Ere thrice the sun done salutation to the dawn

Если не побоитесь, рекомендую включить Einstürzende Neubauten — Der Tod ist ein Dandy       Хонджун не заметил, но эта боль возникла не внезапной вспышкой, она постепенно нарастала с того самого момента, когда появился он. Ким не осознанно пытался перекрыть её обычной болью, естественной. К такой он мог привыкнуть, мог её понять — он бежал сломя голову, не контролируя своё дыхание, значит, организм будет реагировать соответственно, а именно, ему будет больно. Но то, что происходило теперь, не имело видимых причин, не шло в сравнение ни с чем, что когда-либо чувствовал Хонджун.       Такой боли он не испытывал никогда.       У неё не было определённого очага — она въелась во всё тело сразу. Это невозможно было описать привычными, рациональными понятиями, потому что вряд ли кто-то был способен подобрать хоть близко подходящие слова, чтобы передать, что с ним тогда происходило. Хонджун лишь чувствовал, что его организм не мог ничего сделать правильно — он разучился выполнять всё то, что обычно регулировалось без сознательного вмешательства человека. Перед глазами была пустота, даже пресловутый чёрный цвет, как информация, не доходил до мозга, оставшись лишь бесконечно не понимаемым пространством, а в ушах стоял непрекращающийся звон тишины. Внешний мир стёрся из сознания, словно восприятие полностью отключилось. Точнее, тело не было способно к этому восприятию. Всё будто стало дисфункциональным — по ощущениям органы выворачивало на изнанку, разрывало, потому что они "не знали", как им нормально существовать. Хонджуна безобразно трясло, но он даже не мог воспринимать эти удары об пол — внутренняя боль заглушала это.       Он не осознал, что перестал дышать, пока тело не вспомнило про эту способность — дыхание. Казалось, такое простое действие, но никак самому приходилось сокращать диафрагму, превозмогая возникшую боль. Бесполезно. Он хватал один неисчерпаемый вакуум, давясь им, чувствуя, как создаваемое им давление ещё сильнее сжимало и раздирало.       Эта боль была невозможной, как беспрерывно наступающая смерть. Если, умирая, человек чувствует, как медленно перестаёт работать всё его содержимое, то отчасти это похоже на то, что переживал Хонджун. Но смерть естественна, в отличие от того, что происходило с Кимом. Он не умирал — только чувствовал, как всё его физическое отторгает само себя и отзывается непрестанной болью.       Это не могло длиться без конца. Однако продолжалось достаточно долго, чтобы сравниться с вечностью. Всё, что было когда-либо в жизни, теперь не существовало, не имело пространства в голове. В голове только боль. О ней и думать не получалось, у мозга не было сил хотя бы подумать о том, что ему больно. Одно это голое первобытное чувство, не запятнанное абсолютно ни чем.       Когда же это прекратится?

***

      Возвращение в реальность ударило, как резкое выныривание с большой глубины. Хонджун распластался на холодном полу весь мокрый и дрожащий. Он жадно глотал воздух, из-за чего грудная клетка сильно поднималась и опускалась, взвывая от усталости. Мир вновь был слышим, видим и осязаем, и от такого перенасыщения всё сильнее бросало в дрожь.       Ещё долго он лежал, пытаясь привести дыхание в норму. В голове было пусто — все силы уходили на простое существование. Хонджун постепенно начал чувствовать не только простые вещи — приходила более запутанная слабость. Футболка мерзко липла к телу, глаза и губы, залитые солью, неприятно жгло, а всё, что могло ломать — ломало. Набравшись хоть каких-то сил, он попробовал поднять свою тушу с пола, но со стуком грохнулся обратно. Такой же звук он слышал, когда... Нельзя об этом думать. Самое важное тогда заключалось в простой попытке встать. Минги не к чему было находить Хонджуна у дверного проёма.       Однако он провалялся какое-то время на полу, прежде чем, собрав всю волю в кулак, сделать рывок и встать на четвереньки. Принять вертикальное положение, дарованное ему прошедшими эволюцию предками, не представлялось возможным. Он медленно пополз до своей комнаты.       Ким не помнил большую часть своего маршрута до комнаты, зато впервые оказавшаяся настолько комфортной кровать впечаталась в его память на всю жизнь. Объятый одеялом, он быстро погрузился в царство Морфея и наконец получил свой заслуженный антракт.

***

— Я не уверен, что нам надо было сюда приходить, — боязливо протянул Минги. — Ты боишься своего хёна? — напялив милую улыбку, подстегнул зашедший за ним парень. Он очень мастерски скрывал свой акцент, но некоторые согласные выдавали в нём нездешнего. — Кого боюсь? — Минги стал говорить тише. — Того, с кем ты тут живёшь, — шепча, передразнил гость. — Джуна? Как будто его можно бояться, — он, конечно же, врал. Его сосед испугал его буквально в тот же день ни свет ни заря, а ведь только начало казаться, что над Минги уже никто шутливо не издевается. Иллюзия, которая появилась из-за длительного отсутствия друга дома. — Тогда спой, громко спой. — Что? Это ещё зачем? — он не понимающе поднял глаза на юношу. Тот был выше Сона на пару сантиметров, и Минги от непривычки мог пялиться в его носовую перегородку. В этот раз он немного переборщил, и на его глаза попалась каштановая шевелюра. Хотя ему и не больно уж тогда хотелось поддерживать зрительный контакт. — Твой сосед всё ещё не вышел к нам. Спит, наверно. Тебе же понравилась та песня, что мы услышали по пути? Поделись с соседом. — Да знает он эту песню — он все песни на свете знает. — Тем более, поделись с ним, чтобы тоже оценил, — парень начал трогательно смотреть на Минги, избегавшего до этого его взгляда.       Сон знал, насколько он слабоволен. Никакой страх перед Хонджуном не был способен перебороть ежемоментное давление извне. Он набрал по-больше воздуха и крикнул, что было мочи: — НЕРВЫ, КАК НЕЙЛОН, НЕРВЫ, КАК СТАЛЬ, — начав с басов, его голос сорвался под конец и издал истошный хрип. Начались аплодисменты, а из комнаты Кима послышался грохот.       Хонджуна настолько внезапно вырвали из "сна без снов", что от неожиданности он упал с кровати, стукнувшись головой. Такой же звук он слышал, когда Сонхва свалился со стула. Всё ещё не время об этом думать. Надо было узнать, какого чёрта себе возомнил Сон, порождая на свет самый худший кавер на баухаусовскую Nerves.       Ким хотел встать, но не успел осуществить свой замысел, так как в комнату зашли его злополучный сосед и какой-то незнакомец азиатской внешности. — Выглядишь, как дерьмо, — констатировал гость. — Дерьмо... — схватившись за голову, с явной досадой простонал Ким. — А я как сказал? — Сегодня какой день? — проигнорировав того, Хонджун задал свой вопрос. — Суббота, Джун, всё ещё суббота, — подал признаки жизни застыдившийся сосед, — ты всё это время спал? — Что? А, да, типа спал... — Ким решил, что рассказывать он ничего не будет, не при лишних свидетелях, — Ты лучше скажи, любимый мой, зачем ты привёл этого придурка к нам? — Меня зовут Чон Юнхо! — воодушевлёно вставил своё слово гость. — Я не запомню. Зато имя Пака Сонхва запомнил сразу. — Короче валите из дома, пока я не проклял ваши семьи на семь лет. — Не волнуйся, хён, мы уже уходим, — за этим Юнхо начал выталкивать Минги из комнаты.       Хонджун только и успел недовольно кинуть вслед: — Как ты меня назвал?