Декаданс

Мы плывем над землей, и антипокой Сердце сжимает ледяной изящной рукой. Мы пьем слова, пьем слова и едим, И сжигаем слова, и они превращаются в дым.

Холодный вечерний воздух скребет горло, отзываясь вероятной простудой. Сидя на злосчастном козырьке крыши, Ди устало трет лицо ладонью. Макияж неумолимо размазывается под холодными пальцами, создавая полосы и делая парня похожим на викинга-дохляка. Он понимает, что неразумно вот так сидеть на холоде уже полчаса, но какое-то паршивое чувство никак не дает покоя. Будто если вглядываться куда-то в темноту улицы впереди, что-то обязательно произойдет. Тупо до блевоты, да. И на эту тупость, как на приманку, выползают дикие, слишком любопытные звери. — Че такой кислый? — рыжая голова высовывается из открытого окна и Ди в очередной раз жалеет о том, что слишком рано снял наушники. — Касси не дала себя чмокнуть на прощание? Блондин оборачивает на брата бледное, вымазанное несвежим макияжем лицо и характерно хмурится. Хэви почти пугливо охает. — Ого. Могу ее понять. Ты свою рожу видел вообще? — Заткнись. Кряхтя, парень перекидывает ноги через подоконник и осторожно выбирается на козырек. Металлическая поверхность чуть скользит под подошвой обуви, так что ему требуется некоторое время, чтобы добраться до блондина и без позволения сесть с ним рядом. Ветрено, но небо чистое. Если присмотреться, можно даже разглядеть мелкие вспышки звезд далеко вверху. Летом их будет гораздо больше. — А если серьезно, что случилось то? Ди напряженно вздыхает, будучи не в силах понять, действительно ли ему хочется поговорить с младшим братом о наболевшем или это всего лишь итог эмоционального перенапряжения. С одной стороны, он искренне переживает за Кассандру и хочет исправить ситуацию. Или, хотя бы, облегчить ее. Так, чтобы не подставляться, не рисковать и не лезть на рожон, но достигнуть максимальной эффективности. Хочет, чтобы она не боялась идти домой. Не вздрагивала каждый раз, когда кто-то слишком резко поднимает руку рядом с ней. Не замазывала синяки слишком прозрачной тоналкой и не огрызалась на него. С другой... — Отвали. Хмурясь, юноша заглядывает в большие зеленые глаза Хэви, простодушные и наивные, как у щенка, и выдерживает недолгую паузу. От неожиданности рыжеволосый громко сглатывает и обиженно отводит взгляд в сторону. Он знает, что бывают моменты, когда брата лучше не трогать. Знает, каким резким и жестоким тот порой может быть. Знает, но никак не может привыкнуть. И жалеет из-за этого не себя, а его. Потому что молчать и шипеть на других тяжелее, чем просто... Поговорить о чем-то. — Сам отвали, — бормочет он прежде, чем тощий силуэт блондина прячется за стеклянным барьером своей спальни. Замявшись, парень снова запрокидывает голову, но не видит ничего, кроме мерцающих точек. И что такого в них находят глупые девчонки? Зато почти сразу, куда более земной и менее загадочный, за спиной раздается голос Виктории. Подпрыгнув от неожиданности и из-за этого едва не свалившись, Хэви рывком оглядывается на мать, недовольно наблюдающую за ним из окна его же комнаты. — Хэви, ты охренел? Или тебе дохера жарко? Хочешь опять кучу уколов антибиотиков в задницу? Мне кажется, твой папаша на нее еще в прошлый раз достаточно насмотрелся. — Да мам, я тут всего пять минут стою! Ты че так пугаешь вообще? — Хоть двадцать пять. Я не хочу опять слить кучу бабок на таблетки, чтобы ты не обсирался каждый раз после... — Все, все! Хватит! Я лезу обратно. — Быстро, блеать! Один шароебится вечно, теперь ты туда же. Проходит несколько часов, прежде чем жизнь в доме металлистов наконец-то перестает бурлить. Объятый сном, двор тихо шелестит травой и прячет в себе разноцветных кошек. Тут и там. Дремлющих, настороженных, охотящихся и напуганных. Одна из них ловко взбирается на злосчастный козырек уставшими лапами, вдыхает запах ночи и скребет гладкую поверхность когтями. От мерзкого звука у нее самой сводит челюсти, расширенные зрачки сужаются на пару секунд, неспособные принять нормальный диаметр - в крови, как наркотик, стучит адреналин. Он же притупляет боль от укусов цепного пса, что сорвался со своей цепи и погнал. Погнал так давно, что кажется, был