Ночь и тишина

      — Гер-р-рыч!!! Ты где там? Водка ж стынет!       — Герка! Давай уже, за тебя же пьём, чёртила омский!       — Тс-с-с, — криво приложив палец к губам, зашипел ушастенький опер, неровной походкой вернувшийся из комнаты с табличкой «М» и нацарапанным ниже продолжением «удилы, цельтесь точнее, хватет залевать пол!!!» — Не тревожьте бойца, соловьи ёбаные. Выпьем за… Гера… Геру… Героизм! Товарищ упал грудью на амбразуру и…       — Да! — горячо поддержал его коллеги. — Камышов прям Георгий Победоносец, месяц отбивал всё отделение от…       — Георгий Бесоёбец он, — хмыкнул кто-то скептически, — просто отбитый на всю голову, какой там героизм? Давайте уже, пацаны, лучше за нас с вами, за хуй с ними…       — А Герка?       — А Герка твой уже вошёл в нужную фазу. Называется «Искать приключения на жопу». Ищи его теперь по пушкинским подворотням… А он, бешеный, может и за город рвануть, дури-то в нём — как ездовой собаке.       — Ладно… Помянем всех, кто ему под руку подвернётся.       — Помянем! Помянем! — грянули за столом, вскидывая запотевшие стопки вверх, и, не чокаясь, опрокинули огненную воду в глотки.       Гера Камышов тем временем, действительно, вышел покурить, но очнулся, только когда услышал задорный и взвизгивающий подростковый ржач. Он замедлился и белым лебедем подплыл к компании, чтобы завести профилактическую беседу с потенциальными преступными элементами.       — Распиваем? — коротко, но внушительно спросил он, взявшись за прутья ограды и вглядевшись в троих пацанов с пластиковыми полторашками «Невского». Пацаны немного встревожились, но бежать никто не торопился. В конце концов, они были с одной стороны высокой парковой ограды, а излишне бдительный прохожий — с другой.       — А тебе чё, завидно, дядь? Сам не успел затариться синькой на вечер? — спросил пацан с лысой головой, но оставленной, для какой-то надобности, игривой чёлочкой.       — А то. Я ж как Есенин в лучшие годы: люблю порой блевануть порошковым пивком под красивой берёзой, а вот никто не наливает. — Гера подошёл поближе и пригляделся, делая вид, что узнал кого-то из этих красноухих разбитных подростков. — Где-то я тебя видал, лысый. Ты с какого ПТУ?       — С Первого Пушкинского Доширашного Училища, дядь, — ответил один из пацанов, и все втроём заржали.       Гера снисходительно посмеялся вместе с молодёжью, а отсмеявшись, уточнил:       — Значит, не идёте на диалог с законом, щеглы? Ну так я не гордый, завтра пробегусь по шарагам...       — Заебёшься бегать, — презрительно фыркнул шкет в спортивной куртке с криво присобаченной нашивкой в виде изуродованной сколиозом пумы.       — Да ладно? — удивился Гера. — Ты сериалы не смотрел про Ливанова Шерлока Холмсовича? Дедуктивным путём я тебе прям щас определю, что ты не юный гардемарин. Значит, Военно-Морской Политехнический отметаем. Так? На кадетов вы похожи, как сопля на гвоздь, так что Первый Пограничный тоже минусуем, вместе с универом от ФСБ. На шибко культурных вы вообще не похожи, значит минус колледж традиционной культуры… Дальше продолжать, аграрии?       — Да чё мы такого сделали-то? — напряжённо спросил «аграрий» с чёлочкой.       — А ты иди сюда, чтобы дядя милиционер не надрывался, как на стадионе. Подойдёшь, представишься по форме, и я тебе по пунктам и подпунктам перечислю, чё вы сделали. Будешь слушаться — обойдёмся разъяснительной беседой и строгим предупреждением.       — А вы значок покажите сначала. Потом поговорим, — с глубоким знанием дела заявил шкет.       Гера одобрительно покивал, всем видом поощряя пацана и его отменное знание конституционных прав. Камышов охотно отогнул лацкан куртки. Под курткой, прямо на свитере популярной марки «Привет с Черкизона», блеснул латунью и рубиновой эмалью значок.       — Это хоть чё такое-то? — не понял шкет.       — Значок. Тебе ж значок нужен был, — терпеливо пояснил Гера и, пользуясь тем, что концентрироваться более чем на двух вещах сразу паренёк не умел, просунул руку сквозь прутья решётки и сгрёб за грудки юного пивохлёба.       — Это что? Ночной рейд «Скажи пиву — НЕТ»? — спросил холодноватый голос, от которого камышовские уши поменяли цвет на краснознамённый алый.       — О, — медленнее, чем надо было, отреагировал Гера, не оборачиваясь. — Это ж товарищ Девяткин, нарисовался — хуй сотрёшь.       — Взаимно рад встрече, — тем же низкотемпературным тоном отозвался Найнс. — Чем заняты, мистер Рид? Кошмарите подрастающее поколение?       — Каво?       — Не «каво?», а «что?». У вас русский язык неродной, Георгий Нилович?       — Дядь, дядь! Отпустите, а? — елозя, как пойманная ящерица, заныл пацан, живо поняв, что неугомонному блюстителю закона очень резко стало не до него.       Дело было труба. То, что Геру наглухо замкнуло на москвиче, теперь замечали даже тупые пэтэушники. В отделе этот факт зафиксировали и внесли в протокол вообще все, начиная с уборщиц и заканчивая Андерсоном, которому обычно личняки сотрудников были до фиолетовой звезды. А Беня Никольский, первый конфераньсье отделения, повадился напевать «Позови меня с собой» каждый раз, когда нога Найнса-Девяткина переступала порог. Обычно уже на втором припеве, где начинались слова «Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце», в помещение вкатывался Камышов. Публика замирала. Боец царскосельской команды жёг глаголом. Московский умело ставил блоки и изматывал противника видом, полным имперской невозмутимости.       — Школьные годы вспоминаете, Георгий Нилыч? — кивнув в сторону несчастного «щегла», очень официально уточнил Найнс.       — Ага. У меня как раз грамота была «Лучший дежурный по коридору в Октябрьском округе». И без сменки мимо меня даже завуч не проходил. — Камышов выразительно посмотрел на двоих приятелей арестованного. Те с надеждой уставились на строгого мужчину в чёрном пальто.       — С такими навыками вам на таможню надо было, Камышов, — защищать от контрафакта границы Родины, а не шпану по вечерам гонять. — Найнс положил руку на плечо Геры. — Юноша всё уже понял. Я ведь правильно говорю, молодой человек? Вы всё поняли?       — Я всё понял! — горячо подтвердил юноша, роняя недопитую полторашку, которую до последнего сжимал в руке. В морозном воздухе резко запахло дешёвым кисловатым пивом. — Вообще всё понял!       — Да чё ты там понял… — скривился Камышов, но хватку ослабил, сменяя административный арест на милость. — Мусор за собой приберите, алконавты юные.       — Замашки у вас… — уже не пытаясь скрыть неудовольствия, начал Найнс, дождавшись, пока пацаны не скрылись из виду со скоростью, за которую им бы поставил зачёт любой физрук.       Москвич подумал и спросил:       — Георгий, вы что, из этих?..       — Из каких? — не понял Гера.       — Из тех, которые остаются на второй год, а потом бьют тех, кто поменьше. Признайтесь, били очкариков в школе?       — Не, — лениво ответил Гера, — чё их бить? Зрение-то лучше не станет. А я лишних телодвижений не люблю. Даже бить нужно не просто так. А со смыслом.       — Подзаборная философия какая-то. Серьёзно считаете, что побоями можно чего-то добиться? У вас в Омске что, семнадцатый век до сих пор?       — А вы Омск своими чистыми ручками не лапайте, товарищ Найнс. А то потом с ацетоном придётся отмывать. И для лекций аудиторию не ту выбрали, Ричард Ильич. Мой морально-этический облик при приёме на работу оценили. И характеристика есть. С синей печатью. Можете ознакомиться. Остальное не ваше собачье.       — А я уже. Ознакомился.       — И как?       — По-канцелярски. Как обычно: не привлекался, не выделялся. Выговоров нет, заслуг тем более.       — Вот же Фулеров... Вот же пидор… А обещал вписать, что я «солнышко» на турнике крутить умею… — разочарованно протянул Гера. — Значит, не зря я свинтил с Омска, не зря. Не ценят там сотрудников. Зарывают таланты в землю.       — Хорошо образованные, разносторонние специалисты ценятся везде, Георгий. Даже в Омске.       — Вы ща намекаете, что я распиздяй, который в Омске не пригодился? — прищурился Гера.       — Нет. И кстати, «распиздяем» вы сами себя назвали. Очевидно, на это есть основания? — заметил нерусский москвич и немного озадаченно и как-то странно улыбнулся: — Как это в вас сочетается такая самоуверенность и тотальная…       Договорить он не успел. Зато почти успел поставить блок, и кулак Камышова ушёл выше, чем планировалось. Вместо того, чтобы разбить Девяткину его красивый нос, Гера от души врезал ему в бровь. Москвич мгновенно сориентировался в ситуации. На Гере отработали самую подлую подсечку в его жизни, и он грохнулся на обледеневший газон, как аварийный тополь во время шторма.       Найнс спикировал на него сверху, и Гера, в своём задравшемся на лицо китайском пуховике, махался почти вслепую, ощущая, что его оседлали, и при каждом новом рывке бедра москвича сжимали его всё сильнее и сильнее. Вывернуться из-под «наездника» никак не получалось, поэтому Гера вцепился в лацканы чёрного пальто и со всей дури притянул Найнса к себе, крепко обнимая за шею, и, сильно качнувшись вбок, он подмял противника под себя. Ненадолго.       Они катались клубком, как два кота, уминая сероватый снег вперемешку с ледяной грязью. Поддавая друг другу коленями и локтями, они отплёвывались и шумно дышали, пока, наконец, Камышов не понял: дыхание у него начинает сбиваться.       — Вы… — толкнув от себя Найнса, Гера вскочил на ноги и попытался пнуть москвича по рёбрам. — На электричку-то не опоздаете, Ричард Ильич? Поздновато уже и… шляться по нашим ебеням... в таком виде… опасно…       Найнс увильнул от удара и тоже поднялся. Медленно обходя Камышова по небольшой дуге, он держал руки со сжатыми кулаками на уровне груди и явно ждал удачного момента, чтобы засадить Гере в челюсть.       — А в каком виде у вас тут не опасно? — поинтересовался он. — В форме гопника-переростка?       — А я не на смене, — огрызнулся Гера на непрошенную критику. — Могу хоть в трусах на голове ходить.       — Да ты и на смене не особо напрягаешься, — снисходительно отозвался Найнс, который даже после усиленных физических упражнений на сырой земле смотрелся как Ален Делон в лучшие годы.       — Когда это мы на «ты» перешли? — Гера отступил на пару шагов, не горя желанием продолжать спарринг. — После пиздюлей на брудершафт?              — Да ты по мне не попал ни разу, какой брудершафт? — засмеялся Найнс.       Гера хотел поспорить, но, почесав ноющую от жёсткого удара скулу, решил, что лучше не нарываться. Тем более что завтра с утра ему надо было на работу.       — Пиздуй строчить отчёты свои, — посоветовал он, давая понять, что горячая фаза конфликта пройдена. — Про раскрываемость не забудь. И про подзаборную философию. И про моральное разложение.       — Моральное разложение... — повторил Найнс.       Вдохнув холодный, пахнущий морозом воздух, он задрал голову и уставился на небо. Гера тоже опасливо посмотрел вверх, на лоскут чёрно-звёздчатого неба в неровном разрыве дымных облаков. Они постояли молча. Гера с озадаченным видом посматривал на москвича, но молчал, пока тот вдруг не отчебучил: немного растягивая паузы, видно для того, чтобы не перепутать слова, низким хриповатым голосом Найнс замурлыкал: «Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи… Я отправлюсь за тобой… Что бы путь мне ни пророчил...»       — Чиканутый, — поставил диагноз Гера. — А я говорил, что в нашу царскосельскую пердь нормального не пошлют.