Завтра мой черед

28 декабря 2011. — Меня слышно? Видно? — спрашивает Джоске. — Да. Картинка на экране ноутбука становится четче, и Джоске видит Джотаро в его гостиной: он сидит на диване и без наушников. Гляньте-ка, расчесался, прихорошился, даже новую сиреневую водолазку надел. Над головой Джотаро — нарисованные цветы. — Дружище, у тебя картина на стене перекосилась. Или крышка ноута, — подкалывает Джоске и сам проверяет, чтобы изображение с его камеры выглядело сносно. Он спешно поправляет пряди, выбившиеся из начеса. — И тебе привет. — Джотаро качает головой. — Ты уже звонил моей маме? Вы обо всем договорились? — Да-да, звонил утром. Цены на парковку заоблачные, поэтому всё-таки поедем в аэропорт на такси, а не на моей машине. — Хорошо. — А ты из Майами за нами выедешь? — Да, мне так удобнее. Заберу вас из аэропорта, и втроем поедем загород. Мария и Джолин уже будут там. Сегодня вечером доберутся на электричке. — Ха, как бы твою машину не перекосило от наших сумок... Я так понял, половина багажа Холли — подарки. — Половина? Значит, там только на Джолин и Шизуку. — Там на семерых заготовлено! Конечно, и я гостинцы захватил, но Холли опять всех превзошла. Джотаро шумно выдыхает. Главный и единственный нелюбитель гостинцев в семье. — Всё равно её любимчики — ты и дети. — Ой, говоришь так, будто у самого нет любимчиков. — Джоске ухмыляется. — Кстати, Коичи передает привет. — Помолчи. Он самый нормальный из твоих друзей, а не мой любимчик. — Ну, ребята всё равно попросили передать кое-что. От Коичи — гёдза по «секретному» рецепту Юкако, а начальник полиции Морио самолично пожаловал тебе бутылочку Napoleon Camus. И всё-таки Джотаро ухмыляется в ответ. — Ты когда-нибудь начнешь снова называть Окуясу по имени? — Эй, он не для того столько лет на повышение шел! Прояви уважение к самому молодому начальнику полиции в истории города. — Ты бы... тоже стал самым молодым начальником, если бы не уволился. Они ненадолго замолкают. Да, да, и что? Уже ничего не попишешь. Джоске решил оставить Морио в надежных руках, хоть и решение далось непросто. Ему сорок один, а он только недавно очнулся от своего идеализма и желания «продолжить дело дедушки». Ему сорок один, а он только недавно съехал от мамы и узнал на деле, какие зарплаты бывают в столице. Ему сорок один, а он ещё не оставил семье ничего, но задолжал маме обеспеченную старость. Сейчас они копят на квартиру в Токио. Джоске пожимает плечами и откидывается на спинку кресла. — Я ещё новое увольнение не успел отметить, а ты про предыдущее вспомнил... Наверное, нам понадобится вторая бутылка коньяка. — Не жалеешь? — Да нет. Рад, что уволился из нынешнего гадюшника, но... Это тебе не Морио. Я люблю работать за идею, на общее благо, а в частных охранных... деньги есть, но с идейностью туго. Смириться-то можно, но я уже молчу про то, что у них лицензию отозвали за темные делишки. Как чувствовал, что пора делать ноги оттуда. — Но ты же переехал в Токио ради денег. — Ну, и от маминого ворчания подальше... Видишь ли, я возмущен беспорядочной жизнью столичной преступности. В Морио было проще, мы знали все местные банды, как облупленные. Я мелкую шпану обычно на пять суток в изолятор сажал, а Окуясу сразу на пятнадцать, и хоть ты тресни. Говорит, с ними только так и надо. — Пожалуйста, давай без... — Прости. Всё, никаких изоляторов. В гостиной раздаются шаги, и Джотаро поворачивает голову. — Какой ещё изолятор?.. — Мария, я говорю с Джоске. — Ты меня напугал! — Сейчас вернусь, — бормочет ему Джотаро, тянется к кнопке на ноуте и встает с дивана. Очевидно, хотел выключить звук, но не выключил. Джоске остается наедине с белой стеной и картиной с цветами, перекошенной влево. Серьёзно, неужели никого не раздражает эта кривизна? Даже Марию, которая нарисовала картину? Или это одна из её «не самых удачных» картин, вот она и висит в гостиной. Удачные сразу отправлялись на выставки и аукционы. — Что за изолятор?! Ты же сказал Джоске, что её оправдали? — Собирался. Джоске говорил про изоляторы в Морио. — А, — в её голосе слышится неимоверное облегчение, — а, боже... Прости, я уже вздрагиваю от одного упоминания... — Спокойно. Ты выпила таблетку от