всегда. Безумная, жадная гончая. Тычется лбом в стекло, снова и снова, как муха, только покрытая блестящей черной шерстью. Мягкой, но спутавшейся от долгого бега, вонзающихся веток и ветра, так не вовремя затевающего свои игры. Холодно. Как же чертовски холодно. Когда придет тепло и кошки смогут не прятаться? Не искать тепла в объятом сном дворе... Кошачьи глаза наконец-то находят другие за стеклом - ярко-голубые на фоне красных, невыспавшихся белков. Юношеское лицо корежит искренне изумление, что, определенно, стоит назвать редким зрелищем. Он торопится, поднимает створку вверх и не-по-джентльменски ругается, когда та упрямо застревает. Кошка то ли смеется, то ли хрипит от боли. — Что ты здесь делаешь? Черт, что у тебя с лицом? — встревоженный голос звучит низко. Не дожидаясь ответа, Ди протягивает руку и помогает ночной гостье пробраться в душную комнату. Сквозь открытое окно в нее тянет весенней свежестью. — Я хочу поспать, — тянет кошка человеческими губами, рассеченными снизу, но пересохшими от соли в давно высохших слезах, — можно? Блондин тяжело сглатывает, медленно меняясь в чертах. Превращаясь в угловатое, остроугольное чудовище со стиснутой челюстью. Пахнущее гневом, болью, горечью и стыдом одновременно. Кошка чувствует этот запах и нервно прячет глаза, по привычке ощущая себя виноватой. И пока юноша борется с несвойственным ему желанием разнести что-нибудь к чертовой матери, она лишь терпеливо ждет. — Конечно, — произносит он чужим голосом. — Спасибо. Ответив шепотом — все равно, что в бреду — Кассандра отворачивается и на ходу стягивает с себя джинсы. Нежную кожу скрывает только широкая полоска черного нижнего белья, в полумраке комнаты сине-лиловое пятно на ее ноге кажется его продолжением. Словно это как-то поможет скрыть смущение, Ди обхватывает себя руками за тощее тело, но взгляда не отводит. Смотреть на нее сейчас - не изучать и любоваться, а дышать горячими углями. Следом за джинсами на пол падает толстовка. Оставшись в майке, девушка-кошка забирается под одеяло и с удовольствием перенимает кожей остатки чужого тепла. Уставшее лицо мгновенно трогает некое подобие улыбки, пока ошалелые глаза все еще смотрят со стороны. Когда дыхание выравнивается, Касси наконец расслабляется, и блондин подходит ближе. Мнется, но спрашивает: — Я могу лечь? Ты.. Тебе не будет плохо? — Ты можешь. Ей не приходится повторять дважды. Заняв вторую половину, парень ложится на спину и устремляет взгляд в потолок. Левый глаз дергается. Кассандра лежит на боку к нему лицом. Она пахнет ярким потом, который вырабатывается только на адреналине, и уличным холодом. Ди вдыхает этот запах полной грудью и замирает - незримые руки стискивают горло, мешая дышать. То ли всхлип. то ли вздох. То ли его, то ли ее. Не разобрать. — Прости меня, — произносит почти неслышно, одними губами. — Все в порядке. Ты ни в чем не виноват. — Я ничего не сделал, — повторяет, как блядскую мантру. — Но я его изничтожу. — Не смей, — Кассандра перебивает, не открывая глаз, и парень чувствует, насколько серьезным становится ее лицо. — Не смей ничего делать. — Объясни. — Я устала. Мне нужно поспать. Нам обоим. Пожалуйста, давай просто останемся так. Он не может с ней спорить. Особенно когда холодные пальцы на протянутой руке касаются его волос и стискивают локон, не больно, не тянут, но все равно ощутимо. И держат так, словно пахнущая подростковым шампунем золотистая прядь может от чего-то спасти. Как ни странно, девушка так и засыпает. Требуется лишь несколько минут. Они не прикасаются друг к другу, не дышат в унисон и не делят одну подушку. Не греют друг друга теплом собственных тел. Но эта проклятая прядь в ее тощей руке кажется Ди самым настоящим, самым интимным жестом из всех, что когда-либо с ним случались. Медленно повернув голову, он недолго рассматривает ее лицо в темноте. Чуть приоткрытые губы, опухшие от слез щеки, дрожащие во сне ресницы. Хочется их потрогать, но не решается - велик риск разбудить. Вместо этого протягивает руку в ответ и осторожно перехватывает локон ее волос тоже. Пытается понять, что такого в этом неощутимом касании? Ответ не приходит. Зато приходит сон. Густой и глубокий. Его честно делят на двоих.