Зефирки в какао, и прочие человеческие радости

Вокруг серость пепла, чернота голых деревьев, уголь, которым можно было бы нарисовать сотни картин. Среди этого кладбища природы и жизни ему отчаянно не хватает воздуха. Чжао Юньлань задыхается: широко распахнутый рот, дрожащие крылья носа, дергающийся кадык, — он только выдыхает, выталкивает из себя воздух, будто он насос, а внешний мир — надувной матрас, на котором им предстоит провести ночь. Пятна сажи на пальцах, одежде, на парике… на щеке сяо Вэя. И на кончике носа сяо Вэя, когда он оттягивает ворот юньланевых одежд, когда жадно мажет губами по шее и случайно дотрагивается до хрупко-грифельного ствола дерева. Это смешно, это очаровательно. Искренне. Порывисто. Сяо Вэй необуздан и трогательно неуверен, он так сладко кусает и почти сразу испуганно вскидывает взгляд: не переборщил ли? Чжао Юньлань качает головой и смеется, восторженный и пьяный, и его смех несется к вершинам мертвого забытого леса, которому только предстоит расцвести.