В солнечной лодке

      Мгла… уставшего Стерха снова окутала мгла, но на этот раз не загробная, с духами-шакалами, а живая, приятно горячая, душистая, плотная — кедровая бочка-купель, приютившая вампира-бродягу, была наполнена доверху и поддерживала, покачивала, тихо всплёскивала, расслабляла…       Праздничный ужин пришлось отменить — ученик и грифон всхлипывали, враждебно зыркали на гостью, а сами между тем совершенно валились с ног. Стерх напоил обоих медовой настойкой и унёс на второй этаж — спать, а после обнаружил гостиную пустой, отправился на поиски львицы, но забрёл в маленькую ванную и ненадолго там приводнился.       Тёплая, обшитая деревом комната казалась тихой норкой, убежищем, тёмной коробочкой. Стерх любил время от времени побыть в одиночестве, подумать, поразмышлять и…       — Вылезай, Жрец! — сварливо раздалось из угла. — Ты сидишь в этой горячей утробе уже целую вечность!       Стерх улыбнулся — львица нашлась.       — Опять ревнуешь, Сехми? На этот раз к бочке?       Воздух раздражённо заискрил. Снизу ощутимо потянуло дымком — под бочкой-купелью разом и на полную вспыхнули все горелки.       Стерх со смешком покачал головой: «Неисправима…» — нырнул, отдаваясь мгле и уже чувствуя поднимающийся снизу жар, но деревянные стенки бочки бесшумно раздвинулись в стороны и куда-то исчезли. Мгла превратилась в просторную бирюзу, вода стала прохладнее. Стерх рассмотрел пёстрое мозаичное дно и всплыл.       Над водой всё было ещё интереснее — мощные потолочные балки, белые колонны, тонконогие рыжие светильники, стены, облицованные синей слюдой, уходящая вдаль спокойная водная гладь и ночь в высоких окнах.       «Мозаика, мрамор, статуи, — приметил Стерх, облокотившись о бортик. — Пол и воздух — тёплые. Воды — по грудь… похоже, это римская терма, вернее, одно из её отделений под названием тепидариум. Львица начала свой урок латыни, только вряд ли я буду покладистым учеником».       — Бу-у-удешь, — низким шёпотом пообещала ему Сехмет, прямо в ухо. — Ещё как будешь.       — Сомнева-а-аюсь, — в тон ей ответил Стерх, пристроив подбородок на скрещенные руки. — Те-э-эрмы — это хорошо и правильно в моём нынешнем состоянии. Кстати, а где здесь комната для массажа и натирания маслом?.. О, держу пари, она в конце во-о-он того перехода. Сейчас я направлюсь туда, умаслюсь, завернусь в простыню, а затем буду праздно валяться на тёплой лежанке, дремать, и что ты сделаешь? Будешь тыкать в меня фонарём с душами, угрожать, рычать и требовать? Да? Я угадал? Спешу тебя разочаровать — это не поможет. У меня совсем нет сил, совсем. Я устал. Мне нужен отдых. Время… я прошу лишь немного времени…       Время. Оно представлялось Стерху рыжим песком — пустынным, горячим, сыпучим. Песок просачивался сквозь тонкое стеклянное горлышко и падал, падал, падал вниз тонкой струйкой, прямо на темечко и…       На плечи Стерху опустились тёплые руки и начали разминать — медленно, сильно, даже болезненно, и одновременно с этим до мурашек приятно. Томно, въедливо, умело, как будто поджигая изнутри утомлённые мышцы, так, что концу этого чудесного действа Стерх совершенно размяк — пробормотал слова благодарности и обернулся.       Сехмет сидела на бирюзовой воде, как изящная кошка на хозяйской подушке, и смотрела на Жреца сверху вниз. Шлейф её тонкого золотистого хитона парил над купальней широким полукругом, белая кожа отливала перламутром, волосы были убраны в замысловатый узел, а открытая шея казалась обманчиво хрупкой. Стерх никогда не испытывал жажды крови, но эту шею ему вдруг до безумия захотелось цапнуть и присвоить. Прямо сейчас. Схватить, укусить… сильно, болезненно, оставляя свой жадный след, метку, услышать ток огненной крови, прочувствовать силу яростной богини, увидеть её воспоминания, сновидения, мечты, распознать всю её истинную суть и, вполне возможно, сгореть после, но всё-таки попробовать эту красивую шею. Или не менее красивые губы.       «Любопытно, — подумал Стерх, — что разозлит её больше — мой укус или мой поцелуй? Очень любопытно…»       Ему бы хватило мгновения, чтобы проверить. Проверить и испытать на себе гнев Сехмет. Проверить и узнать — какого это, гореть среди бирюзовой воды, поднимая клубы раскалённого пара. Проверить и… только Стерху было совсем не страшно: «Поцелуй, — выбрал он. — Только один поцелуй… прямо сейчас».       Бирюзовая гладь взволновалась — Сехмет сама наклонилась к нему и зашипела:       — Я вс-с-сё с-с-слышу! Все твои жаркие потайные мыслишки… я слышу!       — Да, Сехми, — шепнул Стерх, не отводя взгляда от её губ. — Я знаю.       — Жр-р-рец!       — Один поцелуй, только один… ты головокружительно прекрасна.       — Жрец…       Она могла бы превратиться в статую. Или в огненную змею. Или в огромную белую кошку. Или в изогнутый разящий кхопеш, но не сделала ничего из этого. Даже когда Стерх взял её за руки и потянул в воду, утопив золотистый шлейф, когда прижал богиню к разгорячённому себе, она лишь одарила его тяжёлым взглядом в упор — ледяным и жгучим одновременно. Так умела смотреть только Сехмет — странно, потусторонне, волнующе. Как будто любовно. Или убийственно?..       Поцелуй… только один… один.       Первое прикосновение к её губам щёлкнуло Стерха разрядом вдоль позвоночника. Прекратить стало невозможно, только целовать дальше. Ещё и ещё. Сильно, глубоко, вспоминая самую горячую свою зависимость — стихийную тягу к огненной Сехмет.       И никакого вина было не нужно.       А впрочем…       Стерх поцеловал нежную лунку над верхней губой Сехмет и зашептал:       — Хочу с тобой поужинать. Прогуляться по оливковым рощам. Заглянуть на рынок Траяна, прихватить местных кунжутных булок, луканской колбасы и…       — Нехорошо-о-о, — ласково пожурила его Сехмет. — Ты хочешь увильнуть от обязанностей судьи-квестора? Души ждут.       — Они ждут уже тысячу лет! — вспылил Стерх, не отпуская, уговаривая. — Подождут ещё немного! Се-э-эхми, радость моя, это же Ри-и-им — винная столица мира. Латиняне даже лечили вином, всё — от мигрени до мозолей и несварения. Кстати, урок латыни мне не потребуется — я обладаю достаточным словарным запасом для пребывания здесь… хм… к примеру, bene — хорошо, magis vinum — ещё вина, merum — чистое, неразбавленное… Да! У этих прохвостов нужно требовать исключительно merum, а то нальют слабенького компота из сушёной ягоды, и…       Сехмет цокнула и посетовала:       — Увы, Жрец, но сейчас Рим представляет собой лишь декорацию к нашему с тобой делу, и я обустроила её наилучшим образом. Отвлечься и увильнуть у тебя не получится.       Со всех сторон, будто подтверждая её слова, раздался тяжёлый монотонный гул. Чёрная ночь в высоких окнах сделалась красной. Боковые выходы опутала густая дымная паутина. Потолок над купальней медленно, с хрустом, потемнел, осыпая в бирюзовую воду куски штукатурки — терма горела снаружи, подхватив огненную лихорадку от соседних строений.       Жрец усадил богиню на бортик, закрыл глаза и прислушался, принюхался к пространству — жар и угли. А затем вытащил из полотна времени крошечные ниточки — события из жизни города, которые произошли за несколько дней-часов-мгновений до пожара. Стерх сделался доктором-диагностом, а Рим — пациентом на осмотре.       