Спасите наши души

На июль, как обычно, пришелся бесовский зной, погода стояла как в самых жарких котлах преисподней. От моего изнывающего от пота и испарины вида другие сотрудники управления приходили в смятение: в подвале не было ни кондиционеров, ни вентиляторов, и окна, соответственно, не открывались. Продуктивно работать в духоте было свыше моих сил, поэтому Владимир Александрович любезно пригласил меня в свой относительно просторный кабинет. Конечно, вентилятор, стоявший рядом с кулером, не создавал прохладу (скорее гонял горячий воздух по закрытой комнате), но кто откажется весь рабочий день провести рядом со своим привлекательным руководителем? Была уже середина дня, и я, опаленная солнцем, устало и лениво нажимала на клавиши. Текст перед глазами плыл и никак не желал восприниматься как нечто цельное. Я практически засыпала, положив голову на сгиб локтя. Внезапно раскрылась дверь, и я сразу выпрямилась. Зашёл следователь. Он оглянул меня с ног до головы, задержав взгляд на сонном лице, и сунул мне в руки упаковку с мороженым. — Это мне? — я недоуменно посмотрела на угощение. — Да, — мужчина подмигнул, заставив меня непроизвольно улыбнуться. — Ешь скорее, а то растает. — А запросы? — Потом допишешь. Я развернула яркий зелёный фруктовый лед. Пахло яблоком, и как он угадал мой любимый вкус? — Может, мне вернуть вам деньги? Следователь нахмурился и шикнул, преподнеся палец к губам. Я подумала, мол, что ж, вызов принят. На следующей неделе жара спала, и зарядили летние ливни, но обратно в подвал меня не отправили. Как-то с утра я сделала капучино из молока и кофе и налила его в термос. Когда предложила Владимиру Александровичу кофе, он весь обомлел. — Что это? — он приятно удивился, вскинув густые брови. — На вкус просто изумительно, спасибо, — следователь продолжил смаковать мягкую молочную пенку. С тех самых пор у нас вошло в традицию баловать друг друга чем-то вкусным. Я угощала Владимира Александровича (а иногда и Константина, когда он заходил к нам на чай) то куском яблочного пирога, то свежим рассыпчатым печеньем, которые я несколько раз пекла по утрам. Следователь же покупал что-нибудь простое в ближайшем магазине. Владимир Александрович всегда так радовался небольшим подаркам, а мне нравилось, как добрел его взгляд и расплывались губы в широкой улыбке. Он говорил: «И когда ты только успеваешь?» А я думала, что для него и не так рано встать могу. Цвета жизни были во много раз ярче, чем обычно, как под сильнодействующими наркотиками, с которых практически невозможно слезть. Я подходила к нему, наклонялась, еле дыша, боясь до ужаса помешать, заглядывала в его загорелое лицо, вкладывала документы ему в руки, чуть касаясь кончиков пальцев. Он переводил на меня малахитовый взгляд, отяжеленный усталостью и недосыпом, но успокаивающий своим нежным теплом, и вздыхал. А мне так хотелось хоть раз в жизни к нему прижаться безнаказанно, без последствий. Я по его изумрудным глазам, по расслабленным уголкам губ, по сглаженным морщинкам видела, что он будто бы хотел что-то сказать, но не мог. Да и так ли нужны сейчас эти слова? В пятницу утром я пришла с плохим настроением. Это был мой последний день на практике. — И что, всего на две недели, да? — Владимир Александрович даже оторвал взгляд от своих бумаг и перевел на меня. — Так точно, — добродушно ответила я, хотя внутри чувствовалась слабая голубая грусть. — Поня-я-ятно, — протянул следователь. — А в следующем году ты во вторую смену учишься? — Нет, Владимир Александрович, в первую, — ответила ему я. Я прекрасно понимала, что совмещать практику с учебой практически невозможно. По моим принципам, нужно было делать что-то одно, но делать это хорошо, а не загружать график и превращать все в кашу. К тому же, маленькая часть моей души была в смятении после всех этих мелочей со следователем. Если бы мы с Владимиром Александровичем больше не виделись, проблема бы исчезла на корню, так и не проявившись во всем размере, не показав зубки. Под проблемой я имела в виду… себя, наверное. Свои мысли и эмоции, путавшие трезвый ум, сбивавшие с толку глупости и фантазии, которым не было места в моей голове тогда. Это глупо, это не тот человек, в которого нужно было бы «влюбляться». Мне очень сложно было употреблять это слово применительно к своему наставнику, который хотел научить меня чему-то, а не развести розовые мысли по всему организму. Мне было ужасно стыдно перед ним. Я ничего не говорила про следующий год, даже не заикалась. Порой что-то лучше оставить, пока не вляпался в проблемы. Ох, моя наивность.