блаженный.

      Иван ушел, а Фёдор чувствовал, что вместе с его уходом он теряет себя. В груди нестерпимо болело, жгло, ломалось нечто. Фёдор понятия не имел, откуда у него ещё осталось это самое «нечто», потому что, видят боги, он уже не мог продолжать. Он устал от постоянной боли в переносице, отвратительных горячих слёз. Устал чувствовать себя брошенным и использованным. Возможно, он таким не был, но зато чувствовал себя таким. И это самое важное.       И он понимал Ивана. Чёрт, он действительно понимал его. Возможно, Басманов и сам бы поступил именно так, как поступил государь. Но возможно и нет. Очень легко судить, не будучи причастным к делу. Ещё легче осуждать, находясь по ту сторону баррикады.       Хотелось закричать удаляющемуся Ивану вслед, чтобы тот не уходил. Никогда-никогда больше не уходил. Обещал ведь, что не оставит более. Но упрямство брало верх. И Фёдор молча сжимал кулаки, уставившись в пустоту своего невиденья.       Этой ночью Фёдор лег спать таким же разбитым, каким ложился десятки ночей до этого. С надеждой, что не проснётся на следующий день. Но он проснулся. Это было такое же бесполезное утро, как и любое другое. И день предвещал быть таким же глупым и бесполезным, как и любой другой. Он и был таким ровно до полудня.       — Вы делаете тут, простите, что?       Это первое, что вылетело из уст Фёдора, когда он, с корзиной чистого белья, наткнулся на Ивана Васильевича во дворе. Бельё полетело на землю, тут же переставая быть чистым, а Фёдор хотел было полететь вслед за ним, но был удержан под локоть.       — Мы едем на стрельбище, — невозмутимо отозвался чуть хриплый, басистый голос Ивана.       — Разве дорога к поляне пролегает через наш двор?       Иван тихо рассмеялся, а после забрал у Фёдора из рук корзину и развернул его лицом к дому.       — Ты не понял, Федя. Мы едем на стрельбище. Собирайся. Надевай свой кафтан, или что ты там обычно носишь, бери лук, и мы сейчас же выходим!       Фёдор нахмурил брови, и упер руки в бока. Он не был уверен, но что-то ему подсказывало, что сейчас он выглядит точно матушка, когда отец в который раз возвращается со слободы пьяным: длинные волосы топорщатся, густые черные брови на переносице сведены, а в руках мокрое полотенца. Ну точь-в-точь матушка!       — Иван Васильевич, — елейным голосом произнёс Фёдор, подходя к государю поближе, — Иван, Ваня, Ванечка, — царь расплылся в совершенно счастливой улыбке от столь нежного голоса Фёдора, пока тот подходил всё ближе, укладывал руку на его лоб. — Ты видно ударился, Ванечка? Разум твой помутился? — Резко выражение лица Фёдора вновь приобрело недовольное выражение. — Какое стрельбище, Ваня, какой лук?! Я слепой, как крот, Ваня!       Иван нахмурился и перехватил чужое запястье.       — Не до конца ты слеп, Фёдор. И ежели мечом можешь вслепую махать, то и стрелять тебя научим. Научим тебя делать всё то, что ты так хорошо делал раньше, и, ты даже не заметишь, что ослеп!       — Это глупо.       — Я глупый. ***       — Я всё в толк не возьму, как ты себе это представляешь, царе? — Фёдор тяжело вздохнул и потрогал лоскут ткани на глазах.       — Я покажу тебе, где находится мишень. Мы сделаем несколько шагов назад, и ты попробуешь выстрелить. Закрой глаза и представь, что ты видишь. Представь эту поляну во всех мельчайших подробностях. Представь мишень и лук со стрелами.       Фёдор послушно закрыл глаза. Вызвал в памяти поляну. Представил траву, покорёженные старые деревья, ямки от ежовых нор. Представил, как солнце, заливающее поляну и редкие облака. Фёдор будто действительно видел то, что на самом деле представлял.       Они стреляли до позднего вечера. Сколько часов они провели на этом стрельбище? Пять? Семь? Руки Фёдора нестерпимо болели. Как и правое плечо. Ладони натерла рукоятка, а пальцы — тетива. Но несмотря на столько усилий, Фёдор попал в цель лишь четырежды. Совершенно случайно. Это лишь статистика. Он вовсе не меткий лучник, и никогда им не был.       — У меня не получится, Вань. Мы потратили целый день, и впустую. Это глупое занятие, — пробурчал на обратном пути Фёдор, крепко сжимая в руке лук.       — Завтра мы попробуем снова.       — Вань, — жалобно шепнул Фёдор, поднимая голову.       — Мы попробуем и послезавтра. Никогда не получается с первого раза, понял? Мы попробуем и, если нужно, до зимы будем ходить сюда и стрелять! ***       Иван соврал. На следующий день они не пошли на стрельбище. Они пошли к тому озеру, на котором Фёдор споткнулся от натянутую верёвку и чуть не разлил утащенное со своего дня рождения вино. Они сидели под закатным солнцем и пили красное вино, как самые настоящие алкоголики — посреди недели, закусывали бараниной, пока Иван рассказывал всё, что видит, а Фёдор представлял всё это в мельчайших деталях.       Когда они, наконец, дождались звёзд на небе, вино в бутылке уже давно закончилось, а от вяленой баранины остались лишь кости. Фёдор сидел, облокотившись на старую корягу, с повязкой на глазах, и перебирал пальцами волосы Ивана, лежащего на его коленях. Государь, закинув ногу на ногу, рассказывал про большую Кассиопею и Андромеду, про Цефея и Волопаса, а Фёдор так явно себе это представлял. А ещё рассказывал мифы.       -… когда Кассиопея однажды похвалилась, что она превосходит красотой нереид, разгневанные богини обратились к Посейдону с мольбой о мщении, и он послал морское чудовище, которое грозило гибелью подданным Цефея. Оракул Аммона объявил, что гнев божества укротится только тогда, когда Цефей принесёт Андромеду в жертву чудовищу, и жители страны принудили царя решиться на это. Цефей отдал свою дочь в плату за глупость и длинный язык своей жены, — Фёдор вздохнул и чуть улыбнулся. — Правда, потом Персей спас царевну. И они прожили долгую жизнь и были вознесены на небо из-за любви богов к ним. Но это уже не так интересно, правда?       Иван рассмеялся и утвердительно кивнул.       — А про Волопаса расскажешь? Такое странное слово. В-о-л-о-п-а-с, — Иван рассмеялся сам своим словам и прикрыл глаза.       — Вообще, созвездие называется Волопас, но миф, связанный с ним, рассказывает об Икарии, — Фёдор откинул голову назад и упер взгляд в синее звёздное небо. Прямо туда, где находилось девяти звёздное созвездие. — Награждает Дионис людей, которые чтут его, как бога, и за гостеприимство Икария, так же наградил его. Дионис подарил ему виноградную лозу, и Икарий был первым, разведшим в Аттике виноград. Первым, кто сделал вино. Однажды он дал этого вина пастухам, а они, не зная, что такое опьянение, решили, что Икарий отравил их, и убили его, а тело его зарыли в горах. Дочь Икария, Эригона, долго искала отца. Наконец с помощью своей собаки Майры нашла она могилу отца. В отчаянии повесилась несчастная Эригона на том самом дереве, под которым лежало тело. Дионис взял Икария, Эригону и ее собаку Майру на небо. С той поры горят они на небе ясною ночью — это созвездия Волопаса, Девы и Большого Пса.       — Почему Кассиопея — это Кассиопея, Цефей — Цефей, — задумчиво произнёс государь, — я даже понимаю, почему Майра — Большой Пес, а Эригона — Дева. Но почему Икарий оказался Волопасом — никак в толк не возьму?       — Он был пастухом. С греческого «волопас» — пастух. Кажется. Я не уверен.       Иван Васильевич резко встал и внимательно посмотрел на юношу. Фёдор посмотрел на него в ответ.       — Откуда ты всё это знаешь? Разве тебе преподавали астрономию?       Фёдор рассмеялся и встал, разминая ноги. В ступнях неприятно защекотало.       — Тебя в юности учили астрономии, а я таскал книги по мифологии из твоей библиотеки. Я знаю мифы, и как выглядят созвездия, только по рисункам, которые были в тех книгах.       — Ты таскал книги из царской библиотеки?       — Я всегда их возвращал! ***       После обеда, вечером, ночью — Иван Васильевич находил время, чтобы приехать к отказывающемуся возвращаться в слободу Фёдору, чтобы отвезти его пострелять, порыбачить, подраться на мечах. Они ездили по лесу, полям. Купались в речке. И с каждым таким разом Фёдор чувствовал себя всё более зрячим, а Иван чувствовал себя беззаботным подростком. Их обоих это устраивало. Их обоих это делало счастливыми.       И с каждым разом, когда Фёдор стрелял с завязанными глазами в самую точку, когда перешагивал камень, о котором его не предупреждали, Иван чувствовал, что у них получается. У них обязательно получится закончить всё хорошо. Потому что быть иначе не может. Теперь они есть друг у друга. Снова.