Жаркий полдень накануне пышного празднества — Игры и гонки на колесницах приманивают в город людей, как фонарь — мотыльков… у пристани столпотворение — множество лиц, звуков, пыли. Июльская засуха, узкие изогнутые улочки, тесные многоэтажные дома-муравейники — инсулы, лавки, льняные навесы, каменные здания, но с деревянными перекрытиями и балконами.       Затем вечер, всё такой же удушливо жаркий… стоячий, словно чёрный воздух. На складах у рыночных рядов скапливается слишком много масла для лампад и благовоний… слишком много, слишком.       А после — ночь. Круглая жаровня в маленькой пекарне раскаляется добела, рыжие искры осыпаются на пол. Забытый нерасторопным прислужкой мешок с зерном медленно тлеет, похрустывая… и вот уже огонь вальяжно разливается по комнате, съедая большую часть воздуха, затягивает обугленный пол низким белым дымом и вновь засыпает, притаившись… а нерасторопный прислужка уже бежит к пекарне, причитая испуганным шёпотом. Дверные петли жалобно вскрикивают, дверь пекарни распахивается… и навстречу прислужке вырывается огромный дымный кулак, а затем ослепительное рыжее пламя — мощное, злое, грохочущее. Сметающее всё и всех на своём пути.       Стерх открыл глаза и со вздохом поставил диагноз:       — Прислужку сгубила обратная тяга*. И город тоже. М-да, этот пожар войдёт в историю.       — Всё верно. Великий пожар шестьдесят четвёртого.       — Ты сожгла Рим? — с тоской в голосе уточнил Стерх.       — Нет, — прыснула богиня, сверкая глазами. — Не сожгла, он ещё горит. Пока что. Кстати, твою любимую питейную улочку — Бибератику — я спалила в первую очередь, и до погребов добралась, так что вина ты здесь не найдёшь. Ни чистого merum, ни даже сладкого мусу́льма, ни-че-го. Вино осталось там, в нашем с тобой доме, с нашими Рихардом и грифоном, и чем быстрее ты разберёшься с первой порцией душ из фонаря, тем быстрее мы вернёмся к нашим близким и к вину.       Стерх в раздражении закатил глаза, выбрался из купальни и голышом прошлёпал к выходу, не обращая никакого внимания на ревущее в окнах пламя и рухнувшие где-то за спиной потолочные балки. Впрочем, идти голышом ему было позволено недолго — плеч Стерха вновь коснулись тёплые руки, обнимая, а затем и быстро, ловко, на ходу закутывая в белую тунику, одевая поддоспешник из толстой кожи, подпоясывая крест-накрест тяжёлыми ремнями с коваными вставками, защищая грудь золотым панцирем-кирасой, а голову — аттическим шлемом с высоким гребнем. Вместо перьев на гребне шлема встопорщилось беспокойное рыжее пламя.       Сехмет обернулась огненной змейкой, полюбовалась и хихикнула:       — Ты головокружи-и-ительно прекрасен, мой свет.       Стерх демонстративно промолчал — обиделся: «Сначала таскала меня по Дуату, а нынче… души-искорки, Рим, пожар и императоры!»       — Да, нелегко тебе приходится, Жрец, — посетовала богиня-змейка, примостившись у него на плече. — Служение культу — дело непростое. Отвык?..       Коридор превратился в огненную трубу. Входная дверь вывалилась наружу, брызнув во все стороны раскалёнными углями.       Стерх вышел на рыже-красную пылающую улицу, оглядел свои легионерские сандалии — калиги — и с сомнением покосился на змейку-Сехмет.       — Что? — усмехнулась она. — Боишься обжечь пальчики и вновь охрометь? Как в далёкой человеческой юности? Переста-а-ань, тебе же не привыкать ходить с клюкой, мой свет. Или нынче тебя это пугает? Тоже отвык?       — Сехми, — попросил Стерх. — Сех-ми.       — Жаль, — вздохнула богиня. — Форма воина-преторианца тебе очень к лицу.       Аттический шлем, огненный гребень и кираса осыпались пеплом — к Стерху вновь вернулся его неприметный дорожный костюм и высокие сапоги.       — Доволен? Пойдём.       