Ночь и тишина

      — Эт что за Евгений Онегин нарисовался? — неприлично громким шёпотом уточнил стажёр, кивая на высокого мужчину в чёрном пальто.       Безупречная причёска молчаливого посетителя, его ледяной взгляд и такой же отстранённо-льдистый шлейф явно небюджетного парфюма навевал мысли то ли о выездной налоговой проверке, то ли о сказке «Снежная Королева». Незнакомец демонстративно проигнорировал «Евгения Онегина» и продолжил вдумчиво листать каталог с образцами рекламной продукции. Только изредка он медленно приподнимал одну бровь то ли в недоумении, то ли в тяжких раздумьях о том, не заказать ли ему вывеску в виде жёлтого феррари, усыпанного стробоскопами так же густо, как шестилетка красными пятнами во время ветрянки. Угрюмый дизайнер Пыркин, не отрываясь от монитора и гигантской волосатой клубники, которую он с тщательностью нейрохирурга вырезал из фотографии, отрывисто сообщил стажёру:       — Клиент это. Камышовский. Так что даже не дыши с ним рядом, а то опять… начнётся…       Больше ничего объяснять не потребовалось. Клиенты Камышова были неприкосновенны так же, как и его стратегические запасы заманчивых блоков с импортными сигаретами, кофе 3 в 1 и банок сгущённого молока, которые он заполучил, работая по бартеру с какими-то белорусами. Посягательство на клиента или провиант грозило карами, несоразмерными преступлению. Попытка просто заговорить с «разрабатываемым объектом» расценивалась как покушение на кражу в особо крупных размерах. Не желая связываться с разъярённым Герой, стажёр просто скромно сел в сторонке, делая вид, что прозванивает фирмы и мелкие конторки, указанные в рекламном разделе бесплатной газетёнки.       Под окном кто-то невидимый и настырный ожесточённо скрёб лопатой по асфальту. Иногда взрёвывал, как самолётная турбина, вентилятор зачуханного офисного компьютера. Пыркин рьяно клацал кнопкой мыши, кромсая фрукты и ягоды, как заправский повар-кондитер, стажёр имитировал бурную менеджерскую деятельность, одним глазом читая с экрана статейку о выходе какого-то новейшего украинского шутера про Чернобыль.       «Евгений Онегин» с нечитаемым выражением лица разглядывал фото с шедевром рекламного зодчества. Вырезанный из ДСП Тадж-Махал и количество потраченной на него акриловой краски «золотой металлик» поражал самое смелое воображение. В центральной арке древесно-стружечного дворца изгибалась жопастая фигура, а по низу прихотливо вилась надпись «САУНА “НАТАША”», причём из-за гениального выбора шрифта «НАТАША» считывалась и как «АНАША», что не могло не озадачивать. Рядом с вывеской в художественной позе и чалме из вафельного полотенца лучезарно лыбился Гера, показывая два больших пальца. Вида омского «султана» душа посетителя уже не вынесла, и он отложил альбом, раздумывая, чем бы ещё заняться, чтобы скрасить ожидание.       Стажёр уже подумывал предложить задумчивому гостю чай-кофе-покурить, но вовремя вспомнил, что в офисе не было ни одной чистой кружки, к тому же на каждой посудине была напечатана либо японская похабень с осьминогами и гипертрофированнными половыми органами, прорисованными так подробно, что анатомический атлас отдыхал, либо призывы срочно вступать в партию ЛДПР. Грозно, по-волчьи ощерившаяся голова Жириновского изрыгала рубленые жёлтые буквы «МЫ ЗА БЕДНЫХ! МЫ ЗА РУССКИХ!». Стажёр справедливо подумал, что любой выбор мог трактоваться как неприличный намёк или прямое оскорбление. В рыло такой посетитель конечно не даст, но…       Дилемму с выбором посуды разрешил Гера, явившийся под аккомпанемент энергичных звуков: визг тормозных колодок, резкий и отрывистый звук звонка на проходной, раскатистый грохот металла, издаваемый тяжёлой дверью агентства, а дальше стал слышен и голос Геры, который материл кого-то по телефону в непередаваемой провинциальной манере. Стажёр немедленно выдохнул, сделал суровое лицо, свёл брови к переносице и начал активнее тыкать кнопки стационарного телефона:       — Ало? Это «Орг-Тех-НЕВА»? У меня для вас отличное рекламное пред… — дальше стажёр произносил многозначительное «хмм» и переходил к новому номеру, надеясь добиться взаимности клиентов тупой настойчивостью, а не убедительностью.       