Ere thrice the sun done salutation to the dawn

      Всё происходившее дальше ощущалось абсолютно несвязным и не понимаемым, как во сне, словно каждая проходившая секунда забывалась и сразу же становилась далёким воспоминанием, перестававшим ощущаться как то, что происходило в действительности. Проходившие томными шагами вопросы из разряда "Сан не справился с управлением?", "Почему я ничего не заметил?", "Как хён продолжает оставаться в себе так долго, когда, кажется, его не хило так прибило?" и прочие другие блекло терялись, почти не нагружая мысли Уёна просто потому, что в тот момент его разум не мог обработать даже самые простые моменты, а тело продолжало действовать только благодаря неведомой автоматике его собственного организма, так как иначе он бы просто обмяк на полу и навсегда погрузился бы в небытие.       К сожалению, так просто быть не могло. Их привезли в какой-то мелкий участок, и Уён видел, как старший торопливо заполнял пустые формы, попутно отвечая на базовые вопросы, а потом его увели в какую-то комнату, сказав Чону немного подождать. У Уёна не было сил думать о том, насколько неправильно было то, что тогда происходило. Пребывая в сознании, он чувствовал, что не способен даже чуть-чуть зацепиться за те вопросы, что бледно проплывали перед его глазами — он просто не мог принять того, что произошло, и пошатнувшийся от шока рассудок точно не способствовал его включению в процесс. Всё, что было перед ним — пустота. Наверно, именно это и видел перед собой Сан в то мгновение, когда ещё только пришёл домой. Несмотря на быстротечность событий, казалось, что всё это было так давно — очередное воспоминание, растворявшееся в реальности, и если бы Уён хоть немного мог ловить себя на мысли, то точно бы пожалел, что терял каждый момент с Саном в своей памяти.       Сан же всё ещё реален?       От времени оставалось одно слово, ведь Уён уже давно потерял его значение, пребывая в другом понимании себя. Одна секунда, даже меньше, смогла вклиниться в его только найденное равновесие, и, скорее всего, ещё пару секунд до этого он где-то потерял, поэтому верить времени он не собирался, скорее, не хватало осмысления, чтобы нормально его чувствовать, поэтому Уён не мог сказать, как долго он ждал, пока Сонхва не вывели из неизвестной комнаты и повели туда же самого Чона.       Пересекаясь на всё те же жалкие невыразительные мгновения с хёном, Уён увидел его плывущий взгляд — видимо, адреналин, что держал всё это мучительное время его на плаву, уже сходил на нет, и Сонхва медленно одолевал ужас осознания вместе с физической усталостью. Один удар за другим, а он никогда не выходил на ринг и даже в шутку никого не бил. Чон слегка позавидовал тому, что теперь у старшего было время побыть в съедающей время обстановке наедине с собой, пока Уёна должен был мучать какой-то некомпетентный сотрудник полиции, не понимавший, что парень ничего дельного ему бы не сказал.       Но вдруг у Уёна что-то щёлкнуло — сам он ничего толкового и не выдал бы, но мог узнать, что произошло. Тогда бы шелестевшие на фоне вопросы получили бы свои желаемые ответы, и... что бы это дало самому Уёну?       На очередной собственный вопрос он ответить не успел, потому что всё тот же угрюмый полицейский наконец сел напротив него, смиряя парня уставшим взглядом, словно давая понять, что разбираться с этим он не горел желанием. — В принципе свидетель до этого всё сказал, но его показания весьма противоречивые, поэтому мне надо допросить и тебя.       Уён не нашёл, что ответить. Показания? О чём? Всё это звучало не как что-то из привычно встречавшего в жизни Чона, отчего он опять терял связь событий с реальностью. — Ты помнишь, что произошло? — мужчина громко гаркнул, резанув по слуху, отчего Уён немного подключился обратно. — Б-быстро б-было, — он давно не говорил, и от этого было непривычно; в горле пересохло, и слова всё тяжелее оседали на языке, — едем, и вот уже темно. — Мистер Пак сказал, что у Мистера Чхве во время вождения случился припадок, — холодно, игнорируя сказанное Уёном, продолжил полицейский.       Мистер, мистер... Уён лишь пару раз слышал, чтобы кто-то обращался так к парням — опять какие-то далёкие от правды вещи, но припадок? Почему Уён этого не помнил? — Вы не помните? — словно продолжая мысль Чона, спросил мужчина. — Нет, — на удивление твёрдо ответил Уён. — Скорее всего, сильно приложило... и какой в этом смысл? — последний вопрос он пробурчал про себя. — Ну да, конечно, — и как будто в ту же секунду найдя на него ответ, тот продолжил, — Мистер Пак назвал причину этого припадка, но у нас есть улики, свидетельствующие против этого...       