Спасите наши души

Настал первый день практики в новом году. Я так ждала его! Мне не пришлось привыкать заново — все было так же, как и в прошлом году — чистые коридоры, знакомые лица, пустующий кабинет в подвале. Константин меня помнил и был рад, что я вернулась. Но, на самом деле, я больше ожидала увидеть кое-кого другого. Ради этого я даже вырядилась, будто пришла в офис — белая футболка, юбка и тонкие черные чулки. Мне казалось, я выгляжу лучше, чем обычно, и смогу немного больше понравиться подполковнику Гидалевичу, к которому так хотела попасть. И настал тот момент. Я постучала в кабинет, на двери которого висела табличка с именем Владимира Александровича. Через несколько секунд оттуда вынырнул следователь, раскрыв дверь. Прежде чем поздороваться, он на мгновение замялся, оглядев меня с ног до головы, раскрыв глаза чуть шире, чем это было нужно. — Добрый день, а я на практику, — я улыбнулась ему со всем тем счастьем, что испытывала тогда. В голове у меня метались мысли о том, что он явно был удивлен моему приходу. Мы ведь целый год не виделись. Это было так приятно! Владимир Александрович поздоровался в ответ и пригласил войти. — Тебе нужно задание, да? — мне показалось, что его голос дрогнул. — Сейчас-сейчас. Он вел себя странно, как-то неестественно. До этого я никогда не слышала в его голосе такого напряжения, будто бы он натянут, как струна. За целый год он немного осунулся, у него впали щеки, а мешки под глазами стали еще более заметными. Утешая себя, я подумала: «Слегка постаревший, но не менее привлекательный». Хотя меня сильно настораживало его поведение, я попыталась расслабиться, ведь следователь мог элементарно устать. Но его зеленые глаза были как будто слегка с безумным блеском, что смущало меня. Сначала Владимир Александрович молча копался в документах, но он их словно и не читал вовсе, а просматривал пустым, ничего не значащим взглядом. Потом он метнулся ко мне и попросил меня сесть за его ноутбук. Пока я включала компьютер, Гидалевич навис надо мной, и его тяжелая тень закрыла меня от солнечного света. Краем глаза я видела, что он смотрит не в экран ноутбука, а на меня сверху вниз. — Давно тебя не было, — подал голос следователь, и его рука опустилась на мое плечо. Она плавно скользнула ниже, по локтю, рваными поглаживаниями дойдя до самой кисти. Я удивилась, но не стала убирать его настойчивую шершавую ладонь. Я развернулась к нему, немного улыбаясь, но все еще не понимая, делает ли он это по-отечески, с добротой, либо… нет, по-другому быть просто не могло! Но его рука осторожно сползла мне на колено, коснувшись краешка юбки. Я встала из-за стола, отпрянув от следователя. Мне казалось, что он просто шутил. — Владимир Александрович, вы чего? — жалобно произнесла я, и мои слова больше были похожи на скулеж. Владимир Александрович резко и без предупреждения сделал пару угрожающе уверенных шагов. Я отступила назад, и в мои ляжки больно впился тупой край стола, стоявшего напротив. Мое сердце стало часто-часто биться, выпрыгивая из груди, и я задержала дыхание, отчего легкие сжались. Внутри у меня все кололось от напряжения и страха, голову сдавило тисками. Я нахмурила брови и приоткрыла рот от неожиданности, и, кажется, почувствовала слезы, подступающие к глазам, но пока что не собирающиеся проливаться на щеки. Я почувствовала себя пойманной в клетку птичкой, что больше не может раскинуть крылья и взлететь. Моя сладостная и до чертиков пугающая ловушка. — Постой, не бойся, — его голос звучал как обычно непоколебимо и абсолютно спокойно. К голове подступила кровь, большими потоками бегущая по артериям и капиллярам, и на моем лице проступили бледно-розовые пятна, а уголочек губ на секунду затрясся в мелкой дрожи. Казалось бы, сейчас внутри должны крутиться миллионы мыслей, но почему-то там не было ни одной. — Прошу меня извинить, — следователь говорил это вкрадчиво и аккуратно, смотрел мне в глаза, не моргая. Еще ровно два медленных шага, и он оказался почти вплотную. Зверек попал в твой капкан, так чего же ты ждешь, охотник? Просишь прощение у зверька, перед тем, как освежевать его? Умно, умно. Он положил свою грузную руку мне на плечо, и я моментально нервно передернула им, а он сильнее вжался крепкими пальцами в меня. Я почувствовала, как следователь начал давить рукой, и, о черт, Владимир Александрович был еще сильнее, чем я себе представляла! По всему моему телу прокатился страх, но моя дьявольская сторона увидела в этом какое-то подобие удовольствия и желания. Наставник