Завтра мой черед

Джотаро узнаёт, что в конце января у Джоске появился станд. Джоске старался не использовать его при «непосвященных», но как-то не утерпел и спросил, не хочет ли Джотаро избавиться от шрамов, если они его напрягают. Джоске пошутил, что он потомственный целитель, может просто щелкнуть пальцами, и всё как рукой снимет. Когда Джотаро щелкнул у его лица пальцами Созвездия, Джоске заорал. Нечего разыгрывать того, у кого станд с рождения. Джотаро согласился на лечение не сразу, но Джоске умел убеждать. Договорились, что сначала он исцелит только его глаз. Глаз снова стал карим, зрячим, целым и невредимым, но даже тогда Джотаро почувствовал, что ничего не изменилось. Да, теперь он видел обоими глазами. Ночью под ними всё ещё мелькали видения, где Нориаки убивает его. Им всем крепко досталось, но только Джотаро выпал шанс сделать вид, что ничего не было. Если он вылечит ещё и шрам на горле, который ему ничуть не мешает, почувствует себя последней сволочью. Может быть, потом, когда его друг придет в себя, когда они поставят точку в этой истории с гребанным дневником. Джоске не спрашивает про исцеление с тех пор, как узнаёт о Египте всё, от начала и до конца. Он просто поддерживает Джотаро, как может. Иногда они навещают Нориаки вместе. Джотаро попросил Джоске исцелить его, но ничего не вышло. Станд у Джоске недавно, и он научился чинить неорганические объекты, лечить раны — только с болезнями не мог совладать: станд, видимо, считал их частью организма. Нориаки же впал в кому из-за повреждений головного мозга и центральной нервной системы. Исцелить её или мозг — отнюдь не то же самое, что вылечить шрам или починить сломанную вещь. Понадобилась бы невероятная точность, которую Джоске пока не развил. Сейчас он только навредит Нориаки, но... если Джоске хоть чем-то сможет помочь ему и Джотаро, он готов тренироваться. Они не теряют надежды. Джотаро целуется и дурачится с Джоске на веранде, когда раздается звонок. Он идет на кухню, чтобы ответить. Это дед, и он удивился, что трубку взял Джотаро, а не Холли. Дед думал, она уже вернулась с работы. Часовые пояса попутал, что ли. — С тобой сейчас есть кто-нибудь рядом? — спрашивает дед. — Эм... — Джотаро недоверчиво смотрит на Джоске, стоящего у двери. Пускай слышит, о чем они говорят: всё равно у них больше нет тайн друг от друга. — Рядом никого. — Тогда я перезвоню. — Эй, какого черта? А ну выкладывай, раз позвонил. — Нет, потом. Я... — Ладно, ладно, со мной Джоске, он в гости пришел. Джоске, поздоровайся с отцом. — В доказательство Джотаро передает ему трубку, и Джоске здоровается, но возвращает её не сразу. Джотаро слышит, как дед говорит: «Джоске, сядь рядом с ним». Тот подвигает к Джотаро стул, садится, и только тогда отдает трубку. — Дед, да что с тобой? — Джотаро, — медленно начинает он, — мне звонили родители Нориаки. Он дышит чаще, крепче сжимает трубку. Сердце колотится. Неужели вышел из комы? Господи, пожалуйста, только бы он... — Он умер вчера ночью. Джотаро роняет трубку. Кажется, её поднимает Джоске. Она каким-то образом снова оказывается у его уха, и дед продолжает говорить. Продолжает резать словами, как ножом. Родители Нориаки что-то перепутали, дед что-то перепутал. Джотаро слышит, как Джоске спрашивает про дыхание, про работу мозга, про сердцебиение, а дед ему на всё: нет, нет, нет. Никаких признаков жизни. Констатировали биологическую смерть. Джотаро не может выдавить ни слова, и с дедом договаривает Джоске. Когда в трубке раздаются гудки, Джотаро откидывается на спинку стула и пялится в потолок. Судорога схватывает грудь. Кулак