Полицейский говорил странно. Сонхва знал, почему это произошло? Противоречивые улики? О чём он вообще?       Последнюю мысль он озвучил вслух, потому что последовал дальнейший ответ: — Мы нашли у Мистера Чхве при себе экстази... знаете ли вы что-нибудь об этом?       Для Уёна уже было слишком много информации. Они будто разговаривали не о его Сан-и, который приходил к нему по ночам в зал, чтобы пообниматься под одеялом, что не могло уместить их двоих. Не о том Чхве Сане, который всегда старался быть весёлым перед его дорогими людьми, потому что не хотел обременять их своими переживаниями. Он точно не был из тех, кого за глаза называли торчками и отбросами общества. Он же хотел быть порядочным членом общества, способным самостоятельно заработать на путешествие со своим любимым... от этого Уён вдруг обнаружил, что казавшиеся выплаканные слёзы вновь подходили к глазам. — Нет, это точно не в его стиле, — начал Уён, — он даже пить не любил, что уж о наркотиках. Он не из тех людей, что... — Мистер Пак говорил то же самое, хоть он и знал о том, что Мистер Чхве иногда употреблял, — в срочном порядке перебил полицейский.       Опять обилие информации. Сонхва и об этом знал. — Мы полагаем, что припадок мог быть вызван этим, но этот ублю... — оговорился, — свидетель настаивал на другом. На самом деле я ему поверил — в таком состоянии он бы точно врать не стал, но это всё чертовски усложняет.       Уён не понимал, почему те моменты, которые имели для него значение, проходили предательски мимолётно, тогда как этот чёртов допрос, где ему по неведомой причине кусочками пытались преподнести действительность, в которую так упорно не верило его сознание, длился целую вечность. Идиотский полицейский как будто специально тянул со своими выдуманными фактами и уликами, только бы Уён ещё сильнее разуверился в правде происходившего. — Прошу вас, я ничего толком не помню, просто... — Он сказал, что парень был Вашим соулмейтом и настаивал на том, чтобы именно это фигурировало в деле, — опять оборвал его мужчина. И оборвал конкретно.       Теперь все вопросы вдруг ушли. Даже если не на всё были ответы, это было тем самым, что прекратило его внутреннюю борьбу. Он знал, что это должно было значить. Знал, потому что у них таких случаев было много, а в Европе все притворялись, словно это было лишь местной байкой, которой хотели оправдать чью-то смерть. Но правда была такой — люди умирали, находя своего соулмейта и влюбляясь в него, не имея за плечами ни одного опыта влюблённости. И Уён мог в это поверить, однако он всё ещё сомневался... — К чему вы ведёте? — Ты же не хочешь, чтобы это дело затянулось и стало очередным поводом для дешёвых газетёнок поиграться с чужой смертью? — чужая смерть всё ещё ни о чём не говорила Уёну, он всё никак не мог ухватиться за эту мысль.       Но на его лице уже читалось отчаяние, и сотрудник полиции от этого лишь устало выдохнул. — Тебе нормально не сказали что ли? Всё ещё питаешь иллюзии?       Всё это было лишь одной большой иллюзией. — У Чхве Сана случился припадок за рулём, он не справился с управлением. Вылетел из машины и получил травмы, несовместимые с жизнью. Его пытались откачать на месте, без толку. А твой друг удержал тебя, иначе бы тебя ждала та же судьба, — будничным тоном произнёс полицейский.       Всё то, что так насильно старалось быть выдумкой, вылавливало Уёна из тягучего моря неправды прямиком в реальность. Сан умер. Сан был его соулмейтом. И всё это время ему было больно от любви, в которой он признавался Уёну так много раз. — Что вы от меня хотите? — словно в пыточной взвыл Чон, потому что какой был в этом смысл? — Отговори Пака, пусть заберёт свои показания и согласится с версией про экстази. Очередное лето любви, тут все, как с ума сошли, наркотики повсюду. Это версия, в которой никто не усомнится, и вам не придётся мучатся с разбирательствами, — тот говорил жёстко, не давая Уёну и шанса сказать "нет". — Я знаю, что ты в нашей стране нелегально. И если оставите, как есть, то вы ещё долго будете привязаны к его смерти. А мне придётся разбираться с этим делом миллион лет, и в итоге оно ни к чему не приведёт. Ты понимаешь?       Тогда ему было неважно. — Просто оставьте меня, — он сорвался на крик, даже не понимая, откуда в нём были силы хоть на какое-то сопротивление. — Только после того, как переубедишь Пака. Я дам вам возможность поговорить прямо сейчас, и поверь, можешь дальше делать, что хочешь.       Как будто он в тот момент хотел что-то делать. — Хорошо...       Он вывел Чона из допросной, проводя его в комнату с более спокойной обстановкой — там хоть были окна, но Уён понятия не имел, что он должен был делать, что сказать.       