Ручная летучая мышка

      Август сменился сентябрем, а вечера пятницы стали для Барбары чем-то вроде приёма у терапевта. Она поймала себя на том, что с нетерпением ждёт первых утренних часов, всё более продолжительных разговоров, которые они теперь с Джоном вели на менее громоздких платформах, чем тамблер.       В их общении прослеживалась невысказанная структура. Во-первых, они делились всеми неприятностями недели. Начинала обычно Барбара о своей работе, а заканчивал Джон о своём недавно начавшемся онлайн-семестре или своём профессоре, который всё больше и больше тупел. Затем они направляли полученный коктейль отрицательных эмоций в русло безжалостного сарказма — в так называемое «ожоговое отделение», и ничто не могло избежать их критики. Отвратительное обязательное чтение, пресная поп-культура, глупые брюзги-мещане, люди, которые использовали фразу «совсем другой».       Разговоры их всегда кончались тем, что Барбара начинала истерически хохотать. И как только смех наконец утихал, они проходили через «спроси смайлом» и отвечали друг другу на несколько вопросов. Ночь завершалась, когда они оба уставали, и Гордон забиралась в постель, чувствуя себя полной сил, чтобы прожить ещё одну неделю.       По понедельникам после обеда она отправлялась в Уэйн-мэнор, где с Альфредом пила чай, а потом они устраивали марафон из нескольких эпизодов шоу, которое в такие часы могли крутить по телевизору. В прошлый понедельник это было «Однажды», потому что, несмотря на все ужасные эффекты и порой дурацкие диалоги, и Альфред, и Барбара испытывали слабость по отношению к некоторым героям. После они обычно обсуждали увиденное, запивая ощущения очередной порцией чая. С наступлением осени вазочка со сладостями удачно наполнилась яблочными конфетами.       На следующий понедельник всё повторилось. После просмотра Барбара уселась за обеденный стол, но приступать к еде сразу не стала, лишь лениво ковырялась вилкой в куске ирландского пирога всё с теми же яблоками, когда дворецкий одарил её понимающей улыбкой. — О чём задумались, мисс Гордон? — Альфред, сколько раз я должна просить тебя называть меня Барбарой? — По крайней мере ещё раз, — улыбнулся он. — Ну, — она… о боже, она действительно хихикнула. — Чудно. Полагаю, у вас с мастером Дрейком всё наладилось? — Что? — Барбара моргнула. — О! Нет, я…хотела сказать, что… не в этом причина. — А в чём? — У меня появился друг. Как бы. Онлайн. Наверное, это всё равно что быть друзьями по переписке? — Это прекрасно, учитывая, как мы все были изолированы в последнее время. Как вы познакомились с этим человеком? — Совместные интересы. Книги, и язвительность, и мы оба живём с инвалидностью. — Похоже, идеальное совпадение. — Да, это действительно… это действительно так. Надеюсь, он приедет в гости в следующем месяце. Он никогда раньше не был в Готэме. — Он? — Альфред поднял брови, поднимая блюдце. — Я должен предположить, что я единственный, кто знает об этом, учитывая, какова будет реакция остальных.       Барбара слегка покраснела. — Мы просто друзья. И я трижды проверила его личность, и ты знаешь, что я могу о себе позаботиться. Я обещаю, что буду осторожна.       Дворецкий обнял левушку за плечи. — Я знаю, что это так, моя дорогая. Я, конечно, всё равно обеспокоен, но помню, что ты сильная и умная леди.       Барбара положила голову ему на плечо и поцеловала в щеку. — Спасибо, Альфред. — Просто пообещай мне, если почувствуешь, что тебя утягивает на дно этот… — Джон. -…Этот Джон, ты поделишься всем с мастером Дрейком. — Ну конечно! Я знаю, когда нужно попросить помощи или остановиться, — ответила Гордон в лёгкой задумчивости.       Когда они вернулись к просмотру, и внимание Альфреда оказалось полностью сосредоточенным на кинокартине, Барбара всерьёз задумалась. На самом деле она никогда не думала о том, что может испытывать к Джону какие-либо чувства, кроме дружеских. Казалось глупым ощущать что-то иное к человеку, которого ни разу не видела в жизни.       В конце концов девушка решила, что Джон ей очень дорог. В качестве друга. Друг, с которым она чувствовала очень тесную связь, за которую была чрезвычайно благодарна.       Но к четвергу она уже не была так уверена.       