***
— Сегодня я попаду по всем яблокам! — уверено заявил Фёдор, бодро вышагивая по тропинке вглубь леса, направляясь к поляне для стрельбы. Он так быстро шел, почти бежал, что Иван Васильевич едва поспевал за ним. — Вот увидишь, Вань! — Не думаю, что тебе стоит так забегать вперед, Фёдор. Вчера ты отстрелял лишь половину. Нет, я не говорю, что не верю в тебя. Просто не хочу, чтобы ты разочаровывался. Фёдор резко остановился, от чего Иван чуть не сбил его с ног, а после повернулся к царю лицом. — Мы всё лето потратили на это. Сегодня я собью все яблоки, понял? — он говорил и корчил такую устрашающую мордашку, что Иван лишь кивнул, не желая перечить этому воробью. — Отлично. А вечером матушка испечёт из этих яблок пирог! Басманов-Плещеев в припрыжку направился дальше, а Иван грустно посмотрел ему вслед. — Федя! — Если я собью все — вернусь с тобой в слободу, Ваня! Иван расправил плечи, не веря своим ушам. Он… Что он сказал? У Ивана получилось растопить охладевшее боярское сердце? Он не врет? Хотелось схватить Фёдора и спрашивать, уточнять, просить сказать правду. Неужели он действительно готов к возвращению? — Только попробуй, промахнись! — закричал Иван, поспешил за юношей.***
Руки тряслись, а по лбу катилась капелька пота. Фёдор волновался. Иван тоже. Он сбил шесть яблок подряд. Пронзил их стрелами точно посредине. Седьмое яблоко тоже сбил, но опасно близко к краю. Осталось ещё два. Мышцы на руках предательски тянули и ныли, но Фёдор сделал один вдох, второй. Собрался с силами. Он сможет. У него получится. У него не может не получиться. Стрела разрезала воздух с едва уловимым свистом и сбила восьмое. За ней же полетела последняя. И… попала? Фёдор опустил лук и растерянно повернулся к Ивану. Он не был уверен, что всё это закончилось. Что два с половиной месяца тренировок не прошли зря, и у него правда получилось сделать это. — Совсем неплохо для слепого, да? — негромко хохотнул Фёдор, немного испуганно смотря на Ивана. Секунда, вторая. И они оба сорвались с мест. Фёдор так резко влетел в чужие объятья, что едва не сбил Ивана с ног. Он смеялся, плакал и попискивал от эмоций, пока Иван крепко сжимал его в объятьях и покрывал влажное от слёз и пота лицо поцелуями. — Эй, прекрати, — Иван взял покрасневшее, но совершенно счастливое лицо Фёдора в руки и серьезно посмотрел тому в глаза. — А ну прекрати реветь. Ты такой молодец. Радоваться надо! Ты самый сильный мужчина, которого я только знаю. Фёдор рассмеялся и положил руки поверх рук Ивана. — Странно слышать это от того, перед кем я бабьем платье плясал. — Это только ещё один плюс в копилку твоей мужественности, Федя! Иван снова счастливо улыбнулся и оставил по поцелую на веках Фёдора. Юноша чувствовал горячие губы мужчины на своих веках так отчетливо, будто не было там никакой повязки. Повязка? Теплый августовский ветер лизнул лицо юного боярина. Прошелся по губам, носу, глазам, вискам. Фёдор чувствовал его одинаково хорошо всем телом. — Вань? — Басманов-Плещеев резко отшатнулся и провел руками по лицу. Потёр глаза рукавами. Ничего не поменялось. Повязки всё ещё не было. Была ли она вообще? Фёдор старался, правда старался вспомнить, как надевал её, но у него все не выходило. Будто он всегда носил эту треклятую ткань. — Вань, я… где повязка? — Нет её. — Я знаю, что её нет, от того и спрашиваю! Фёдор резко повернулся. Покрутился. Нет, всё было как прежде — всё такое же синее небо, такие же зелёные деревья. А, нет, в некоторых местах коричневые — выгорели на солнце, но не беда. Красный лук. Зеленые яблоки — кислый пирог, должно быть, получится. Как Фёдор любит. Нет, всё так, как было раньше. Он так же хорошо видит. Видит. Резко повернувшись, Фёдор испуганно посмотрел на Ивана Васильевича, а после изображение пошло рябью и Басманов свалился на траву.***
Тихий стон ознаменовал его пробуждение. Вкусно пахло пирогом и травяным чаем. Фёдор потер ушибленную макушку и сел на кровати. Голова почти не болела, но болели руки. — Мам? — Я бы предпочел снова быть «папочкой», но ежели ты больше хочешь так, — донёсся весёлый хриплый голос, заставляя Фёдора резко посмотреть в угол. На твёрдом стуле, в темноте, сидел Иван Васильевич, при свете пламени свечи читая какую-то старую и потрёпанную книгу. Фёдор широко улыбнулся, а после спохватился и так быстро слетел с кровати, что запутался в одеяле, полетел кубарем. Но его вовсе не волновало это. Его волновало лишь зеркало, стоящее на столе. Запутавшийся в тонком одеяле, он так и не смог встать, так что лишь потянулся до зеркала и жадно уставился в свое отражение. На него смотрели совершенно нормальные, самые голубые на свете глаза. Его глаза. Здоровые и нормальные! Фёдор непонимающе посмотрел на Ивана, потом на отражение, а потом снова на Ивана. — Я вижу? — Тебе лучше знать. Ты видишь? — Иван улыбнулся и встал со стула, подошел ближе и сел напротив Фёдора — на пол. — Но как же повязка? Она была какой-то мазью? Что это было? — Не было никакой повязки, Федь. Фёдор непонимающе посмотрел на царя. Нет же, он был уверен, что Иван принёс с собой повязку, завязал её на глазах Фёдора и наказал не снимать. Это было… А когда это было? Сейчас Фёдор даже не был уверен, что это вообще было. — Но моё зрение, Вань. Когда я снова начал видеть? — Когда перестал считать себя слепым.