Огонь жадно, с утробным рычанием поедал город. Удушающее марево пожара вилось вокруг Стерха, плавило даже камни, трещало, ухало и шипело. Рядом с грохотом обвалилась стена, подняв тучу искр и пыли.       Богиня-змейка скользнула вперёд, на одну из боковых улиц, зацепив и притягивая окружающий её рыжий хаос, и вновь приняла самое изящное из своих обличий — стройной пленительной женщины в открытом алом платье. Стерх последовал за ней, ощущая клубящееся вокруг пекло и негромко, временами мысленно переговариваясь со своей госпожой:       — Этот пожар ведь был не просто так, да, Сехми? Ты поняла, что лечить город уже бесполезно и решила его почистить?       — Возможно… — уклончиво ответила богиня. — После Рим отстроят заново. Узкие кривые улочки исчезнут, как и нагромождение людских муравейников. О, а один из наших подсудимых соорудит у центральных холмов огромный Золотой дворец — шедевр архитектуры того времени.       — Что? Нет, только не это… — взмолился Стерх, заподозрив неладное. — Прошу, не говори, что мне придётся судить кого-нибудь из Юлиев-Клавдиев! Тиберий, Калигула, Нерон…       — Ты угадал, — «обнадёжила» Сехмет и вывела его на небольшую площадь, окруженную огненным кольцом, — причём, трижды. Тиберий, Калигула и Нерон.       Фонарь с душами искорками стоял на мостовой у иссохшего фонтана. Почти все души в нём переплелись плотным мерцающим клубком, лишь три беспокойных красных искры будто в панике метались от стекла к стеклу.       Стерх поднял фонарь за ручку, рассмотрел красные души и обречённо глянул на Сехмет:       — Мне не хватит и тысячи лет, чтобы описать все их деяния, разобрать мотивы, причины, предпосылки, обстоятельства…       Богиня сладко улыбнулась:       — Я верю в силу твоего разума, Жрец. И не стесняю тебя в способах… судейства. В методах. В подходе.       Стерх хитро прищурился, сверкнув на Сехмет чёрными глазами:       — Неужели ты предоставишь мне полную свободу действий, радость моя?       — Пожалуй, да, — кивнула богиня. — Так будет интереснее. Я дам тебе абсолютную власть над этими душами. Они так горячо и страстно желали этой самой власти при жизни, что… сейчас я с удовольствием предоставлю тебе абсолютную власть над ними. Ты можешь сделать с ними всё, что пожелаешь. Даже мгновенно испепелить. Стереть. Из истории, из памяти, как угодно. Уничтожить. Мгновенно. Быстро и Легко. Хоть сию минуту. И мы с тобой отправимся домой, к вину, Рихарду и грифону.       Предложение было соблазнительным. Очень соблазнительным...       Красные искорки испуганно замерли, сжимаясь в крошечные мерцающие точки.       Стерх подумал немного, поразмышлял и озадаченно насупился:       — Хм, но Нерон же в это время, в шестьдесят четвёртом, был ещё жив. Он должен наблюдать за пожаром с башни Мецената или…       — Это декорация, — напомнила Сехмет. — Без людей, только город. Иначе голос огня заглушили бы человечьи вопли, ведь только на этой площади сгорело около сотни граждан и неграждан Рима.       — Угу. Тогда я не буду торопиться и начну с Нерона. Мне нравится, как звучит его имя на латыни — Nero. И-и-и, Сехми, я не могу работать в такой обстановке. Думаю, для судейства подойдёт более прохладное и уютное место, вроде того же Золотого дворца. Хочу посмотреть на этот шедевр архитектуры, а заодно и оценить тамошнюю винную коллекцию, раз уж ты здесь всё спалила… Сехми, умоляю, не упрямься! Сама только что пообещала мне свободу в выборе методов, способов, подходов! Я не могу судить их трезвым! А тем более определять их дальнейшую судьбу посреди этого пылающего огненного котла! Не могу! Мне нужна тишина, прохлада, твоё общество и… merum, богиня, исключительно merum.