Резонанс частот: тысяча и одна...мысль!

      Настоящее время. Зарастра       Едва войдя в дом, она громко хлопнула дверью, что я аж подпрыгнул от неожиданности. Быстрыми шагами и частыми слышными вдохами-выдохами, она с лихвой переобулась, живо оказалась на кухне, едва сдержанными движениями пробралась к фильтру с водой, налила себе полный до краёв стакан и залпами выпила, будто до этого ела острый перец.       Не обращая никакого внимания на капли, спавшие небрежно на её пиджак, она, довольная, отметила:       — Хорошо-то как!       Ну точно зверь!       Расспрашивать я ничего не стал, но свои выводы на основе её нынешнего поведения сделал: встреча прошла для неё тяжело, правда, чего-то очень нужного она добилась или сделала.       Прежде чем дверь её комнаты за ней закрылась, я успел услышать в свой адрес:       — Ам, господин Зарастра, обедайте без меня, пожалуйста. У меня появились срочные дела.       «Полагаю, у неё стресс. Что ж, в её возрасте данный феномен явление частое, так что переживать не о чем. Пойду поем».       Александра       Я даже не знаю в чём дело было больше: в том, что её губы умеют ошпаривать, подманивая своим язычком подойти ближе, и ты ощущаешь её подлость только, когда она остановится, или меня будоражит безумство слитых воедино нескольких эмоций, названных в едином слове — возбуждением?!       «Это несуразица какая-то! Один поцелуй, и ты возбуждён! Это как понимать?! Мы целовались закрытыми глазами, следовательно, не должны были видеть реакции друг друга, а впоследствии просто...просто... Чёрт возьми, я хочу большего! Как до такого дошло?! — прикрыв тыльной стороной руки себе рот, стараюсь успокоиться. Но напряжение внутри всё равно нарастает. — К тому же, между ног... Секундочку! — опешив от собственного открытия, спешу избавиться от одежды, быстро кидая ту на пол, оставляя только спортивный лифчик и трусики, торопясь увидеть... — Склизкая жидкость...»       — Я готова к половому акту. О боги, — невольно сказав это вслух, бью себя ладонью по лбу. — Как ей это удалось провернуть?       «К тому же, что-то не припомню, чтобы я тренировалась целоваться. Когда это мой язык стал таким смелым, а? Хорошо хоть в руках себя держала, иначе бы одними ласками не обошлось».       Может, это и странно, но отчего-то мне было ужасно хорошо. Меня не тревожила мысль об отказе любимой, не бросали в дрожь предположения о дальнейшем развитии событий, в частности, как она теперь будет относиться ко мне; гораздо сильнее беспокоила вероятность, что, быть может, и она сейчас…возбуждена..?       «Будь я там, имея право делать с ней что угодно, уже бы раздвинула её стройные ножки, и даже, — чёрт возьми! — если бы она была против, всё равно, медленно снимала бы её трусики, наклонилась к её промежности и, покорно отдавшись импульсу чувств, языком довела бы её до оргазма. Уверена, она бы тогда по-другому запела», — подумав об этом, ловлю себя на том, что улыбаюсь закрытыми глазами, держа при этом руку, просунутую сквозь трусики, на клиторе.       «Чёрт! Хочу совокупиться!»       Что ж, полагаю, это был первый в моей жизни случай, когда я не пыталась изучать процесс мастурбации лично на себе, только чтобы, достигнув оргазма, понять как это работает, чтобы однажды, если Бог мне это позволит, доставить удовольствие своими пальцами любимой, а не стоять как чайник какой-нибудь и смущаться что-куда и почему.       