В солнечной лодке

      Короткое путешествие в солнечной лодке далось Стерху не так уж и просто — он будто вновь сделался человеком — чуть прихрамывающим, уставшим и измотанным.       Ночь накрыла белый пустырь и окраину города, притаилась в узких подворотнях, спрятала местный юркий воровской люд и крысиные тропки.       По мостовой змеилась позёмка. Стерх шёл за Сехмет и чувствовал боль от каждого своего движения и вдоха — колкий ледяной воздух терзал лёгкие — огненная богиня же продолжала сиять, как тот самый факел.       — Ва-а-аша Светлость, — сварливо протянул Стерх, — не сочтите за дерзость, но ваш никчёмный раб слегка переутомился и до неприличия трезв, что отнюдь не полезно для его хрупкого здоровья. Ваш никчёмный раб готов сию минуту умереть, правда, не за вас, а исключительно от вас, вернее, от переизбытка вашего сиятельного внимания, по вашей вине… хм, интересно, почему слова «вина» и «вино» так похожи?       — Никчёмный, всё верно, — со смешком ответила Сехмет, — особенно, как наставник. Твой ученик избалован донельзя, а грифон — само легкомыслие. Сначала они искали тебя, отмахиваясь от моих шепотков и подсказок, затем всё-таки нашли твой саквояж рядом с пылающим кабаком, взвыли дуэтом и бросились в пекло пожара.       Стерх остановился — сердце забилось непривычно быстро, словно грудная клетка превратилась в птичью, а её пленник-щебетун яростно рванулся на свободу… Сехмет обернулась и окинула Стерха задумчивым взглядом:       — Что с тобой, Жрец?       — В огонь? Они бросились в…       — Да, мне пришлось сбить пламя. Грифон слегка опалил крылья, мальчишка сжёг пальто и весь перемазался в золе. Они уже чуют тебя, вы скоро увидитесь. Идём.       Двухэтажный дом в конце улицы мало чем отличался от таких же по соседству, но резные дубовые ставни и окованная серебром дверь напомнили «Золотую рыбку».       Стерх придержал перед Сехмет дверь, зашёл следом и щёлкнул замком.       Небольшой холл был пустым, комната за ним — вполне обычной гостиной, не считая множества свечей, щедро расставленных на столе, стульях, каминной полке, узком комоде и даже на полу, вдоль стен. В камине потрескивали алые угли. Рядом, на софе, в ворохе узорчатых подушек, лежал фонарь с душами-искорками. Сехмет наклонилась к нему, постучав по стеклу пальцами.       Стерх закрыл глаза, чувствуя, осязая мир вокруг — гостиная — лиственничные полы, капли горячего воска на шершавых досках, миртовое деревце в кадке; сердце дома — массивная тёмная лестница; столовая — полупрозрачный фарфор на круглом столе, ночь и луна за широким окном, и снова гостиная — шорох сброшенной накидки, шаги и тёплый запах вереса. Стерх открыл глаза. Богиня коснулась его щеки и поманила за собой, демонстрируя очередное облегающее платье с открытой спиной, на этот раз серебристое.       Чем дальше, тем Стерху всё интереснее был вопрос — что она задумала? И какие испытания приготовила для него самого, его спутников и людей, которые (к своему несчастью) окажутся поблизости? Возможно, души-искорки были только предлогом. Наверняка всемогущая Сехмет могла разрешить их дальнейшую судьбу самостоятельно, без участия какого-то там вампира, пусть и доктора, но бродяги и пьяницы. Стерх умел останавливать время, мог даже выцепить эфемерную крупинку из прошлого или будущего, рассмотреть этот осколочек, оценить, осмыслить, чтобы предугадать следующий ход богини, но затеи Сехмет всегда были чрезвычайно сложными, как головоломка с элементами случайности, хаоса, живого огня. Создавать хаос у вампира, пьяницы, бродяги и доктора получалось неплохо, а вот управлять им или что-либо прогнозировать…       В просторной столовой царили тишина, лунный свет и вино — три амфоры на полу у стола, несколько бутылок в буфете неподалёку, серебряный кувшин тонкой работы, венчающий сервировку.       «Вино и вина, — вздохнул Стерх. — Чем больше одного, тем тяжелее другая? Или вино есть лекарство, спасающее от вины, от мук совести?..»       — И что же мы празднуем, богиня?       — О… — улыбнулась Сехмет, приглашая к накрытому столу. — Твоё возвращение из Дуата, конечно. Путешествие по загробному миру было, как созерцание малых Элевсинских мистерий, помнишь? У людей это действо зиждилось на распитии ритуального напитка-дурмана с последующем явлением иллюзорных богов, но у тебя всё случилось по-настоящему — смерть, Дуат, боги… тебе есть чем гордиться, Жрец.       — Благодарю, ваша Светлость, — язвительно промурлыкал Стерх. — Да не оскудеет щедрость твоя по отношению к моей скромной, вернее, никчёмной персоне.       