Не мой сероглазый мальчик

      На следующий день начались пасхальные каникулы, и Хогвартс-экспресс увез Драко домой, в мэнор. Это было, пожалуй, впервые (за исключением бегства со Снейпом на шестом курсе), когда Драко совершенно не хотелось возвращаться домой. Он слишком хорошо знал, что его там ждет — печальные, потухшие глаза родителей, сумасшедшие — тети Беллатрисы, ее же вселяющий ужас громкий смех и красные, нечеловеческие глаза того, кто теперь так часто ему снился. После тех снов юноша просыпался в холодном поту и с колотящимся сердцем, всегда резко садился в кровати, запрещая себе уснуть тут же, пока так хочется, в страхе, что сон, прервавшийся только что, возобновится…       Родители встретили его на вокзале молча. Мать обняла даже, словно не веря, что видит сына живым и невредимым, вздохнула. Драко захотелось вырваться и закричать, прямо там, на Кингс-Кросс: «Мама, да в нашем доме сейчас гораздо опаснее, что в школе, ведь в школе только Кэрроу, а дома Он, мама!» Вместо этого парень лишь позволял обнимать себя, равнодушно, почти механически прижимаясь к матери, ведь ее объятия больше не могли защитить его… Мать была обескровлена и сломлена также, как и отец, также, как и он сам. Марионетки, куклы Темного Лорда — вот кем были они сейчас и от этого внутри было так тошно, что хотелось уснуть, чтобы не видеть…       Первые дни дома проходили так, как и представлял себе Драко — собрания с Пожирателями, пытки, крики невинных жертв, смех Беллатрисы и Темного Лорда. В подвале, как он узнал в тот же день, содержались пленники, но за любую помощь им полагалось жестокое наказание, а то и смерть, причем не самого провинившегося, а его близких — Волан-де-Морт был умен и хитер, прекрасно понимая, что порой собственную смерть принять гораздо легче, чем стать причиной смерти другого. Потому, Драко лишь молча выполнял приказы — приносил пленникам еду и воду, задавал им вопросы, ответы на которые тут же сообщались Темному Лорду и опасался задержаться хоть на пару минут дольше, чтобы не заслужить наказание для своих родителей. Даже несчастные и сломленные — они оставались для него всем, почти всем в этой ненавистной жизни.       Однажды, когда он в очередной раз обходил подвалы, он услышал тихий мелодичный голос совсем еще юной девочки, которая разговаривала с пожилым мужчиной, рассказывая ему странную, вероятно придуманную тут же на ходу сказку, а тот изредка отвечал ей и кажется, даже улыбался. Подойдя ближе, Драко узнал в пленниках мастера волшебных палочек Олливандера и странную девушку с Рейвенкло, подругу Поттера, Луну Лавгуд. Увидев Драко, та не отшатнулась в страхе, как все прочие, а напротив, протянула руку сквозь прутья решетки, желая коснуться его. Старик в испуге попытался оттащить ее в угол комнаты, но девушка мягко высвободилась: — Все хорошо, мистер Олливандер, он не причинит нам вреда, напротив, это ему нужна помощь… — Мне не нужна ваша помощь! — Драко слышал свой почти крик словно со стороны, издалека. Горечь от унижения и жалости этой смелой девочки подняла спрятанную глубоко внутри него волну ярости. — Это вы пленники, вы, а не я! Я — на свободе, и чем ты можешь мне помочь, ведь ты даже за собственную жизнь поручиться не можешь! («Как и ты» — прошептал внутренний голос, но Драко предпочел его не услышать) — Ты несчастлив, Драко, ведь ты живешь без надежды… и без любви… если хочешь, я могу быть твоим другом. Я — Луна, — сказала она, протягивая сквозь прутья худенькую бледную руку.       