Но вот, я совершаю данный процесс, не зацикливаюсь на обучающих моментах, точно знаю как нужно двигать пальцами и где, чтобы усилить приближение пика наслаждения, извиваюсь на кровати, свободной рукой хватая подушку только чтобы зацепиться за него зубами, — в конце концов в квартире я не одна, — сама того не сознавая представляю как мои холодные руки скользили бы по её невероятно приятному, тёплому телу, почти массажными действиями касаясь её гладкой кожи: сжимая грудь, играясь с её сосками и, щекоча лёгкими касаниями кончиков пальцев, ужасно медленно ползли бы от ложбинки меж грудей до лобка её возбужденного влагалища; поглаживающими действиями будоража её и без того напряжённое тело, заставляя просить большего; а потом, осторожно, почти что коварными поступями, бессовестно манипулируя её клитором, нарочно продлевая её сладкие мучения, плавно входя в её лоно пальцем, первую минуту фиксируя этот момент, когда любимая пошло стонет, изгибаясь от более сильной волны возбуждения, хватается за одеяло покрепче и всеми стенками влагалища касается, сжимаясь, словно говоря «не пропущу», чем вызывает во мне ещё большее желание продолжить, я, спускаясь язычком к ней ниже, подобно злодею, провожу этим влажным мышечным органом по её половым губкам, отчего она шумно вздыхает, изгибаясь в спине, специально приближаясь лоном ко мне, желая покончить с приятными муками, что я, довольная проделанной работой, покорно выполняю, наконец слыша своё имя из её уст, звучащее как призыв к действию: «Прошу, скорее, Саша»; и, ускоряясь язычком и пальцем одновременно, переполняю свои уши её жаркими неумолкаемыми стонами, часто смешивающимися со вздохами: попеременно изгибаясь, спустя несколько десятков секунд она, с пронзительным криком, выгнувшись в последний раз, спадает на белоснежное одеяло, восстанавливая дыхание, получая долгожданную долю разрядки, а я, будучи тем, кто придумал эту сцену в голове, испытывая впервые такое сильное сексуальное напряжение, в момент оргазма в издающемся изнутри пронзительном стоне, не издаю ни звука, делая его таким образом бесшумным.       Наверное, секунд двадцать или тридцать я в таком неприличном состоянии застыла, ощущая неистовый приятный экстаз, подобно электрическому заряду прокатившемуся по всему телу и продолжавшему меня бить, будто током, пока, наконец не расслабив руку между ног, я не сжалась клубком в попытках выровнять неровное дыхание, и осознать, что я здорово вспотела, пока, не подумав, что можно попробовать ещё раз, не коснулась с уверенностью своего клитора и тут же не убрала с него пальцы, поскольку тот всё ещё пульсировал, отголоском отдаваясь тем до ужаса приятным ощущением недавней...мастурбации, до сих пор разя меня током экстаза, едва вспомню мысленные картины любимой или легонько положу пальцы на промежность.       Спустя несколько минут, придя наконец в себя, со смущением, робостью и удовлетворением на лице отмечаю, что то, что я ощутила минутами ранее, я обязана открыть любимой.       «Да, она отказала мне в чувствах; да, имеются более трёх причин послушаться её; да, я должна уважать её решение и подчиниться ему…но…это ведь не означает, что мне нужно отступиться от неё на совсем, верно? Я могу просто…просто попробовать не видеться с ней, не звонить, не общаться… Правда, если Даша силой приведёт к ним в гости или мы, предположим, останемся наедине, и я буду вести себя как обычно… Ох нет, я всё равно сорвусь! Теперь наверняка! — прикрыв голову подушкой, скулю, подёргивая пальцами ног. Подумав ещё немного, прихожу к иной мысли, которую, насупившись, нехотя признаю более удачной: — Ну, а что если Елена Сергеевна сама что-нибудь скажет или сделает что-нибудь вызывающее и, улучив момент, чтобы не ринуться целоваться с ней, я буду признаваться ей в любви? Ведь...признание проблемы первый шаг её решения, да? Хотя, это больше похоже на самообман: я не хочу решать то, что не является проблемой, мне просто нужен какой-нибудь сдерживающий механизм, пока я, что есть силы, буду верно и неуклонно следовать её просьбе, больше для меня похожей на приказ. Я…просто не хочу делать ей больно: она слишком дорога для меня...даже если её слова и действия ненароком причиняют страдания мне».       Маша       В общем-то, я не собиралась приходить к ней на следующий день после нашей договорённости, но, ввиду некоторых непредвиденных обстоятельств, я вынуждена навестить её сегодня.       