***
Отсыпался Хонджун долго. Когда он открыл глаза, то увидел, что стрелка на часах приближалась к тому времени, когда заканчивался классический пять по восемь рабочий день, и он удивился, обнаружив, что Сонхва продолжал дрыхнуть под боком. — Эй, у тебя разве сегодня нет работы? — Ким толкнул парня в плечо, отчего тот только замычал спросонья, пряча голову под одеялом. — Бездельник... У самого ныло всё тело, как будто он только-только вылечился от простуды, но от непривычки всё так же продолжало ломать. Ким потянул одеяло на себя, чувствуя, что отбирал у ребёнка игрушку, но что уж было поделать, если этот ребёнок сам мог с лёгкостью отшлёпать и даже без ремня— такому хотелось только мстить. — Я у-умволился... ещё давно-о... — не размыкая глаз, промурлыкал Пак. — Почему? Да какая разница, у тебя точно будут проблемы со сном, если сейчас же не проснёшься. Точнее... — время было отвратительно поздним, Хонджун мог так вставать, только когда шёл на ночную смену, то есть именно в тот день. — А ты скоро уйдёшь? — Сонхва открыл глаза и выглянул только ими из-под одеяла, словно кот, намеревающийся напасть на одну из своих вымученных игрушек. — Где-то через час? Я же знаю, как от тебя добраться, — Хонджун решил было скинуть одеяло, пока не понял, что сам был без одежды. Сонхва словно заметил его замешательство, встал, и каким-то образом тот был одет в домашнее. Видимо, всё-таки просыпался до этого. — Ты пойдёшь в студию в своих штанах? — вдруг решил уточнить Пак. — Я, конечно, всё сложил... — ещё бы он не сложил, — но... — Я либо иду на туда, как шлюха прямо после обработки клиента, или, как ребёнок, которому купили одежду на вырост. Что по-твоему лучше? — облачаясь в одеяло, словно собирался идти прямо в нём, спросил Хонджун. — Но ты и так похож на ребёнка... — Сонхва всё ещё не отошёл ото сна и говорил это как само собой разумеющееся, и при других обстоятельствах Хонджун уже давно перешёл бы к насильственным методам ведения переговоров. — Ну, иди, как шлюха, я же знаю, что тебе так и хочется покрасоваться, — и он достал аккуратно сложенные вещи Кима прямо из шкафа и протянул их владельцу. — Ты будешь есть? — Нет, лучше... ну, ты можешь сделать ту бурду, что делал тогда? Белый русский? — Хонджуну бы не помешало освежить голову. — Да, м'леди, — если бы какой-нибудь из ингредиентов чудо-напитка (лучше бы бутылка водки) находился прямо под рукой, то Хонджун бы точно огрел этим чужую чёрную макушку. Ким юрко переодевался, пока Сонхва шумел на кухне и весело приговаривал: — У меня для тебя подарок есть, — сквозь причудливый звук стекла просачивался голос Пака. Хонджун пытался натянуть на себя вторую штанину, — под подушкой. — Ты мне вчера зуб выбил и решил поиграть в зубную фею? — Ким сдался на полпути и полез посмотреть, что же было под подушкой. Лучше бы не видел, — Ты сейчас серьёзно? — и правда зубная фея. Оставил ту самую монетку, а в придачу рядом с ней лежал полароидный снимок, который Хонджун не сразу смог рассмотреть. — Я иногда боюсь твоей проницательности, — и когда Сонхва заметил, что Ким достал фотографию, добавил, — и ты кстати даже спишь, как ребёнок! На снимке был запечатлён Хонджун под одеялом, и только пальцы по-детски держались за покрывало рядом с лицом. Он даже не задумывался, что спал, как трёхлетка. — Спасибо, что увековечил мой позор и дал мне чаевые, я теперь ещё больше на шлюху похож, — Ким наконец справился с одеждой и присел за стол, ожидая, когда бармен наконец принёс бы его заказ. У него было аж несколько секунд рассмотреть немного ссутулившуюся спину и мысленно поглумиться, потому что буквально за день до этого некто напротив ходил словно назло ровно по струнке. Сонхва сделал два белых русских. — Ты мне кстати расскажешь? — начал Ким, когда ему протянули стакан. — О чём? — Пак уже присел рядом. — О девушке, — и, сделав первый глоток, он сам улыбнулся ему, как кот, налакавшийся молока. — Только после тебя... — Сонхва не спешил, намеренно не обрывая зрительного контакта, — ты типа секс-маньяк? Хонджун аж подавился от неожиданности. Такое впору говорить было об Уёне, а не о нём... по крайней