Брюс, наконец, позволил Тиму рассказать ей, над чем они работали: четыре человека подверглись воздействию зараженной крови Джокера, когда он пронёс её в больницы Готэма несколько месяцев назад, и только у одного не было никаких симптомов. Остальные вели себя странно, их кожа начала покрываться мелом и шелушиться, а волосы стали зелёными. Они с Брюсом сидели в потайной лаборатории студии «Панесса», изучая отчёты гематологов, пытаясь найти хоть что-нибудь, что указывало бы на то, почему у одной жертвы был иммунитет…но ничего не нашли.       Барбара поймала себя на мысли, что ей очень хочется, чтобы Джон был с ними или, по крайней мере, чтобы он был в курсе того, что происходит. Что он увидит, глядя на то же самое, что и её старые друзья? Привнесёт ли что-нибудь новое в эти, казалось, бесконечные поиски?       Конечно, для этого придётся рассказать Брюсу о Джоне, и вряд ли всё пройдёт гладко. Как бы он не был скрытен и замкнут в себе в последнее время, Тёмный рыцарь мог запросто отправиться в Джорджию в тот же день и приказать юноше больше не выходить на связь.       Когда наступила пятница, Барбара с нетерпением ждала хороших новостей. Тим получил-таки выходной, и, готовясь к их совместному ужину, она заказала столик в ресторане, распустила волосы и надела платье.       Когда пришёл Тим и уселся напротив, Барбара поднеса бокал к губам. Двое молодых людей улыбнулись друг другу. — Есть изменения? — спросила она.       Тим покачал головой. — Давай не будем сегодня говорить о работе.       Её улыбка стала ещё шире. — А чем занималась ты? — спросил Тим. — Ну, я только что закончила читать книгу, — ответила Барбара. — «Дом духов» Изабель Альенде. Её трудно читать, но она прекрасна. Грубо и сурово, главные герои, то есть семья, перед тобой как на ладони, ты видишь весь их свет и тьму, зависть и ненависть. Я в полном восхищении. — Да? — спросил Тим.       Будь я проклята, он действительно казался заинтересованным. — Да. Я полагаю, что на самом деле речь идёт о круговороте ненависти и мести, а также о силе, которая может помочь преодолеть судьбу. Это выворачивает наизнанку и поднимает настроение одновременно. — Ух ты, — ухмыльнулся Тим и покачал головой. — Знаешь, сейчас ты выглядишь так сексуально.       Она моргнула, глядя на него: — Спасибо. — Правда. Знаешь, именно поэтому Брюс всегда связывается с такими девушками, как Талия и Селина, а не с Харли, — он наморщил нос. — Мозги горячее. — Спасибо, — повторила Барбара, не зная, что ответить. Ей вдруг захотелось сказать: «Представяешь, мы с моим новым другом говорили о психологии интеллекта прошлой ночью…»       У Тима зазвонил телефон. — Это Брюс.       Конечно, а как иначе. Барбара подозвала официанта и попросила, чтобы их заказы, ещё даже не поданные к столу, были упакованы.       В машине, по дороге к башне с часами, Барбара сказала Тиму то, о чём думала ещё до встречи с Джоном, но на что решилась только сейчас. — Я думаю, мы нужны Готэму. Больше, чем мы нуждаемся друг в друге.       Он вздохнул и взял её за руку, пока ехал по извилистым улицам Готэма. — Думаю, ты права, Барб.       Гордон тоже вздохнула, сжимая его руку. — Может быть, когда-нибудь, — продолжал Тим. — Когда мы найдём лекарство и выясним, куда делся Пугало. — Да, — сказала Барбара, глядя в окно на пролетающие мимо огни, но внутри себя она толкьо и думала: «мы превращаемся в него».       И всё же… Тим был умён. Восприимчив. Потрясающий детектив… но всё это на работе. По какой-то причине Тим был совершенно невежественен, когда дело касалось интуиции или осознанности в отношениях. Впрочем, Барбара и не думала удивляться. Дик вёл себя точно так же, так почему бы и нет? Большую часть своего становления они все провели, обучаясь боевым искусствам у человека, чьи самые стабильные долгосрочные отношения были с убийцами и кошками-грабительницами.       Сама того не заметив, Барбара написала всё это Джону, опустив, разумеется, некоторые слишком личные детали. Напечатала и оставила переписку открытой на несколько часов, не особо даже надеясь получить ответ на своё душеизлияние. Но когда нарезала немного остывший бифштекс, ей пришло-таки сообщение. «Ты когда-нибудь встречалась с кем-то, с кем не работала?»       