Так, собравшись с силами, я постучалась к этой интеллектуально развитой личности, почти никогда не теряющей время даром.       Строя из себя строгую взрослую девушку, держа в руках сумочку с короткой ручкой, поправив ещё раз очки на переносице, стучусь в дверь знакомой.       Готовая уже серьёзным тоном заговорить о причине своего отсутствия ещё вчера, прихожу в недоумение, видя на пороге мужчину на вид сорока лет: причёсанный брюнет в белой футболке, серых спортивных шортах, открытыми мышцами и белоснежной улыбкой, спрашивает меня:       — Здравствуйте. Вы к кому?       Я, заикаясь, слегка растерявшись, отвечаю:       — К-к Саше. С-Соколова, которая.       Он засмеялся, поправил меня:       — Здесь только одна Саша. И она как раз Соколова.       — Д-да. Я к ней.       — Проходите, пожалуйста, — пропустил он меня, после чего, попросив прощения за то, что оставляет одну, ушёл оповестить Сашу о моём приходе.       Вернувшись, мужчина проводил меня на кухню, приготовил чай и было собирался завести разговор, когда вышедшая с мокрыми волосами после душа одноклассница из параллели появилась наконец позади меня, прошла вперёд и, отпустив мистера Зарастру, — как незнакомец мне представился, — села напротив, первой начав диалог, едва красивый брюнет ушёл:       — В общем...я призналась ей, и она сказала «нет» на мои чувства. Создавалось смутное ощущение, что этими словами она просто хочет поскорее меня выпроводить из дому.       — И? Как она в принципе отреагировала на твоё признание? Что ты теперь намерена делать? — решила не заморачиваться я, намеренная довести дело до конца.       — Ну... Она удивилась, сочувственно посмотрела на меня и сказала то, что сказала. Я...буду стараться меньше пересекаться с ней; но если пересекусь, то... — она пожала плечами, — буду вести себя как обычно, будто ничего не случилось. Как я поняла, она решила тоже самое.       Задумчиво помычав ей, я добавила:       — Вот как. А ты? Ты сильно волновалась, когда признавалась ей?       — Конечно! — смущённая, агрессивно кивнула мне она. — Это же...это... — словно что-то вспомнив, она остановилась, кашлянула в кулак и коротко закончила: — В общем, я всё сказала.       — Саш, а ты не боишься, что можешь не удержаться?       — Не сильно, —сделав глоток, более спокойно ответила она. — Я уже открылась ей и теперь не боюсь показать себя в её глазах влюблённой девчонкой.       — Так. Погоди. То есть, ты всё ещё хочешь...       — Хочу, — оборвала она меня. — Хочу и очень сильно. Но я понимаю, глядя с твоей башни, ограниченной рамками приличия, морали и общественного мнения, что поступаю неправильно и должна остановиться. Но, знаешь, кто-то однажды сказал: с годами, отвечая на вопрос убийство — это хорошо или плохо, начинаешь понимать, что всё зависит от того, как посмотреть на это. А в моём случае всё гораздо проще: она, даже окажись вне рамках приличия...сказала, что наши чувства друг к другу разные. И при этом — ввиду некоторых обстоятельств — я уверена, что шанс есть, поэтому я не намерена сдаваться. Разумеется, вызывать в ней интерес к себе, чтобы она влюбилась в меня, я не намерена, поскольку уверена, что зачатки тому есть, и любые изменения или попытки усилить её могут пойти мне во вред, в то время как обычные действия на манер той же моей прямолинейности, могут дать совершенно иной эффект.       — Ага. Я тебя поняла. Ты не собираешься прикладывать усилия, но при этом считаешь, что они и без того есть, да? — на всякий случай решила уточнить я.       — Именно, — кивнула она.       — Хмм, — откинувшись назад на стуле, прикусила я губу. — Ты самоуверенная и настырная, знаешь ли.       — Предпочитаю называть это отчаянными попытками побеждённого, — заключив руки в замок, уверенно парировала собеседница.       — Ты же знаешь, я против. А тут ещё и она ответила также. Так почему бы тебе не сдаться и найти себе парня, м?       — Похоже, ты ещё никогда не влюблялась, Маш, — раскусила она меня!       — С-с-с чего ты этого взяла?! — раскрасневшись, спросила я, будучи злой.       — Т-т-т-твоя реакция, — указала она на меня маленькой ложкой, специально подыгрывая моему заиканию, за что я ей тут же по голове своей ложечкой дала. — И потом, когда ты влюблён, то преград не ощущаешь, даже если знаешь, что они есть, — потирая голову рукой, продолжила как ни в чём не бывало Саша.       — А как же приличия?! — не сдавалась я.       — Об этих преградах я и говорю, — откинувшись на спинку сиденья, ответила она улыбнувшись. — Только мораль, только приличия, только твоё воспитание способны оградить тебя от импульсивных действий. Именно это и есть разумность. Просто у кого-то оно слабое, как в моём случае, а у кого-то достаточно устойчивое, как у Елены Сергеевны. И если моё наплевательское отношение к данным факторам объективно-субъективных преград означает, что я слабая, то да, я — слабая.       «Не могу поверить: она так легко готова отбросить приличия…только чтобы быть с кем-то… И вообще, признавать, что ты слаб, а в некотором случае и жалок...», — не на шутку злилась я, сжимая руки в кулаки.       — Знаешь, — решила вдруг уточнить Саша. — Одно дело, если бы от того, что я буду с любимым человеком, зависела бы судьба чего-то великого и важного: как пример, если бы я была единственной наследницей королевской четы Великобритании и желала отказаться от престола ради воссоединения с представительницей женского пола или вообще посвятить всю себя, например, рисованию, я поставила бы под угрозу целую страну с его многовековой традицией, историей и прочим! Потому что, знаешь ли, мою семью в таком случае кормит народ, а я, получается, такая неблагодарная, говорю им: «Простите, но у меня другие планы» и ухожу, как ни в чём не бывало. В такой ситуации это называется не повезло: не повезло родиться в королевской семье — всё могло сложиться иначе, будь я...да хотя бы бедняком, если уж не простолюдином. И…абсолютно другая картина вырисовывается, когда, не имея возможности контролировать всё вокруг себя, когда не знаешь, что будет завтра, к чему это приведёт, и наступит ли это завтра для тебя вообще, живя в современности, в эпоху возможностей, не будучи ограниченным никем и ничем, за исключением преград, которые ты ставишь себе сам, принимаешь простое, до неприличия очевидное и искреннее решение — быть счастливым, прожив свою жизнь так, как хочешь ты сам. Потому что, чёрт возьми, это моя жизнь, и не воспользоваться ею по своему усмотрению настоящее преступление! Вот и всё, Маш, ничего сложного.       Что ж… Я… Я слегка прифигела от её слов, конечно… В смысле, как бы…она всегда говорит что-нибудь новое и, главное, это нонсенс для меня.       — А если она будет отшивать тебя снова и снова, и в конечном итоге ты проживёшь свою жизнь зря, теша себя надеждой, что однажды она тебе скажет «да» и у вас будет хэппи-энд? Что тогда?       Да, чтоб её, я зла! Посмотрим, что она ответит на такое!       — Значит, такова моя судьба, — как ни в чём не бывало ответила она. — Я не понимаю, как можно назвать жизнь отвергнутого любимой прожитой зря? Я бы, наверное, такому человеку руку пожала, потому что он принял решение, основываясь на своих потребностях, а не запросах окружения. Что в этом аморального или жалкого? — искренне не понимая, что сложного в таких — по её мнению — простых вещах, пожимая плечами, отвечала собеседница. — К тому же, раз я, окрылённая любовью, снова и снова пытаю попытку, то разве не очевидно, что я счастлива?       — В смысле? — сморщилась я.       Сделав глоток, Саша ответила:       — Человек, который любит, который влюблён, и снова и снова пытается достучаться до любимой или просто проводить с ней больше времени...