Несколько секунд Драко смотрел на эту руку — почти прозрачную, с тонкими прожилками голубоватых вен, затем перевел взгляд на девушку — длинные, светлые волосы, большие серые глаза… Она вполне могла быть ему сестрой — внутренне усмехнувшись решил он, и вдруг решившись, почти пожал эту маленькую хрупкую ручку, как вдруг услышал позади себя торопливые шаги кого-то из Пожирателей. Луна коснулась его лишь самыми кончиками пальцев, но этого было достаточно, девочка тепло улыбнулась ему и отошла вглубь камеры, успев шепнуть: «Все будет хорошо, Драко!», а затем в подвале показалось несколько мужчин, среди которых Драко по мерзкому запаху узнал Фенрира Сивого. — Малфой! — крикнул он противным лающим голосом, — тебя ждут в гостиной, наконец-то есть дельце для тебя, и надеюсь, и мы в накладе не останемся, — тут он мерзко захохотал и, схватив Драко за рукав, потащил наверх. Сердце юноши забилось в нехорошем предчувствии.       Он узнал Гарри сразу, как только увидел, хотя жалящее заклятие, выпущенное, очевидно заучкой Грейнджер, сработало как надо, изменив его лицо до неузнаваемости. Один глаз заплыл, щеки раздулись, шрам съехал и почти затерялся под отросшими волосами, а очков, ожидаемо, не было видно. Возможно, другой на его месте не узнал бы его, даже не смотря на стоящих тут же, верных прихвостней — Уизли и Грейнджер, но только не Драко.       Грезивший Поттером уже несколько лет и потому наблюдавший за ним украдкой всегда — в Большом зале, на общих занятиях, переменах, квиддичных матчах, Драко знал буквально все о Гарри — каждую черточку, каждый завиток, как менялся цвет его глаз в зависимости от настроения и освещения, знал его руки и характерные жесты, позы и тот особенный, поттеровский запах, который преследовал его и во снах. И в те ночи, когда Драко не снился Волан-де-Морт, убивающий его родителей, ему снился Гарри, смущающийся и протягивающий руку для дружбы или же для нечто большего. В этих снах Драко никогда не успевал ее пожать или сказать «да» или… Он всегда просыпался, храня на губах вкус неслучившегося поцелуя, а на кончиках пальцев ощущение потерянного прикосновения, и — утраченную любовь — в душе.       Сейчас же Гарри стоял там, посреди гостиной мэнора, обезображенный, но не сломленный, с истинно гриффиндорской смелостью смотря в глаза своего заклятого врага и прочих, собравшихся там же. Отец о чем-то спорил с Беллой, а Драко просто смотрел на него, такого, и не мог насмотреться. Гарри, не его Гарри, что будет с ним теперь? — Ну же, Драко, посмотри внимательно, ты же учился с Поттером, это он? — тихий, протяжный голос отца, словно умоляющий сказать правду… Стук собственно сердца в висках, моментально вспотевшие ладони. А что, если… — Да, это он, отец, это Поттер! Вызов Темного Лорда, Малфои снова в милости и первые из рабов, Поттер схвачен и ничего не скажет под пытками, также как и его дружки… Ну, а потом… Показательная казнь и рассылка воспоминаний всем «светлым». Траур. И новая могила в мэноре утром следующего дня. Слезы моментально постаревшей матери и отца, прочитавшие выведенную аккуратным почерком единственного сына записку: «Я люблю вас, вы единственные, ради кого мне стоило бы жить, но я больше не могу. Простите меня, мама и отец. Но часть моей души была зверски убита вчера, и я не вижу смысла продолжать все это. Крепко обнимаю, ваш сын Драко Малфой»       Бросив поспешный взгляд на мать, на отца, на всех прочих, стоявших там, а затем снова переведя его на Поттера, юноша сказал то, единственно возможное, что давало хоть какую-то надежду всем им. — Я… я не знаю. Не уверен. — Ну же, Драко, присмотрись получше, если это он, то Темный Лорд наградит и отметит нас, давай же, подумай… — в голосе отца так явственно слышалась мольба, но кроме того — жажда власти. Он словно не понимал, что в случае победы темных весь Лондон, вся Магическая Британия превратятся в то, чем являлся сейчас Малфой-мэнор… — Я не знаю, отец! — уже увереннее ответил Драко, вздохнув в притворном сожалении. Продолжая смотреть на Гарри, юноша жалел лишь о том, что тот не владеет легилименцией. Как бы ему сейчас хотелось, чтобы Гарри смог заглянуть в его мысли, увидеть и понять, что Драко не враг, уже давно не враг ему и что единственное его желание сейчас — это помочь им всем сбежать из этого ужасного места.       