отпихнул мое плечо так, что я неудобно присела на стол, и мои носочки кед едва касались пола. А он наоборот еще больше придвинулся, заставив развести ноги, которые я тщетно пыталась соединить обратно. Я готова была расплакаться, а его лицо было непроницаемым. Он смотрел таким взглядом… Немигающие, широко раскрытые глаза, малахитовый блеск которых не отрывался от меня ни на секунду. — Прости меня, — прошептал он одними губами. Он задрал мою юбку одним точным движением, и я негромко ахнула, приложив ладонь ко рту. Его рука надавила еще больше, плечо конкретно заныло от боли, под его весом я почти легла на стол спиной, оставив голову навесу. Следователь торопливо расстегнул свой ремень и ширинку, и больше обратно дороги не было. Он все время смотрел в глаза, даже когда спустил мое нижнее белье до колен, даже когда снял пиджак и бросил его на пол, как ненужную вещь. Я не понимала, почему меня это пугает, почему мне неприятно. Я представляла себе это по-другому, а его действия рушили все мои фантазии и шаблоны. Я думала, что сейчас или закричу, или разревусь, или подерусь с ним, или начну стонать, — но я не сделала ничего из этого. Ступор не давал мне шевельнуться, а позволял только подчиняться воле Владимира Александровича. — Прости, пожалуйста. Черт, он вошел в меня. Обычно это не было больно, но в тот момент все мои внутренние мышцы будто бы застыли, не желая двигаться. Следователь закатил глаза, прикрыл веки на секунду, блаженно выдохнул и снова вошел. На этот раз более плавно и менее напористо, будто бы извиняясь за «осечку» первым движением. Он полностью накрыл меня своей тенью. Мы не соприкасались телами, но он оперся руками по обе стороны от моей шеи, а его плечи и грудь казались мне такими широкими, что я полностью подчинилась и не рыпалась. С течением его фрикций мои мышцы становились все более податливыми, и вскоре я уже могла расслабить напряженный живот и затекшие ноги. Я уже было подумала, что на этом все благополучно закончится, но нет. Следователь почувствовал, что я немного отпустила ситуацию, и воспользовался этим. Он грубым движением схватил меня за волосы, больно стянув их в своей ладони, и мое лицо оказалось очень близко к его лику. Его движения стали размашистыми и чересчур нетерпеливыми, бедрами он бился о мои ягодицы, причиняя боль и ужасный дискомфорт. Следователь дернул мои локоны, и мы столкнулись лбами. Его малахитовые глаза как будто бы почернели, и блеск самоцветов сменился болотной тиной. Он очень громко дышал, выпуская горячий воздух носом мне в лицо. Я скривилась в неудобной позе: он заставлял меня держать голову приподнятой, пока я лежала на спине, раздвинув коленки, и мне очень хотелось откинуть шею назад. Я боязливо оглядывалась дверь. В то же время мне хотелось, чтобы тогда кто-нибудь зашел в кабинет и прекратил все это. Я думала, что случайный прохожий откликнется на ритмичные глухие стуки. Но никто не пришел. А Владимир Александрович, казалось, и не хотел останавливаться. Он грубо хватал мое лицо, когда я отворачивалась, и заставлял смотреть в его дрожащие, неестественно расширенные зрачки. Местами его лицо тоже покраснело, а на лбу выступил пот, но он никак не выбивался из сил. Я в последний раз взглянула на дверь, решив, наконец, хотя бы позвать на помощь, но следователь будто предугадал мои действия, резко вскинув руку и зажав широкой ладонью мне рот. — Пожалуйста, — его умоляющий шепот срывался. — Пожалуйста, еще немного. Он комкал мои щеки пальцами, от недостатка воздуха в уголках моих глаз выступили слезы. Следователь быстро встал со стола, разжал пальцы, и я почти до головокружения вдохнула кислорода. А он, не останавливаясь, задрал мои ноги, впившись ладонями в тонкую ткань чулок, и вошел так глубоко, как только мог. В тазу меня поразила неожиданная резкая боль, и скорчилась на поверхности стола, выгнув спину. С губ Владимира Александровича сорвался победный вздох, и с этого момента он уже не мог остановиться. Толчок за толчком, его взгляд становился все безумнее, руки — все грубее, движения — все более быстрыми и хлесткими. Пока, наконец, он не вышел. Я чувствовала, как он начал пульсировать за несколько секунд до этого, а теперь он расслабленно приподнял брови вверх и наполовину прикрыл веки, а на мои ляжки и промежность пролилась его белесая горячая жидкость. Он рухнул в свой стул, раскинувшись на нем без сил. Это был конец. Я стыдливо натянула белье и выбежала в коридор, направившись в туалет. За дверью его кабинета я отчетливо слышала очередное «постой».