Ночь и тишина

      — Рационально организованное рабочее место и чистота в помещении — это залог высокой эффективности сотрудников, тёть Маш. — Гера провёл ладонью по подоконнику и со скорбным видом продемонстрировал графитово-серый налёт, оставшийся на пальцах. — А чистота у нас прямо как в челябинской промзоне тракторозаводского района.       Костик Миллер, опасаясь попасть под прицел главного санитара отделения, украдкой вытер рукавом пыль, хорошо заметную на потрескавшейся лакировке его допотопного рабочего стола. Пятно от синей штемпельной краски оттереть было нечем, поэтому он просто прикрыл его раскрытой папкой. От греха подальше.       — А окна? — закипая быстрее, чем чайник на газовой конфорке, продолжил Камышов и с громким скрипом повозил пальцем по зеленовато-серой поверхности оконного стекла, за которым уныло ржавела плохо прокрашенная решётка.       Уборщица изобразила букву «Ф», уперев кулаки в скульптурные бока, и прищурилась на Геру, как сытая кошка на чирикающего воробья. То есть с интересом, но без особого энтузиазма.       — Вот и скажи мне, тёть Маш, как я должен за правопорядком следить, если я эле-мен-тар-но не вижу, чё там за окном идёт: дождь, снег или рота красноармейцев? С такими окнами я ядерную войну пропущу. Или солдат НАТО не успею засечь на подходе. Как там сказано в библии первоклассника? Мама мыла раму. Тёть Маш, и вам пора.       — Вот будет в апреле субботник, — милостиво промолвила тётя Маша, — тогда всё помоем. И раму тоже.       — И чё мне, до первомая этим всем дышать?! — Гера поднял руки к сто лет не беленному потолку. — Да я тут силикоз лёгких заработаю!       — Так не дыши. И силикоза не будет, — разрешила ему уборщица и удалилась под победное громыхание двух жестяных вёдер.       Дверь на допотопной пружине гулко хлопнула, заставив вздрогнуть немытые стёкла и ложечки в стаканах с крепким чаем. Гера вперился взглядом в стену и взял короткую паузу перед новым заходом.       Народ напрягся.       Костик Миллер, как самый сообразительный, решил не ждать милостей от природы и пошёл на отчаянные меры, пытаясь отвлечь табун шальных мыслей-скакунов Геры Камышова от санитарно-гигиенических норм.       — Да уж… — многозначительно протянул он, поглядев в неровный потолок с длинной трещиной, пересекавшей его от края до края, как Транссибирская магистраль — карту Российской Федерации. — Сидим тут, как шампиньоны в землянке. А в Москве-то, наверное, все условия… для эффективной работы. — Тут Костик немного подумал и перечислил первые пришедшие на ум признаки роскошной московской жизни: — Стеклопакеты. Евроремонт. Кондиционеры. Столица всё-таки.       — Кондиционеры? — переспросил Камышов, по какой-то загадочной причине игнорируя слова «Москва» и «столица»: — Родина дала тебе всё, Миллер, а тебе всё мало? Кондиционер ему подавай. У Железного Феликса не то что кондиционера, у него и ватерклозета не было. А ты, Миллер, сидишь тут, в тепле, чаёк с ирисками пьёшь круглые сутки, вон аж щёки со спины уже видны. Ты, Костик, нормативы почему в том месяце не сдал? Боялся турник поломать?       — Вот бешеный… — пробурчал Миллер, крайне недовольный, что разговор перетёк в неприятное для него русло физподготовки. — Ты чего накалился-то? Конь стоялый.       Костик был оскорблён до глубины души, но неприятнее всего было то, что ему нечего было предъявить в ответ Камышову, который на спор отжимался от пола на одной руке, а ещё любил показать, как он в детском хореографическом кружке отплясывал «Казачка» с умопомрачительным количеством приседов. И даже по пятницам в «Корюшке» с ним давно никто кроме заезжих не садился тягаться в армрестлинге. Всё потому, что результат был скучным и предсказуемым: Гера наебенивался за счёт проигравшего и в следующую пятницу всё повторялось.       — Понабрали варягов по объявлению… Ни стержня, ни пламенной любви к Отечеству в виде стен родного отделения, — уже немного спокойнее огрызнулся Гера, который хоть и донимал Костика, но чаще всего детсадовскими шутками про «Максимку», «Чунга-Чангу» и «Каникулы Бонифация».       Для суровой омской ксенофилии Миллер был слабоват и духом, и туловищем. Гера это чувствовал и жалел его, как хулиган жалеет очкарика, которого даже бить скучно. Гере нужен был соперник позубастее, а Костика обидеть мог любой двоечник-матерщинник. Это было неспортивно. За такое призы и кубки не дают.       — Хлопцы, ховайтесь, — тревожно прогудел, приоткрывая тяжёлую дверь кабинета, Беня Никольский, суетливый старожил пушкинского отделения, бегавший от пенсии, как от огня. Вернее, не бегавший, а укатывающийся, как румяный колобок. — Код «кремлёвская звёзда», братва! Держитесь за шляпы, по прогнозу сегодня гром и молнии.       — Пффф! — Гера изобразил всю глубину врождённого сибирского похуизма, которому что кремлёвские звёзды, что тунгусский метеорит — всё было едино. Но Беня уже умчал дальше, последовательно хлопая дверьми вдоль по коридору, хаотично требуя «Я вас умоляю, только без загаражной лексики, граждане, в панику надо впадать культурнее!» или «Ша, девчата! Пряники сделайте попроще и зачехлите декольте!».       Камышов сел за стол. Поднялся. Поскрёб щетину на подбородке. Снова сел. Потянулся, хрустя суставами. Взялся за карандаш и склонился над бумагами. Камышов погрузился в работу с головой.       Хватило его на три минуты с копейками. После этого он встал и, сорвав куртку с крючка так, что тот повис на одном шурупе, вышел вон.       Миллер демонстративно перекрестился на плакат к 40-летию полёта Гагарина в космос и выдохнул с облегчением. Теперь можно было спокойно работать. Но для начала, конечно, надо было выпить ещё один стакан чаю, не выслушивая ехидные комментарии о рекомендуемой эксплуатационной нагрузке для офисных кресел на колесиках, которые почему-то постоянно ломались под Костиковой пятой точкой.