По законам жанра далее должна была последовать лекция о профнепригодности несчастного стажёра от альфа-самца петроградской рекламной стаи. Однако Гера повёл себя как кот, запеленговавший в опасной близости от себя добермана без намордника. Он замер на пороге и ошалело уставился на посетителя, будто определяя, есть на том пояс шахида или тревога ложная.       «Кажется, всё-таки выездная проверка, а не клиент. Ну всё. Мементо мори — пиздец конторе… Пенсионерки-одуванчики стуканули куда следует…» — решил дизайнер Пыркин, продолжая флегматично вырезать ягоды то ли для рекламы йогурта, то ли для флаера стрип-бара.       — Ричард Ильи-и-ич, — без привычной залихватской подъёбки протянул Гера. Пыркин навострил уши. Впервые в голосе этого беспринципного хама, понаехавшего танком на культурную столицу, послышалось что-то похожее на… Уважение? Заискивание? Растерянность?       Пока Пыркин пытался идентифицировать свои ощущения от новых Гериных интонаций, Камышов, оклемавшись от первого шока, сверкнул клыками на гостя:       — И какими судьбами на брегах Невы такие роскошные гости?       — Есть сведения, что от Ленинградского вокзала с девятнадцатого века поезда до Питера ходят, — безэмоционально сообщил роскошный гость. — А какими судьбами ваш редкий оперативный талант, Георгий Нилович, передислоцировался в рекламный бизнес? Мало платили?       — Так вы ж первый мой талант отрицали, дорогой товарищ Найнс. А я критику старшего товарища впитал. Можно сказать, всеми частями тела. Взглянул на себя со стороны, провёл, так сказать, анализ и резко понял, что ментура — это не моё, — Гера ловким движением пальцев вытащил невесть откуда визитку и вручил собеседнику. — Решил перепрофилироваться.       — Кардинально, — заметил Найнс, и по его голосу всё ещё невозможно было понять, одобряет он, осуждает или вообще не испытывает никаких эмоций по данному вопросу. Покрутив в руках бордовую визитку с обильным золотым тиснением, он присмотрелся к королевской короне и к прихотливому курсиву, гласившему, что визитка принадлежит некоему Georgy Kamyshoff, и уточнил: — А перепрофилировался ты в герцога Мальборо?       Пыркин с сопением втянул воздух через горбатый нос, стараясь не заржать. Стажёр, по молодости и неопытности не обладавший должной выдержкой, громко подхрюкнул. Гера пристально вгляделся в каменное лицо Найнса, которого будто медуза Горгона в детстве поцеловала, и, решив, что бесплатная развлекуха для коллег за его камышовский счёт — это слишком жирно, бросил:       — Ладно. Меньше слов — дешевле телеграмма. Перейдём к практике. Пройдёмте на производство, Ричард Ильич.       Когда за таинственным гостем и Герой закрылась дверь, Пыркин немедленно бросил свою плодово-ягодную деятельность. Он деловито открыл газету на разделе «ТРЕБУЮТСЯ» с объявлениями от рекламных агентств, где срочно были нужны дизайнеры со стажем от трёх, а ещё лучше от тридцати трёх лет со знанием английского и верхне-эльфийского языков.       «Свободное владение программами Корел дров, Адоби фотошоп, Повер пойнт, таблицы Эскель. Работа на результат, стрессоустойчивость…» — с отвращением прочёл Пыркин. Однако предлагаемый оклад и проценты смягчили его сердце, и он решил, что идиотов он выдержать сможет, а стрессоустойчивость ему не особо потребуется, если в РА «КреатиFFщик» не работает второй Гера Камышов.