мере, Ким Хонджун образца 1989 года точно не подходил под это описание. Его реакция была довольно красноречивой, но Сонхва этого было недостаточно, поэтому он продолжал смирять Кима взглядом. — Ничего такого, чем я мог бы похвастаться, — Хонджун облизнул губы, мысленно порицая за глупые сравнения самого себя с котом. — "Не волнуйся. Мне есть, что тебе показать", — опуская голову вниз и смотря с пошлой насмешкой, передразнил Пак, — что бы это ни было, но ты точно сейчас начнёшь хвастаться. Ким был готов сгореть от стыда. Он не был таким... обычно. Просто настроение было интересным, и его язык почему-то решил обнародовать сразу несколько своих талантов, одним из которых было возбуждённое балабольство. — Ну, в школе я пробовал с двумя девушками, но как-то не пошло, и я решил для себя, что это не моё, однако... говорят, университет открывает много нового, — Хонджун хотел закончить на этом, но взгляд был всё ещё на нём. — Просто на какой-то студенческой вечеринке мне кто-то предложил, а я как-то не так понял, и... — И? — Я даже лица не запомнил, я парней никогда не помнил, только то, что в первый раз было больно, но как-то захотелось ещё, — Хонджун поставил стакан на стол и закрыл лицо рукой, просто потому что больше не мог выдерживать того взгляда. — Ты их даже не помнил? А сколько их было? — дразня, спрашивал Пак. — Или этого ты тоже не помнишь? — Ты вот смеёшься, но это правда. Мне как-то плевать было, я даже не уверен, с кем был один раз, а с кем больше... — в университете он действительно обнаружил для себя нечто новое, но быстро разочаровался в том, к чему всё это могло привести. — И в Манчестере ты тоже так? — Нет, фу... тут люди странные, да и я как-то совсем в работу погрузился, не до этого было, — Сонхва продолжал зловредно улыбаться, будто питался силой грязных сплетен. — А девушек ты помнил? — Ким чувствовал себя, как на допросе в подвале где-нибудь в Москве, а ужасный кгбшник товарищ Пак собирался тыкать ему в лицо своей лампой с надписью "Союз" на внутренней стороне, просто потому что испытывал от этого удовольствие, а не собирался выпытывать государственные тайны. — Да, одна была пакистанкой и любила рассказывать про то, что скоро холодная война сведёт нас всех в могилы, а вторая была из школьной волейбольной команды, и потом она сказала, что ей никогда не нравились парни, но со мной ей просто было комфортно. Они обе были красивыми и... — Хонджун сделал маленький аккуратный глоток, обжёгший его горло, — обе были выше меня. Сонхва даже не засмеялся, в его взгляде вдруг появилось что-то понимающее: — Они были чем-то похожи на меня? Хонджун открыл глаза так широко, что сразу почувствовал, как их начало сушить, и проморгался, чтобы восстановить образ тех девушек. И правда чем-то были похожи, поэтому он кивнул. Сонхва эту тему не продолжил, и Хонджун решил, что пришёл его черёд: — Ну так а ты? Я понимаю, что с Саном у вас ничего не было, да и после ты же не мог... — Не мог, — кратко подтвердил Пак. — Тогда что за девушка? — Хонджуну было интересно узнать, каким же был Сонхва в этом аспекте. — Её родители были друзьями моих, и мы часто пересекались с самого детства, потом учились постоянно в одном классе. Сан постоянно обижался... — он потряс головой, отгоняя этот образ. — Я влюбился в неё, когда мне было тринадцать, и просто взял и признался. Как-то я это легко тогда воспринимал, да и она тоже, потому что сразу согласилась, — Сонхва рассказывал об этом, как о простом воспоминании из прошлого. А потом Хонджун вдруг вспомнил, почему они вообще завели этот разговор. — Стой, ты лишился девственности в тринадцать? — В четырнадцать... — Всё, что я помню, когда мне было четырнадцать, так это то, как я с классом сходил в планетарий, а тут у кого-то полноценный роман был, — Хонджун иронизировал, но говорил только правду. — Я не думал об этом, как о романе, — Сонхва, выдохнув, выдал тихий смешок, — мы просто хорошо проводили время вместе, и она почему-то была одержима идеей научить меня краситься. — Так вот почему... Хонджун не продолжил. Это было интересно. То, как какая-то часть Сонхва была собрана из