давления? — Да, да, только голова немного кружится. Дай я поздороваюсь с... Джоске уже еле сдерживается, чтобы не закричать им из ноутбука, но тут в гостиной раздается ещё один голос. Они перебивают друг друга: — Эй, о чем шепчетесь? — Джолин оправдали?! Его крик замечают. Сначала он видит недовольное лицо Джотаро: тот понял, что промазал по клавишам и не выключил звук. Следом виднеется лицо Марии, бледное и уставшее, болезненное. Она улыбается и машет Джоске. Наконец в кадр влезает Джолин и заслоняет маму. — Мам, сколько можно! Я проходила по делу свидетелем! Не «меня оправдали», а Ромео посадили. — Она закатывает глаза. У Джолин тоже уставшее лицо, и улыбается она слабо, но искренне: всё шире и шире. — Привет, Джоске. Я сама хотела тебе сказать. — Привет! Да это же шикарные новости! Всё-таки не зря вы сменили адвоката... Джолин, я так рад за тебя. Обнял бы, но... Джотаро, обними её за меня! Джолин смотрит на отца, даже робко вытягивает руки, но Джотаро не двигается. Когда он отвечает Джоске, то смотрит на Джолин. — Завтра сам обнимешь. Они застывают. Мария недовольно смотрит на Джотаро. — Вот вредина, — бормочет Джоске. — Джолин, а сколько лет дали Ромео?.. Она всё ещё смотрит на Джотаро: будто не сразу слышит вопрос. — Пятнадцать. Губы Джолин дергаются. Ни словом больше, ни словом меньше. Джоске теряется. Он думал, хоть кто-то захочет рассказать ему всё подробно, но Куджо продолжают молчать. Он прокашливается. — Ты... расстроилась? — Не то чтобы. — Джолин пожимает плечами и не сводит глаз с отца. Она сама на себя непохожа. — Чай уже вскипел, я на кухню. Мам, идем? Джолин и Мария прощаются с ним и исчезают из кадра: решили оставить их наедине, уйти от неловкого разговора. Ладно, обсудят всё завтра, или позже, раз Марию так напрягают одни упоминания изоляторов и тюрем. Завтра Джоске заообнимает и забалует Джолин по полной, лишь бы не видеть её грустного лица. Холли пускай присоединяется. Джотаро берет ноутбук в руки и несет его куда-то. — Ушли, — говорит он. — Как они держатся? Мария совсем вялой выглядит... — Секунду. Позади Джотаро виднеются стены его кабинета, закрывается дверь. Он садится за рабочий стол, наконец подключает к ноутбуку наушники. Теперь можно говорить свободнее. Чего он сразу их не надел? Опять представление для Марии: смотри, я говорил с Джоске о совершенно обыденных, семейных вещах? Ну спасибо, что сейчас не начал томно шептать на японском, как делал иногда. Джоске считал, что шептаться им не о чем: разве что о стандах. — Мария как всегда. — Джотаро вздыхает. — Так перенервничала из-за этих судов, что заработала себе новые проблемы с сосудами. Сидит на лекарствах. — Черт... Она и правда натерпелась. — Джоске пытается подобрать верные слова. — А с Джолин ты мог бы быть поласковее. — Чтобы она думала, будто мы всё забудем и простим, а значит, можно и дальше позорить семью? — Говоришь, как родители Марии. Вспомни-ка себя в возрасте Джолин. И просто посмотри на неё, в конце концов: она уже усвоила урок. Такого никому не пожелаешь. — Не начинай. Джоске пожимает плечами. Он бы поспорил, но у него ещё будет время вправить Джотаро мозги лично, а Холли помогла бы ему и с этим. Им не нужна очередная ссора по Скайпу. Джотаро замолкает, долго смотрит в камеру. Джоске никогда этим камерам не верил: качество картинки неидеальное, всё время что-то смазывается и дергается, чудится. Такой картинкой не передать эмоции, взгляд, выражение лица. И всё же кажется, что Джотаро смотрит на него в упор. — Джоске. — Его голос звучит тише. — Увидимся завтра. — Э-эй, хорош. Не делай такое лицо. — Какое? — Сам знаешь. — Лицо, которое заставляет думать, будто Джоске единственный, кого он ждет. — Прости. — Уголки его губ дергаются. Джоске хочет, чтобы он уже отодвинулся от камеры. — Я... Мы будем ждать. — Да. Скоро увидимся. — Передавай моей маме привет. Нет, Джотаро не отодвинется от камеры. Он только машет Джоске рукой на прощание, и тот машет в ответ. — Завтра сам передашь. *** 29 декабря 2011. Вечером Холли встречает Джоске с улыбкой, огромным чемоданом и двумя сумками. А ведь Джоске ещё свои чемоданы тащить. Он изворачивается как может, вспоминая давние навыки игры в тетрис, и на пару с таксистом