Созвездия разламывает кухонный стол ровно напополам. Джоске пугается. Раздается знакомое, тихое гудение: Алмаз собирает стол воедино, а Джоске бросается к Джотаро, обнимает. Как бы Джотаро ни брыкался, он не может отпихнуть Джоске: боится навредить. В конце концов он сдается, цепляется за его спину. Судорога накатывает с новой силой, дрожь бьет без остановки, и Джотаро не сразу вспоминает, что дышать можно полной грудью, а не урывками. Потом он вспоминает кое-что ещё, и всё-таки отпихивает Джоске. Джотаро мчится в свою комнату, к запертому ящику стола, едва не ломает ключ, пока открывает его. За спиной слышатся возгласы и шаги Джоске. — «Оберег», мать твою, «защита». — Да, Джотаро разговаривает с дневником, потому что эта чертовщина наверняка его слышит. Он несет её в сад: ошметки красиво разлетятся над зеленью. — Это из-за того, что он не поставил подпись сам, да? Я же вложил ручку ему в руку, я поставил подпись за него, я всех заставил расписаться, и мать, и Джоске, и Томоко, так какого... Он выходит на веранду, но его грубо дергают за плечо, обнимают со спины так крепко, что он не может двинуться. Джоске пытается выхватить дневник у него из рук. — Джотаро, ты что творишь?! Это не вернет Нориаки! Он не хотел этого, он хотел, чтобы дневник выбрал тебя! — Я тоже сделал выбор. Джоске всё ещё держит дневник. Руки Созвездия начинают разрывать треклятую книжку у него на глазах, прямо по корешку, и Джотаро снова слышит гудение. Джоске всё же вырывает вещь у него из рук. Джотаро оборачивается и видит, что дневник остался цел. — Какого хрена, Джоске? Я хочу его уничтожить. Никакая это не защита, и если к нам кто сунется, чтобы забрать дневник, я их сам прикончу. Мне такой охренительной подмоги не надо. Он опасен, он убил Нориаки, и я не знаю, кого он убьет следующим, за ним охотятся Энрико и... Одной рукой Джоске прижимает дневник к груди, а другой хватает руку Джотаро. — Знаю, ты не хочешь этого слышать, но Нориаки умер своей смертью. На него никто не нападал, у него отказали органы. Вот так ужасно и человечно, без всяких стандов. Понимаешь? Это всё, что он тебе оставил. Хочешь уничтожить то, ради чего вы пошли в поместье? Ужасно и человечно. Джоске смотрит ему в глаза. — Не надо, — сдавленно бормочет Джотаро. — Видеть эту дрянь больше не хочу. Было лучше, когда я видел одним глазом. — Не говори так. — Рука Джоске, живая и теплая, касается его лица, его мокрых щек, и Джотаро льнет к ней, как утопающий. — Это твой оберег, хочешь ты этого или нет. Нориаки хотел сберечь тебя, когда позвал с собой. И я хочу тебя сберечь. Джотаро дышит ровнее. В словах Джоске всё же был смысл, была невыносимая доброта и правда. Когда Джоске жмется к нему и кладет голову на грудь, Джотаро не отталкивает его. — Раз не даешь уничтожить, я выброшу эту штуку. — Нет, не дури. Оставь... Лучше оставь его мне, раз тебя он так раздражает. — Рука Джоске ложится ему на голову, массирует её, перебирает пряди, и Джотаро немного расслабляется. — Ты сам говорил: может, уничтожать его ещё опаснее. У меня дневник никогда не найдут. Я даже могу надрывать и восстанавливать его сколько угодно... сдерживать его силу. — Разве... разве ты сможешь собрать разорванное, если пройдет много времени? — бормочет Джотаро. — Тебе хватит на это точности? Джоске отвечает чуть позже, чем ему хотелось бы. — Да. Даже если он соврал, Джотаро верит. Он утыкается Джоске в ключицу, хватает себя за горло и ощупывает шрам. Надорвать чертов дневник и хранить по кусочкам, да? Ха, ему это нравится. Зарыть где-нибудь на заднем дворе, глубоко-глубоко. Похоронить.