того, каким сделал его кто-то другой. Теперь это было неразрывно с ним навсегда. Сонхва и правда научился краситься. — Мы расстались, когда нам было по пятнадцать, — просто продолжил Пак, — точнее, её родители развелись, и она вместе с отцом уехала в другой город. Но мы понимали, что это всё не продлилось бы долго в любом случае, так что я плакал всего день, — Сонхва улыбался, оголяя передние зубы, но Хонджун понимал, что тот совсем не шутил. Это было не то что бы забавно, скорее, трогательно и мило. У Пака и правда был опыт лёгкой и красивой первой любви, и судьба, словно в отместку, обрушила на его наивную душу все те события, с которыми ему приходилось справляться до сих пор. — Уверен, ты плакал два. — Я это помню лучше, чем ты своих бывших, — и Сонхва наконец сделал первый глоток. — Кстати знаешь, куда она уехала? Хонджун готов был рассмеяться. Если его предполагаемый ответ был верен, то у судьбы и правда был плохой вкус. — В Манчестер? — Ага, и когда я только приехал сюда, то чувствовал что-то вроде оцепенения. Я не знал, что делать. Но она оставила мне свой новый адрес, и я решил, что это было единственным, на что я тогда был способен, — Сонхва готовился сказать самое главное, — меня встретил её отец и сказал, что она уже давно вышла замуж и завела ребёнка. Представь себе. Хонджуну представить было сложно. Пак ему до этого показал фотокарточку, где Ким спал, как ребёнок, а тут его сверстница уже завела семью. Люди расцветали по-разному. — И он мне говорит, что раз уж мне делать нечего, почему бы мне не поработать на него... — Так это был хозяин магазина? — конец истории оказался каким-то уж совсем сюрреалистичным. Судьба не только не умела шутить, она ещё и сюжетные повороты плохо придумывала. — От одного к другому, да? — Ага, я там работал от скуки. Как ты понял, мне это не сильно нужно, но он даже предложил мне эту квартиру на съём, а у меня никаких сил не было, чтобы заниматься чем-то таким, и, знаешь... — Сонхва не понимал, как объяснить. — Ты не мог тогда пойти к Уёну, но если бы ты просто торчал в этом убогом городе, то так бы и застрял в этой квартирке? — это Хонджун понимал. Когда невозможно было сделать первый шаг. — Мы сегодня как-то много болтаем о личном... И Киму это нравилось. Обычно он не любил такое, ему казалось, что другим нет смысла слышать его бесполезные мысли, да и сам он не горел желанием проникаться чужими историями. С Минги такого не было, потому что тот сам обычно всё держал в себе. Но сказать и выслушать, когда он был с Сонхва, было чем-то естественным, по крайней мере, на тот момент. — Да, мне и на работу скоро. — Когда вы закончите с этим альбомом? — Ким успел привстать, когда Сонхва взял его за запястье. — А, ну, недели полторы максимум. Это гитарный альбом, там не так много работы со сведением, я только хотел навязаться попробовать сделать обложку... — Хонджун прервался, потому что слова споткнулись где-то в карей радужке Сонхва. — Давай уедем отсюда. Попробуем поколесить по стране, а? — он звучал слегка отчаянно, будто уже ожидал услышать отказ. — Я специально купил этот полароид, на который тебя сфоткал. Ты же не хочешь жалеть о том, что проторчал на дурацком севере так долго? Сонхва опять не давал возможности сказать "нет". Какие уж тут альтернативы, когда звучащая как самая по-максималистски подростковая идея на свете, не была такой уж бредовой в представлении самого Хонджуна. — Я... я подумаю, — но Сонхва опустил взгляд так, словно уже услышал то самое "нет" и выпустил было чужую руку, когда его самого быстро перехватили, — не волнуйся, я не сбегу, — теперь была очередь Хонджуна играть в гляделки. Но глаза сушило так быстро, что всё равно приходилось моргать. — Подумай хорошенько. И Хонджун решил, что это был лучший момент, чтобы быстро собраться и, избегая какой-то натянутой неловкости, пойти уже в студию, пока в кармане кожаных штанов лежали законно вернувшаяся бракованная монетка и полароидный снимок с компрометирующим материалом.36
20 августа 2021 г. в 21:51
Примечания:
Я не умею в НЦу, её тут и не будет, но как бы всё на ваше усмотрение и умение представлять.