заталкивает вещи в машину. Они отправляются в аэропорт. Джоске чувствует себя разбитым из-за недосыпа. Он так и не поспал днем, но Холли предвкушает поездку, пытается втянуть его в разговор, и Джоске втягивается. Всё равно не заснет, пока они не взлетят. Потом у него будет где-то двенадцать часов на сон. О, а ещё их ждет пересадка в Мехико часа на два. Когда Джоске спросил у отца, почему он забронировал им такой рейс, тот ответил: «Скажи спасибо, что вы вообще летите одним рейсом, а пересадка всего одна и не в Чикаго». Джоске спрашивает у Холли, как поживает Садао, а она спрашивает, как поживает Томоко. У Садао дела идут неплохо. Недавно выпустил с группой новый альбом, снова пустился в нескончаемые бурные гастроли. Холли не завидует его нынешней жене: музыканты с возрастом не меняются. А вот она с возрастом расцвела, думает Джоске. Дети и внуки выросли, началась новая жизнь. Холли шестьдесят девять, а бойкости и задора ей не занимать. Вся в отца и маму. Её мама — одна из причин, по которым к семейному празднику не присоединится Томоко. Отношения Джоске и Сьюзи Кью начались с её криков и скандалов с отцом по ту сторону океана, но в конце концов она сменила гнев на милость. Дети не виноваты, они не выбирали, от кого родиться. Виноваты взрослые: её муж и Томоко. Если Джозеф не хочет нового скандала, ему лучше держаться подальше от бывшей любовницы. Семья может быть только одна: остался с женой — будь добр соблюдать супружеский уговор. Холли не завидует жене Садао, а Джоске не завидует отцу с такой женой. С виду Сьюзи — милейшая старушка-хохотушка, душа компании, главная после мужа затейница семейных сборов, а на самом деле... Эти мысли остаются при Джоске, конечно. Холли знает, что между её мамой и Хигашикатами не всё ровно, но они сглаживают противоречия, как могут. Сьюзи приняла Джоске в семью. Теперь для неё он всегда желанный гость на праздниках, любимый сын мужа. И Джоске, и Сьюзи не лицемерят, когда говорят друг о друге, но и не выходят за рамки приличий. Холли донельзя приличная. Она даже перестала спрашивать, когда же Джоске женится, и не подыскал ли себе невесту. А мама Джоске продолжала спрашивать, сколько бы он ни отшучивался и ни уходил от ответа. Она не оставляла надежд, что однажды её обрадуют невозможной новостью. Холли же его личная жизнь волновала не так сильно. (Волновало другое, то же, что и его: упущенное и разбитое, разбросанное осколками по праздничным датам и душившее так горячо и тягостно, что он позволял этой тягости длиться уже двадцать с лишним лет. Однажды Холли спросила об этом. Сказала, что тоже сожалеет много лет и наблюдений спустя. Она уже не уверена, кто тогда был прав, а кто виноват. Джоске ничего не смог ответить, просто кивнул. У него за плечами скоро полвека прожитой жизни, а частичка души до сих пор живет его восемнадцатым летом. Теперь Джостары и Куджо слетаются на празднование Нового года, как ни в чем не бывало, и лето Джоске засыпает снегом. Большая дружная семья без скелетов в шкафу. Настолько дружная, что все готовы забыть: Джостар из Джоске посредственный). Поэтому они с Холли болтают о милой повседневности. Как приедут, она обнимет всех первой. Джоске уступает по праву старшинства, но за ним — право втянуть всех в огромное групповое объятие. Перелет дается тяжело, но без компании Холли было бы тяжелее. Утром они прилетают в аэропорт Майами, и Джотаро встречает их на машине. Он обнимает маму. Холли зацеловывает и смущает сына у всех на виду, и Джоске тоже достается крепкое объятие от Джотаро. Достаточно долгое, чтобы насладиться им, но достаточно короткое, чтобы считаться уместным. Из аэропорта ещё два с лишним часа ехать на машине, в приморский городок Рокледж к северу от Майами. Джотаро, добрая душа, даже включил свои нелюбимые попсовые радиостанции с рождественскими песнями, которые обожали Холли и Джоске. Вот бы эта добрая душа ещё завела загородный дом отдыха где поближе. Джозеф оплатил половину стоимости, предлагал и другие варианты, но Джотаро, конечно, подыскивал дом у моря, а Марию заодно охватила ностальгия по местам, где когда-то жили её бабушка и дедушка. Убежище и глоток свободы после кипящего жизнью, душного Майами. Ну, от