теперь он смотрел на нее по-другому. Холодно. Безжизненно. Равнодушно. — Хотя, чего я ожидал? — Чонин усмехнулся. — Ты — ведьма. Ты живешь тем, что обманываешь других, — Его взгляд потемнел. — Портишь чужие судьбы, наслаждаясь этим. В этом твоя чертова сущность, — Каждое слово причиняло боль. Удар за ударом. Прямо в сердце. — Понравилось, наверное? Единственный человек рядом, в этом отвратительном, жестоком одиночестве, на которое ты обречена. Ты просто не хотела отпускать меня. Ты просто прокля… — Достаточно! Чонина резко откинуло назад. Пробитое телом окно разлетелось на тысячи мелких осколков. Глубокий сугроб не смягчил удара от падения. Рана на груди заныла, словно бы разрывая ему сердце, отравляя душу. Тело пронзила нестерпимая боль. Каждый сантиметр его кожи разрывался. Кости ломались. Органы сжимались, словно бы пытаясь выбраться наружу. Он знал это чувство. Ненавидел его. Забыл о нем, но теперь вспомнил. Чонин превращался. И она видела это. Сучжон смотрела на это, стоя в доме, вытянув руки вперед, а по щекам ее текли слезы. Пробитое насквозь окно позволяло ему во всей красе увидеть ее страдающее лицо. Она не сводила с Чонина глаз, смотря, как его тонкое человеческое тело разрывает волчья сущность. И он наблюдал за нею. Не понимал, было ли ей так больно от увиденного сейчас или услышанного минутами ранее? А может, от всего вместе. Но Чонин все еще был слишком зол, чтобы жалеть ее. Или простить. Или же просить прощения самому. Ведь если между ними и была какая-то связь, она только что оборвалась. Его взгляд затуманился, и когда он открыл глаза, Сучжон была уже совсем рядом, а мир совсем другим. — Чонин, пожалуйста, не оставляй меня. Я… я знаю, ты не причинишь мне вреда. Я помогу тебе, Чонин. Но по ее глазам он понял, что теперь она смотрит не на него, а на того монстра, каким он являлся. И тогда Чонин бросился прочь. Чем дальше в лес, тем лучше. Он еще слышал издалека ее голос, кричавший что-то о приближавшемся полнолунии. Но он и сам все прекрасно понимал. Скоро наступал двадцать девятый день цикла, а оборотню без стаи выжить при полной луне было тяжело. Именно поэтому он должен был найти Марию. Именно поэтому он возненавидел Сучжон.