В солнечной лодке

      Мощеная дорожка уперлась в густую непролазную чащобу. Багряные кроны сомкнулись плотнее, затянулись духовитым багульником и всем своим видом демонстрировали: «Прохода нет».       Стерх сокрушенно вздохнул, осмотрелся, взмахнул мечом, разминая запястье, и объявил:       — Не люблю «кошки-мышки». Что дальше, богиня?       Вдоль дорожки вспыхнула тонкая огненная змейка, поднялась выше, скользнула к Стерху и доверительно зашептала ему на ухо, обжигая мочку и висок:       — Сепа рехнулся.       Стерх покосился на огненную змейку, приподнял бровь и уточнил:       — Монстр сошел с ума? Интересно, как он умудрился это сделать, будучи и без того тупым, практически безмозглым червяком?       — Сколопендрой! — раздраженно поправила его богиня. — Сепа — сколопендра, а не червяк! Брат Семираха ограбил святилище-гнездо Сепы в Гелиополе, перебил прислужек-недорослей, вывез целый караван храмовой утвари, а главное — испортил божественные солнечные камни, которые отождествляли с…       — С яйцами священного сколопендрика, — скучным голосом продолжил Стерх, — или сразу с детками, поди разбери эти тонкости — яйца, личинки, симфилы, чудесные реликвии… да-а-а, коне-э-эчно, видали мы такие чудеса! На самом деле, это были просто куски янтаря редкой расцветки, которые купец надеялся распилить и толкнуть на рынке в Мемфисе по сходной цене. Куски янтаря, шарики, с которыми любил играть глупый Сепа, и ничего божественного в них не было, ни-че-го! Игрушка, не более того, но червячок загрустил.       Красный лес притих, съежившись от такого кощунства.       Огненная змейка злобно зашипела, взвилась, застыла над Стерхом высокой раскаленной дугой, раскрыла аспидный капюшон и зарокотала:       — Ты! Ты ответишь за…       — Уже отвечаю! — гневливо перебил ее Стерх. — Отвечаю и спрашиваю — что от меня требуется? Я — доктор, а не ветеринар, и тем более не насекомовед! Сепа сошёл с ума? Сожги его, и дело с концом. Он боится огня.       — Нет, — аспидный капюшон поник, сменившись львиной головой. — Убитые купцом прислужки попали сюда, в Дуат, обернулись ядовитыми двухвостками, остались без присмотра Сепы и творят бесчинства. В лесу на тебя напала самая мелкая из них, обычно они жалят сильнее. Виновный во всей этой неразберихе купец гниет без права на упокоение, но солнечные камни помутнели и раскрошились. Сепа скорбит. Он должен испить воды из чаши забвения и отпустить свое горе. Ты выманишь монстра из логова и напоишь той водицей. Ты его исцелишь.       Стерх возмущенно фыркнул, желая возразить, но лес вокруг него уже пришел в движение — багряные кроны раздвинулись, в чащу хлынуло ослепляющее закатное солнце, воздух стал более сухим, а мощеная дорожка нырнула в мелкий рыжий песок. Красный лес высадил путника посреди пустыни и со вздохом отодвинулся за горизонт.       Пунцовое небо медленно утопило белый солнечный диск где-то внутри себя. Тени удлинились. Рыжие барханы сделались полосатыми, будто тигриная шкура или ритуальный кхопеш.       Песчаный поземок запылил Стерху сапоги, но идти пришлось недалеко — из-за соседней гряды показалась накренившаяся обветшалая часовня. Вокруг нее в беспорядке громоздились пестрые тюки потерянного каравана, на песке поблескивали золотые монеты и украшенные орнаментами тонкогорлые амфоры, напротив входа в часовню выстроились шесть разновеликих статуй из золота, дерева, черного гранита, яшмы, керамики и серебра. Каждое изваяние изображало существо с человеческим телом и приплюснутой головой сколопендры — маленькие глазки и ногочелюсти с коготками были исполнены мастерски.       Стерх осмотрел ногочелюсти, покривился: «Мерзость», — и направился к часовне.       Закат неистово пламенел, ничуть не теряя красок, но воздух и песок уже начали постепенно остывать. Покосившиеся двери часовни медленно отворились. Изнутри здание казалось гораздо крупнее, чем снаружи. На мозаичном полу темнела дыра впечатляющих размеров — Стерх обошел ее по кругу, насчитав двенадцать шагов, цокнул языком и негромко спросил:       — Червячок вырос и разжирел? И какова же сейчас длина пациента?       — Чуть меньше стадия*, — отозвалась невидимая богиня. — Хитиновые щитки, сильный хвост, десять тысяч ног… правда, голова у Сепы так и осталась крошечной, разве что усы не подкачали. Убить его можно огнем или серебряным мечом, поэтому твой кхопеш бронзовый, а огня я тебя не дам. Лечи мануально, кудесник.       — Очаровательно! — сквозь зубы резюмировал Стерх. — Просто чудесно! Как прикажешь, о, солнце моих воспаленных очей! Я напою эту тварь водичкой, только после не жалуйся, что я был с ней недостаточно обходителен!       Богиня что-то рявкнула в ответ, но обозлившийся Стерх уже вылетел из часовни, хлопнув дверями.       Статуи на фоне ярко-красного неба превратились в одинаковые черные силуэты — усатые, молчаливые, простые, без разделения по рангу на драгоценное серебро и простое дерево.       Стерх воткнул кхопеш в песок, снял сюртук, уложив его здесь же, закатал рукава потрепанной сорочки, азартно прищурился на часовню и приступил к выманиванию пациента-многоножки из логова — подхватил ближайшую амфору за тонкое горло и швырнул ее в стену часовни. Затем в ту же сторону со звоном полетели миски, подносы, пустые и полные кувшины, золотые скипетры, мониста, фигурки сфинксов, ибисов, шакалов, погремушки-систры и пригоршни монет.       