Все происходившее далее смешалось для него в запутанный клубок событий: пытки Гермионы, крики, появившийся невесть откуда Добби, недобро зыркавший на всех бывших хозяев и с обожанием глядящий на Поттера. В какой-то момент, когда в руках Драко оказались, помимо его палочки, еще две, принадлежавшие тете Белле и Хвосту, он вдруг подумал, что у Гарри и прочих теперь, вероятно, и нет их волшебных палочек… Поттер, спустя мгновения оказавшийся рядом с Драко, подумал о том же, бросив на школьного недруга яростный, решительный взгляд. Тот сделал вид, что пытается защитить эти палочки, но на деле почти сунул их в руки изумленного Гарри, одними губами прошептав: «Победи…»       И, когда Добби аппарировал, схватив Гарри и остальных за руку, Поттер все-же обернулся на миг, нашел глазами Драко и, едва заметно улыбнувшись, кивнул, скрываясь в пустоте. На губах опустошенного, вновь потерянного юноши пряталась предназначенная Гарри, ответная улыбка.       Волан-де-Морт рвал и метал, почти разнося заклинаниями каменные стены Малфой-мэнора. Наказания получили все, присутствовавшие при той сцене, дом долгие часы сотрясался от криков и слез, от умоляющих просьб пощадить. То тут, то там в гостиной темнели ручейки запекшейся крови — повелитель не отказал себе в удовольствии разобраться с приближенными и по-маггловски — кулаками.       В этот вечер, прикладывая лед к разбитому носу, а затем, направляя на себя палочку, чтобы залечить, Драко все же чувствовал себя несравнимо лучше, чем в прочие дни, да что уж говорить — лучше, чем за весь прошлый год. Гарри с друзьями сбежали, и у них снова есть шанс победить, а может, шанс есть и у самого Драко?       Не на любовь, нет, никогда Поттер не полюбит такого как он — мерзкого Пожирателя, сына правой руки Темного Лорда… Но может, если они выживут, Драко сможет быть для Гарри хотя бы другом? А иначе, почему тот так тепло улыбнулся ему, освещая его обреченное сердце, даря надежду на свое расположение? Насколько Драко успел узнать его за все эти годы, Гарри, в отличие от него самого, всегда был искренним с теми, кто ему не безразличен.       «Надеюсь, ты победишь, Гарри...» — шептал он, как шепчут магглы свои молитвы в те моменты, когда кроме как на чудо, надежды и нет. Такого его и застала тогда Нарцисса — бледного, усталого, но с горящими внутренним светом глазами, напуганного, но готового сражаться, если это потребуется. — Это ведь был он, верно? Гарри? — мягкая материнская рука так привычно гладила его по голове. Почти как в детстве.       Драко замер, полуприкрыв глаза, но вдруг распахнул их, с изумлением посмотрев на мать. Не сам вопрос удивил его, нет, он был почти уверен, что мать догадается о том, что он солгал. Его смутило то, как она назвала Поттера — Гарри. Словно знала об истинном отношении к нему своего сына и, более того, не осуждала его за это.       Чуть запрокинув голову и подставляясь под ее ласковые пальцы, Драко ответил, совсем тихо, но так, чтобы мама непременно услышала: — Да, мама, Гарри.       Вложив в эти слова всю свою нежность, Драко осторожно выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза, которые ответили ему теплом и любовью, а кроме того, легкой печалью и пониманием.       Затем Нарцисса поднялась и медленно вышла из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь, а юноша вновь улыбнулся самому себе, почему-то так глупо поверив, что все еще может быть хорошо.