Сонхва позвал его к себе домой, чтобы вернуть монетку. К сожалению, это было самое ужасное завуалированное предложение заняться сексом в жизни Кима, и любому другому (или другой) Хонджун бы точно отказал, ведь даже состояние не располагало (тут, скорее, ему бы только откинуться лицом в подушкой и плакать, пока его острые черты не вырисовались бы на ткани), но Сонхва находился в совершенно ином расположении духа. Он был готов открыть себя человеку, которому он по какой-то тайной не озвученной договорённости не признавался в любви, и для Хонджуна это на первый взгляд никак не отличалось от всех тех отношений, что были у него раньше, но он одновременно желал и проклинал себя за желание, чтобы и эти отношения были такими.
Хонджун не умел любить раньше — он испытывал потребность.
— Ты же не девственник? — выходя из некоего подобия транса, решил удостовериться Хонджун, пока Пак вёл рукой по всё ещё облачённой в чёрную кожу ноге Кима. Странный вопрос в данной ситуации, но у Хонджуна уже был нежелательный опыт, и он не мог найти момента лучше, чтобы удостовериться.
— Что? — Сонхва-то точно посчитал, что момент его партнёр выбрал явно не лучший. Он закинул чужую ногу себе на плечо, и Хонджун лишний раз помолился на то, что растяжка как его собственных мышц, так и кожаных штанов, была выше среднего. Сонхва приблизился к его лицу вплотную, словно всё-таки пытаясь испытать на прочность, и Хонджун чувствовал, как его разгорячённое дыхание касалось шеи. — Я не девственник, — словно заколдовывая его ключицу, просачивающуюся сквозь кофту, томно и с лёгкой хрипотцой от внезапного перехода на более пониженный тон, отчего совсем иначе, нежели обычно, сказал Пак, и Ким почувствовал, как от одного только голоса по всему телу расходились мурашки. Если раньше Хонджун был влюблён в красоту многообразия звуков, существовавших в одном только восприятии человека, то теперь он был готов молиться на этот голос Сонхва, потому что хотел верить, что теперь он был единственным, кто мог слышать его таким.
— Ладно, но... — не успел договорить, ведь, приближаясь ещё сильнее, чтобы оставить мягкий, почти что невесомый первый поцелуй на ключице, Сонхва потянул слишком сильно, и Хонджуну буквально стало больно, но это было иначе. Он так привык к той, другой боли, что реальная теперь казалась чем-то абсолютно космическим, и сам факт того, как ему причиняли эту боль — наверно, Хонджун мог простить Сонхва слишком многое. Но именно из-за непривычки Ким застонал и попытался заглушить самого себя, отчего Сонхва не затянул первый поцелуй, а отпустил. Хонджун успел закусить губу и прочувствовать ещё одну боль — ту, что причинял себе сам. Он мысленно испугался, что вся эта игра с болью могла раскрыть в нём внутреннего таящегося мазохиста. Он громко выдохнул, как только Сонхва начал опускаться ниже — всё ещё как-то легко и целомудренно, словно боялся сломать, и сквозь одежду поглаживал так, будто пытался полностью прочувствовать, не касаясь на прямую, — с парнями?
— Только с девушкой.
Протягивая пальцы так, чтобы пропустить их под кофту, Сонхва кинул взгляд наверх, спрашивая только им: "Можно?"