субтропиков и двадцати градусов тепла им нигде не скрыться. Бесполезно доказывать отцу, что Новый год предполагает хотя бы наличие снега, потому что Джоске услышит: «Да брось, снег у нас был на прошлое Рождество». Ага, у него в Нью-Йорке. Только в этом году приехать на Рождество получалось не у всех, а убежденными католичками были только Сьюзи и Мария, поэтому праздновали не так кучно. Теперь подошла очередь Джотаро принимать гостей, и очередь отца отогреться в тепле. Джоске согревается по-настоящему, когда они приезжают в Рокледж. Их встречают Мария и Джолин. Как и договаривались, Холли затискивает всех первой, а Джоске старается сгрести всех в охапку. Джолин бросается к нему первой, обнимает так долго, что Мария начинает тонко намекать ей на приличия. Он устал с дороги, но хочет разобрать чемоданы сейчас. Пока Джотаро помогает Холли с вещами, Мария и Джолин провожают Джоске в его комнату. Теперь, когда он видит бледное лицо Марии вблизи, Джоске жалеет её ещё сильнее. Завтра гостей у неё прибавится. Приедут ещё отец с женой и Шизукой, раньше никак не смогли. Семья еле собралась вместе, еле урвала подходящие авиабилеты. Снова поднимется радостная шумиха. И если раньше Мария готовила на троих, то с завтрашнего дня будет готовить на восьмерых. Они помогут, конечно, и всё-таки... Ей бы отдохнуть как следует, а не хлопотать по дому днями напролет, даже если она говорит, что эти хлопоты ей в радость. Мария провожает Джоске до его комнаты и уходит. Джолин остается, хочет помочь с вещами, хотя он не просил. Единственное, о чем он её просит — это не трогать пакеты с подарками раньше времени. Джолин раскрывает его чемодан и усаживается на полу, подает одежду, а Джоске думает, что и куда положить. — Ты взял штаны со снеговиком, — говорит Джолин. Джоске стоит к ней спиной и не видит, что она делает со штанами, но по голосу ясно, что Джолин думает о его выборе. — Серьёзно? — А с чем надо было? — Вообще-то, сейчас в тренде олени! — Ну вот, сказала бы раньше. Теперь буду ходить немодный. — Он смеется. — Эй, только не ройся на дне чемода... — Воу, прихватил с собой книгу? Думаешь, с нами у тебя будет время на чтение? — Джоске не сразу понимает, о чем речь, а потом слышит шорох страниц. — А, она пустая... Записная книжка? — Джолин, не трогай, — говорит он чересчур строго. Джоске нависает над ней с вешалкой в руках. — Я только что копалась в твоих штанах, а ты взвинтился из-за записнушки. — Она игриво машет «книгой» перед ним, и золотые вензеля мерцают в лучах утреннего солнца. — А-а-а, это подарок папе, да? Или прадеду? На миг Джоске застывает от её догадки, и этого ей хватает. Джолин улыбается. — Папе, значит. — Джолин! — Ладно, ладно, дай поприкалываться. — Джоске выхватывает у неё дневник, и Джолин отдает его без боя. — У меня для этого не так много поводов. Джоске видит, что Джолин погрустнела, и садится на пол рядом с ней. — Эй. — Он кладет руку ей на плечо. — Я тебя всегда готов выслушать. Она мягко сжимает его руку, смотрит на него. Глаза у неё зеленые-презеленые, яркие, как у Марии, и Джоске не хочет видеть в них тоску, какую часто видел в карих глазах её отца. — Попозже расскажу, если тебе мама или папа этой темой мозг не засорят... А сейчас у меня в кои-то веки хорошее настроение. — Джолин отдает ему сложенные штаны. — Вроде бы я все вещи вытащила. Пойду к маме. — Да, беги. Спасибо за помощь. Они поднимаются с пола, и Джолин выходит из комнаты. Джоске бросает штаны на кровать и крепко сжимает злосчастную «записнушку». Он который год хочет отдать её Джотаро, и который год то забывает проклятую книжицу, то упускает момент, то трусит и решает оставить её себе. Она слишком многое для него значит. Каждый раз Джоске надеется, что сможет отказаться от этой вещицы, от этих воспоминаний, вернуть их Джотаро, но каждый раз понимает, что не готов, и сдается. Нет, это не подарок. Не та вещь, которую можно положить под ёлку и ждать, когда её откроют при всех. Если и вручать — то наедине, без посторонних глаз. И, пожалуй, Джоске хотел бы не только отдать вещь. Он хотел бы поговорить: сказать хоть пару слов о ней, о том, что она значит для него. Попытка не пытка. В этом году он попробует снова.