Ей не потребовалось много времени, чтобы покопаться в своей памяти; она знала ответ. Но понадобилось несколько мгновений, чтобы перебороть поднявшийся к горлу ком. «О боже», — ответила Барбара. — «Нет. Я не делаю ничего, что не было бы как-то связано с работой». «Ну, тогда продолжай общаться со мной». «Эм, не забывай, сначала я думала, что ты психиатр-психопат». «Это правда. Барбара, я хочу задать тебе серьёзный вопрос». «…ОК». «Когда ты в последний раз чувствовала, что у тебя есть личность вне работы?»       Несколько мгновений девушка смотрела на экран, как будто внезапно разучилась читать и отчаянно пыталась собрать все буквы вместе. Потом появились слёзы, которые текли так же свободно, как и слова. «Я просто… я чувствую себя частью своего рабочего компьютера. Частью машины. Я человек или процессор? Мой босс живёт этой работой, так что это кажется ему нормальным… и я тоже жила ради неё, пока занималась тем же, что и он. Но теперь я не беру отпуск, даже когда могу. Что мне делать в свободное время, как не сидеть здесь в одиночестве, пока все остальные заняты делом? Листать в гоове картинки из прошлого, чувствовать, думать, остро осознавать всё, чего я не могу сделать?»       Она продолжала: «А мальчики только усугубляют ситуацию. И мой отец, они все убеждены, что я сделана из стекла. Тим половину времени обращается со мной как с бесполым существом, но по сути всё куда хуже. Я раньше прыгала со зданий! Я не хрупкая! А может и так, не знаю. Я не могу перестать плакать». «Барбара?» «Да?» «Ты была Бэтгёрл?»       Гордон замерла, потом, плача, начала смеяться: «Восточные единоборства. Правоохранительные органы. Прыжки со зданий в Готэме. В окружении людей, у которых нет жизни вне работы. До четырёх утра».       Она лгала, пока сквозь плотно сжатые зубы печатала: «Я не была Бэтгёрл, Джон». «Ладно, ладно. Но если бы была…» «…Если бы это было так, я бы никому не рассказала об этом через Интернет». «Если бы это было так», — продолжал Джон. — «Я был бы ещё больше сбит с толку, почему столь стойкая и толковая женщина позволяет себе быть настолько маргинализированной мужчинами, которые явно нуждаются в ней больше, чем она в них».       Он не давил на неё, и даже не упрекал. Просто констатировал факты. «Джон, я думаю, ты мог бы быть ангелом». «Ха. Ты бы так не говорила, если бы знала меня». «Я серьёзно. Кроме того, ангелы могут быть кем-то вроде Снарка*», — Барбара чуть поколебалась, прежде чем добавить. — «Хотела бы я знать, как ты говоришь». «Сжатый воздух через щель», — ответил Джон, — «Честно говоря, я говорю только тогда, когда это необходимо. Моему горлу сильно досталось». «Ох». «У меня есть идея». «?» «Подожди-ка».       Барбара побарабанила пальцами по столу, закрыла коробку с остатками жирного филе и потянулась за кофе. Прошло пять минут, потом десять. Одиннадцать. А потом-аудиофайл.       Его голос был сдавленным шепотом, болезненным хрипом: «Надеюсь, тебе это понравится».       Звучала скрипка — ноты были недостаточно чистыми, чтобы быть классической скрипкой, вероятно, инструмент был изношен. Может быть, хранился в месте с высокой влажностью, возможно, наспех настроен. Но от этого звуки казались глубже, правдивее.       Почти четыре минуты Барбара сидела, восхищенно слушая, как диссонирующая боль разыгрывается с головокружительной скоростью в красивый, многослойный, тонкий визг. У неё болело сердце, волосы по всему телу встали дыбом, а в коленных чашечках застыла фантомная боль, отчего дыхание замерло в гортани.       Другое сообщение: «Я назвал это дребеденью». «Джон, я потеряла дар речи». «Неужели?». «Это было прекрасно». «Ну… спасибо. Очень сильно».       Крейн почувствовал себя жутко странно, когда укладывал старый инструмент обратно в футляр. Что-то кольнуло ему в лопатки; он не играл ни для кого с тех пор, как перестал заниматься в 19 лет. И хотя Джонатан никогда не переставал сочинять, он никогда не позволял никому услышать ни одной из своих оригинальных пьес.       Необходимая демонстрация уязвимости. Не более. И расширение его собственных эмоций, чтобы укрепить связь между ними и ещё больше завоевать доверие Барбары. Должно быть, так оно и было. Иначе как бы он сам мог объяснить сильную дрожь в районе своего горла.       К счастью, ощущение это быстро исчезло, сменившись широкой, самоуверенной ухмылкой, на которую только был способен почти безгубый рот.       В ночь Хэллоуина верный и самоотверженно страдающий союзник Бэтмена предаст его. Мисс Гордон совершит всё с лёгкостью, веря, что самостоятельно приняла решение.