Нет, Уён, это ты виноват.       И что он мог этому противопоставить?       Сонхва сидел один, а кровь на лбу (неужели ему не оказали медицинскую помощь?) немым свидетельством напоминала о том, что это всё — реально. Уён уже не мог сбежать в свои иллюзорные ощущения. — Сонхва... — и что дальше? Тот одёрнулся, не ожидая, что его кто-то должен был потревожить в ближайшее время, и поднял свои полностью остекленевшие глаза. — Когда ты уезжаешь? — его голос звучал так же сухо, как у Уёна, когда он только пытался говорить в начале допроса. — Я... что..? — Когда ты уезжаешь? — потому что он слышал, когда Сан сказал об этом. О том, что Уён скоро должен был уехать. Ещё одно напоминание. — Родители приезжают через пару дней, но почему ты... — Возвращайся домой, я на неделю буду жить в отеле. Когда за тобой приедут, забери все свои вещи из дома — я не хочу, чтобы ты хоть что-то оставил после себя, — и Уён это понимал. Как бы тяжело это не давалось, но это было самым человечным, что тогда мог сказать ему Сонхва. — Мне всё равно, что наплёл тебе тот полицейский, Сан не заслуживает того, чтобы... — но продолжить не мог.       Уён знал, что для Сонхва всё было иначе — на нём была реальная ответственность. Не только перед собой, себя бы он точно не простил, но и перед родителями Сана. Чон знал, что старший бы не позволил тем думать, что их сын умер из-за дурацкого экстази. И Сонхва давал шанс Уёну сбежать, как он и хотел. Опять сбежать от ответственности. — Не трогай его вещи, я сам со всем разберусь. — Прости меня, пожалуйста, — Уён не выдержал, слёзы вновь прокатились по уже и так заплаканному лицу, — ты же знаешь, что он был важен для меня. Я бы ни за что... — Прошу, не заставляй меня ненавидеть тебя ещё сильнее.       Он не ожидал таких слов — не от человека, который словно не умел ненавидеть. И эти слова были последними, потому что после Уён и правда сбежал.

***

— Я даже рад, потому что ненависть могла помочь ему двигаться дальше. Я уехал и старался не вдаваться в подробности, но, думаю, родители Сана сами согласились не раздувать дело. Так всё и закончилось. Только я так и не вспомнил, что же произошло прямо перед аварией.       Уён был странным рассказчиком — он старался как можно быстрее и вкратце всё объяснить, но то и дело его одолевала ностальгия, и он рассказывал какие-то на первый взгляд не совсем нужные детали, но для Хонджуна это говорило о многом. — Прости, что тебе пришлось обо всём вспоминать... — Ким почесал затылок, всматриваясь, как свет от висячих перламутровых побрякушек отливал фиолетом на лице Уёна. — Я сам решил, что должен рассказать, и теперь... Хонджун, ты думал, что сможешь найти ответ на чужом опыте? — Чон не дал ему ответить. — Я не хочу быть просто левым наблюдателем, потому что... у вас всё иначе. Ты хороший парень, но если бы ты спросил моё ценнейшее мнение, я бы сказал тебе уехать. Уехать, пока он к тебе не привязался, потому что он не переживёт, я знаю. Уехать и дальше самому решать, как со всем этим, — он поднял руки, словно очерчивая это "всем этим", — быть. — Ну а если он уже привязался ко мне? Если бы Сан, ничего не объясняя, исчез, разве тебе не было бы хуже? — Хонджун не хотел этого говорить, но в словах Уёна он не видел для себя выхода. — Конечно, было бы. Чёрт, Ким Хонджун, я даже не знаю, что сказать, — но несмотря на всё у Уёна проскочила мимолётная улыбка. — Хотя нет, знаю. Есть такие люди, как Сан и Сонхва, они чёртовы ангелы, которые пробуждают в других людях эгоизм. Но они, как же это слово... непрочны, потому что слишком добрые. Такие люди обычно ужасно страдают из-за своей доброты. А есть такие, как я — эгоисты. Я отпустил и оставил всё в прошлом. Думаю, ты тоже такой. — Ты так говоришь, словно и не любил Сана вовсе, но ведь это не так, — Хонджун никогда не знал этого ангела Чхве Сана, но думалось ему, что Уён был по-настоящему ему предан. Просто по-своему. — И как же ты это называешь Сонхва добрым, если он сказал, что ненавидит тебя? — Это было для моего блага, думаю, — и Уён наигранно зевнул. — Я устал вспоминать, все мозги себе перенапряг, давай уже по косячку?       Наверно, всё же Сонхва никогда не мог в действительности возненавидеть Уёна. Казалось, теперь и Хонджун мог читать его в некоторых моментах. — Ну ладно, но только по одному. — Ах, да, прости, — Уён насмешливо хмыкнул, — я опять забыл тебе принести твой залог. Но я обязательно верну эту монетку. — Уж надеюсь, это все мои карманные на ближайшую неделю.       И смеясь вместе, словно самые давние друзья, они пошли к той загадочной девушке просить по косячку.