От настолько настойчивого взгляда Хонджун аж кивнул. И понял — для Сонхва такое впервые, и он старался ничего не испортить. Ким вдруг подумал, что ему надо было бы тоже озадачиться такой мыслью, но одно чуть более настойчивое прикосновение под одеждой, и он уже снова возвращался в транс, как если бы, проводя узорчатые движения своими пальцами, Сонхва гипнотизировал его тело.
Только с девушкой.
Хонджун знал, что это значило. Для кого-то это было делом чести, но Ким понимал это лишь с точки зрения подготовки, и в данной ситуации вся ответственность опять была на нём. Он мог бы взять на себя ведущую роль, чтобы Сонхва избежал некоторых ошибок, но то, с каким напором Пак пытался сам — вот уже мгновение, и он легко снял с Хонджуна кофту.
Ким увидел этот секундный взгляд — полное осознание в глазах Сонхва. Хонджун точно не был девушкой. А потом он продолжил то, что начал, когда из-под одежды могла виднеться только ключица Кима — всё более настойчиво проводил те узоры уже не только пальцами, но и губами.
А Хонджун только и чувствовал, как каждое новое прикосновение было горячее предыдущего, и он бы стал наковальней, только не совсем был уверен в том, до какой степени он ещё мог бы терпеть, чтобы не расплавиться.
Хотелось самому, потому что Сонхва хоть и снял свой пиджак, но каждая пуговица рубашки всё ещё прочным замком была застёгнута. Он попытался схватить Сонхва за плечи, но в положении лёжа, когда одна нога была всё ещё запрокинута на плечо, а Пак уже спустился до того уровня, что нога Хонджуна приняла почти вертикальное положение, ему пришлось бы привстать, а только остывающие следы, соприкасаясь с прохладным воздухом в комнате, обжигали вновь, словно на их место посыпали негашёную известь, и хотелось, чтобы коснулись снова, оставляя повторный поцелуй, чтобы заживить новые раны, и встать, схватиться, снять чёртову рубашку, запутываясь в петельках для пуговиц.
— Насколько далеко мы можем зайти? — несмотря на прохладу комнаты, сам Сонхва покрылся испариной, ведь при каждом поцелуе старался не дышать, и теперь тратил все свои силы на восстановление дыхания — тело всё ещё помнило, какими были горячими одни лишь его губы.
— Для начала я бы хотел, чтобы ты снял рубашку.
И Хонджун опёрся на локти, чувствуя, как его собственное дыхание замедлялось, и каждый вдох становился всё глубже и глубже. Один вдох — одна пуговица. Сонхва справлялся настолько ловко, что Хонджун опять поддавался гипнозу каждого плавно изящного движения.
Ким теперь умел не только испытывать потребность. Обычно бы досмотрел до конца, но когда Сонхва остановился на середине, Хонджун решил посодействовать и, встав с согнутых локтей, удобно разместившись где-то между ног Сонхва (всё ещё удивляясь, как ловко он передвигал своими конечностями в кожаных штанах), продолжил расстёгивать сам. До этого Ким не имел возможности рассматривать, но теперь, будто ему не хватало силы, чтобы вытащить пуговицу из петли, он каждый раз соскальзывал пальцами прямо на оголённую кожу, и Сонхва слегка вздрагивал от разницы их температур.
Хонджун и раньше замечал то, что кожа Сонхва отдавала медью, и только из-за отсутствия солнца и постоянных пряток под одеждой, его кожа словно была холодного оттенка, и Киму нравилось видеть, как отличался цвет его собственной руки и того участка тела, что он каждый раз осаждал при любой возможности, будто забывая, что вообще-то расстёгивал пуговицы.
Когда же он с переменным успехом умудрился спуститься до штанов, Сонхва скинул рубашку, оголяя плечи, и задал всё тот же вопрос:
— Так насколько? — Хонджун смотрел снизу вверх, словно его спрашивали о плане боевой операции, для объяснения которого нужны были чертежи, средства навигации и хоть одна пишущая ручка, а у него была только палка и песок под ногами.
Он быстро опустил взгляд на пуговицу на штанах и, наконец наловчившись, быстро её расстегнул, но с молнией не спешил.
— Не волнуйся. Мне есть, что тебе показать, — и, взяв замок молнии между зубов, он потянул вниз.