может быть несчастен? А я… Думаешь, если я буду тратить свою жизнь на такую пустую трату времени как: неразделённая любовь, непонятые чувства, грусть, страдания от него и прочее, то смогу ощутить то, что называют жизнью? Само собой, порой некоторый выброс накопившегося нужно делать: выплакаться там, признаться самой себе в печальной истине, поныть, может быть. Сама через такое прошла. Но, знаешь, один факт того, что она жива, здорова и счастлива — делает мой день! Разумеется, то, что любят не тебя, а, скажем, другого, причиняет некоторую боль. Но чёрт возьми, она тоже составляющая жизни. И помимо самой любви к предмету воздыхания есть ещё кое-что.       — И что это? — фыркнула я, ощущая собственное бессилие. «Мне нечего ей сказать в ответ!»       — Любимое дело, — отодвинув чашку, ответила она.       — В смысле? — не поняла я: только что же говорили о любви.       — Любимое дело, — повторила девушка, улыбнувшись мне. — Один из немногих оплотов от неразделённой любви: укрепляет силы, отвлекает от ненужного хлама, развивает неистово.       — Проще говоря, работа. Ты хочешь сказать, что нужно просто уйти с головой в работу и тогда…       — Не-а, притормози, — маша пальцем перед собой, остановила меня Саша. — Не сравнивай работу и любимое дело. Эти двое схожи только тогда, когда работа входит в любимое дело, вот и всё. Уход с головой в работу — это прокрастинация проблемы в её чистом виде: ты просто боишься разобраться со своими чувствами, остаться с ними наедине и придумываешь повод, чтобы сказать им «пока» если не «прощайте», и о недоделанном ты будешь помнить постоянно. А вот любимое дело… Ты теряешь ход часам, тебе весело, тебе интересно и, когда ты остаёшься наедине с мыслями о любимой, то, возможно, тебе будет всё же немного страшно, ни по себе, но…как минимум, в этой жизни ты нашёл нечто большее, чем просто жить одной любовью к любимому человеку, ведь она невероятно хрупка, а дело жизни — это настоящая отдушина; это вещь, которая также не обязана отвечать тебе взаимностью, но, по крайней мере, ты ей можешь уделять без её согласия хоть всю свою жизнь: присутствовать, делать, забросить и потом снова начать... Ты нашёл два в одном: любимое дело и человека, которого любишь как никого в этом мире. Так что…ты счастливчик! И на этом точка!       Я не нашла ничего, чем могла бы ей парировать, поэтому просто спросила:       — Откуда ты такая…наученная, что ли? Столько всего знаешь.       — Многие мысли я черпаю из книг. Некоторые — из общения с людьми. Другие — на собственном опыте, — честно и открыто ответила мне она.       Молча кивнув ей, я осмысливала её слова.       Потом, когда, сделав себе чай, она снова села на своё место, я решила сказать ей нечто очень важное для меня:       — Саш, я хочу сказать тебе кое-что.       — Слушаю, — отпив немного, воззрилась она на меня.       — Я очень уважаю тебя. Мне…как бы это сказать…Рядом с тобой у меня создаётся ощущение, что ты как учитель, а я как ученица. Твоё мнение очень многое значит для меня: оно порой суровое, жестковатое, всегда прямолинейное, зато честное и откровенное. Иногда, ты говоришь то, что мне неприятно. Правда, я не помню ни дня, когда бы ты навязывала мне своё мнение или относилась ко мне предвзято. Твои мысли очень глубоки и зачастую непонятны мне. Но, знаешь… Наверное, по этим причинам я внимательна ко всему, что касается тебя. И хочу помогать, что бы там ни было. Правда, даже сейчас, когда ты выразила мне свою позицию, когда даже отвечать нечем, и это не моё дело…я всё равно не желаю соглашаться с тобой и жажду разлучить тебя с Еленой Сергеевной.       Отчего-то она только снисходительно улыбнулась, подводя ко рту чашку чая:       — Я и не заставляю принять мою позицию или не трогать мои отношения. То, что тебя волнует — твоё дело. Просто смотри, чтоб от твоей самодеятельности никому не было плохо, и всё.       После этих слов мы продолжили пить чай молча.