Богиня засмеялась, хлопнув в ладоши, затем крепко прихватила наглеца за воротник, усадила на стул, присела к нему на колени, обняла за шею и зашептала глаза в глаза:       — Наши мистерии ещё не завершены — таинства в самом разгаре. Для тебя это прежде всего приобщение к новому знанию, обучение, переосмысление, обновление. Я действительно очень щедра к тебе, Жрец, поэтому твой ученик, Рихард, присоединится к моим обучающим практикам в ближайшее время. Я его немного по-на-ста-вля-ю вместо тебя, но не трево-о-ожься, все до единого последствия моих уроков будут обратимы. Правда, вряд ли Рихард пожелает отказаться от приобретённого опыта и ещё от кое-какого… трофея… да и ты не будешь разочарован, обещаю…       Она говорила тихо, проникновенно, ласково. Стерх понял, что богиня уже всё решила, а ему оставалось лишь плыть по течению, причём, желательно плыть уже нетрезвым, чтобы не сойти с ума от того самого хаоса, что будет твориться вокруг в ближайшее время. Хаос… огонь, испытания на грани безумия, на грани сил и возможностей, на грани… вернее, на лезвии ритуального меча, но Стерх не мог ей отказать. Он никогда и ни в чём не мог ей отказать, даже тогда у таверны, с фонарём и душами-искорками — он сказал: «Нет», — но ответил: «Да», — потому что для Сехмет у него никогда не было другого слова. Только «да».       — Да, — кивнула Сехмет, прислушавшись к его мыслям. — Я знаю, мой свет. Для меня у тебя есть только «да».       — Сехми… — Стерх дерзнул назвать её малым именем. — Сехми…       Он скользнул рукой в вырез у неё на спине, огладил горячую гладкую кожу прильнувшей к нему богини… но услышал тихий шорох за окнами и едва уловимый свист — это ледяной воздух свистел в жёстких маховых перьях иссиня-чёрного грифона, а белый наст нетерпеливо хрустел под ногами молодого вампира-ученика. Стерх будто увидел ночной город со стороны, их глазами. Сначала снизу — снег, позёмка, мостовая, окованная серебром дверь, ставни. И сверху — скучные крыши, куцые печные трубы, раздражающий боковой ветер, высокий дом и широкое, удобное, очень удобное окно…       Стерх вскочил, подхватив Сехмет на руки, и метнулся с ней в сторону, за крепкий буфет.       Широкое стрельчатое окно взорвалось, брызнуло осколками и осыпалось на пол. В столовую ворвался крупный чёрный грифон, пронзительно заклекотал, взмахнул крыльями, сметая амфоры, кувшин, сервировку, и завертелся на месте.       Через подоконник перемахнул ужасно чумазый, растрёпанный молодой человек, пробежался по разорённой комнате, увидел Стерха и замер с вытаращенными глазами.       Грифон же обнюхал разбитые амфоры, брезгливо отряхнул лапы, учуял хозяина, распушил чуб, но вдруг боязливо пискнул и съёжился — из-за плеча Стерха выглянула богиня.       Молодой человек тоже приметил незнакомую даму, и винную лужу на полу, и в целом довольно таки приватную обстановку, тяжело уставился на Стерха и прохрипел:       — Я вижу, мы тебе помешали? Нам… нам уйти?       — Нет, Рихард, — мягко ответил Стерх. — Нет, мой мальчик…       — Да, Рихард! — властно приказала Сехмет. — Вон! А после зайдёте, как положено — через дверь, испросив прежде моего соизволения.       Грифон послушно попятился к разбитому окну, но Рихард удержал его за крыло, шикнул на чересчур самоуверенную, по его мнению, незнакомку, снова уставился на Стерха и продолжил разговор с ним:       — Как ты мог?! Как ты… мы искали тебя по всей округе, мы думали… мы… думали, что ты растерял силу и замерз где-нибудь! Или истекаешь кровью! Или сгорел… погиб, убит, отравлен, а ты! Ты здесь, ешь-пьёшь и развлекаешься с этой… с этой…       — Рихард, мой мальчик…       Богиня взмахнула рукой. Грифон сжался в комок, прикрывая голову крыльями.       Осколки амфор, стекла и фарфора синхронно вздрогнули и медленно поднялись в воздух. Винная лужа взмыла весёлым кровавым облачком, перемешалась с осколками и ледяным сквозняком из окна, обернулась стайкой бумажных журавликов, недолго, но очень многозначительно покружила над Рихардом, испачкав его светлый сюртук алыми каплями, и исчезла без следа.       Рихард ошалело огляделся — устроенный ими бедлам тоже исчез. Стрельчатое окно вновь было целым, а стол, фарфор, кувшин и амфоры стояли на своих местах. В столовой опять царили тишина, лунный свет, вино и… Сехмет.       Стерх подошёл к ученику, но не успел ничего сказать — Рихард всхлипнул, ткнулся лицом ему в плечо и тяжело задышал, безуспешно пытаясь сдержать слёзы. Грифон подполз к хозяину на пузе. Стерх приобнял ученика, погладил грифона по вихрастой голове, шёпотом попросил у них прощения и покосился на Сехмет.       Богиня наблюдала за ними с интересом.       Мгновение тишины, и у Стерха в голове зазвучал её глубокий колдовской голос:       «Любовь, как огонь. Люди умеют гореть изнутри. И ты умеешь, и твои близкие… и все души в нашем фонаре тоже умеют, просто они забыли об этом, заплутали, попытались заменить любовь на власть, силу, золото, похоть и другие услады. Души-искорки забыли, но мы напомним им, что такое любовь».       «Да, — мысленно ответил ей Стерх, обнимая близких. — Да, Сехми. С чего начнём? Вернее, с кого?»       Богиня тепло улыбнулась ему:       «Души забыли… хм. Мы попробуем объяснить феномен подобной забывчивости на примере… самых известных в древнем мире пьяниц. Вина и вино. Vinum — memoriae mors*…»       «Что?!»       «Урок латыни, мой свет. Древний Рим».       «Интриги, убийства, оргии?! Рихарду ещё слишком рано всё это…»       «О, не трево-о-ожься, Жрец… тш-ш-ш… всё обойдётся. Сейчас мы будем знакомиться и ужинать... тш-ш-ш...»       Из глубины дома нежно, любовно, вкрадчиво зазвучала одинокая арфа.