Пунцовое закатное небо забыло, что пора темнеть, и продолжило с интересом наблюдать за представлением.       Для верности Стерх бросил горшок с монетами прямо в двери часовни, выдернул из песка кхопеш, встал крайним в строй к сколопендровым статуям и замер, прикинувшись еще одним изваянием.       Часовня пронзительно свистнула, защелкала, затрещала, скособочилась и с грохотом осела. Массивные двери сложились карточным домиком. Из пыльной завесы и кучи обломков к небу взметнулся длинный черный монстр. Бесчисленные острые желтые ножки дергались на его блестящих боках, маленькая голова щелкала челюстями, усики свернулись спиральками — Сепа был возмущен вторжением шумного незнакомца.       Стерх крепче сжал кхопеш — от пациента его отделяли шесть статуй и немного времени.       Многоногий гигант плавно опустился на песок, заструился между руинами часовни и пестрыми тюками, подслеповато поводя головой из стороны в сторону, расправил усы, ощупал ими окрестности, шумно вздохнул и развернулся к статуям.       Первая, уже остывшая золотая, его совсем не заинтересовала, зато вторая, еще теплая деревянная… Сепа с шипением обвил скульптуру, с хрустом цапнул ее за голову, смел хвостом две соседние статуи, яростно задергался, поднимая в воздух брызги песка, но обнаружил у себя в объятиях лишь передавленные щепки, отпустил их и снова ощупал песок усиками.       Пустыня едва слышно прошептала: «Ско-о-оро…» — из песка вокруг Сепы беззвучно поднялись витые серебристые цепи с крюками и петлями на концах.       Стерх насупился: «Связать червячка, надеть на него ошейник, обрубить ядовитые челюсти, а потом напоить водой?.. Не-э-эт, я сделаю по-другому. Буду лечить мануально, как заказывали», — от буйного пациента его отделяли всего две статуи — керамическая и серебряная.       На пунцовом небе любопытными глазами зажглись две звезды.       Монстр ощупал керамическую статую, обогнул ее, зло шикнул на серебряную и двинулся дальше — чувствительные усики старательно рыхлили песок. Стерх медленно повернулся, подпустил пациента ближе и с силой наступил на его левый усик.       Сепа застыл, будто в растерянности, но уже в следующее мгновение разразился громоподобным ревом и бросился к обидчику. Цепи атаковали монстра со всех сторон, обвивая, удерживая и не позволяя зарыться в песок. Стерх приказал пустыне: «Чашу забвения!» — и за спиной у него в ту же секунду взмыл синий гейзер, роняя вниз крупные горячие капли.       Сепа, хлестнув хвостом, засипел и сделал еще один рывок. Серебряные цепи тонко зазвенели от напряжения, но Стерх размахнулся и одним ударом отсек взъярившемуся монстру голову, кинув ее в натекшую от гейзера лужу.       Черное тело сколопендры обмякло и вытянулось, бряцнув уже ненужными цепями. Вполне себе живая голова Сепы запищала, забарахталась, хлопая по воде усами и ложноножками, попыталась выплыть, но Стерх отложил кхопеш, схватил голову за усик и притопил поглубже, наблюдая за расходящимися по поверхности воды пузырьками.       — Что… — вспыхнула рядом со Стерхом огненная змейка, — что ты сделал?!       — Еще не сделал. Делаю, — нехорошо улыбнулся ей новоиспеченный ветеринар, продолжая «поить» Сепу. — Видишь? Я лечу его… мануально. Пациент жив, я лишь отсек все лишнее.       — Хватит! — задохнувшись от возмущения, гаркнула змейка. — Он и так забыл обо всем на свете! Оставь его!       — Вот еще! — диалог мгновенно превратился в ссору. — Я сам определяю длительность лечения! Доктор здесь я, а не ты! Хочешь записаться на прием?! В очередь!       — Со-о-ожгу-у-у! — взвыла Сехмет, опалив Стерху щеку.       — Давай! — ощерился тот. — Я и так уже мертв! Мне все равно! Уничтожь меня окончательно! Испепели! Я желаю немного… развеяться!       Змейка-Сехмет отпрянула, поднялась ослепляющим огненным смерчем, моргнула сетью молний, подняла столб песка, раскалила его добела, выплавила фигуру солнечной богини, осыпалась вокруг нее искрами, подсветив линии стройного тела, тонкий черный хитон, растрепанные золотистые волосы и горящий взгляд.       Стерх прищурился на полыхающую Сехмет, пробормотал: «Хорошо, будь по-твоему», — и за оба усика выволок пациента из воды.       Голова Сепы за это время успела отрастить новое тело — пока что маленькое, нежно-розовое, с короткими полупрозрачными лапками, но уже с острым раздвоенным хвостом, покрытое слизью и тонкими шипами. Новорожденный монстр обиженно пискнул, ввинтился в рыжую пыль и исчез.       Пунцовое небо, спохватившись, сделалось темно-синим, лишь у горизонта оставив яркую красную полосу. Пустыня дрогнула, впитала гейзерную лужицу, а затем утопила в песке тюки, статуи и тело сколопендры. Часовня медленно поднялась из руин, восстановившись в прежнем обветшалом виде.       Сехмет тихо зашуршала подолом.       Стерх со вздохом поднял с песка сюртук, рассмотрел темное небо с неизвестной звездной россыпью и попросил:       — Отпусти меня.       — Не забудь кхопеш, — ответила богиня и поманила Стерха за собой. — Наше с тобой путешествие в самом разгаре. Пойдем!