Декаданс

Вернусь я туда, где кушают смерть И черпают жизнь из хрустальных бокалов, Где ничего невозможного нет, Да, это немного, но это немало.

Провернуть это оказалось просто. Настолько, что Хэви даже малость возгордился. Сперва он докопался до отца, затем до Виктории. Та, хоть и не имела ни малейшего желания позориться, все же согласилась, будучи не в силах сопротивляться умилительно-идиотским уговорам младшего сына. Когда женщина с трудом утвердила идею с хозяином бара (и отбашляла немного денег пополам с угрозой дать по морде...), начались приготовления. Чтобы распечатать афишу и флаеры, ребятам даже пришлось устроить импровизированный фотосет — собрались в каких-то трущобах, загримированные, как дешевая версия Kiss. Говоря честно, Ди был в ужасе, но, несмотря на это, изо всех сил поддерживал чертовски воодушевленную Кассандру. Ну, настолько, насколько вообще мог поддерживать Ди — молчал и ухмылялся. Предвкушение будоражило сильнее, чем перед конкурсом. Там, по крайней мере, была кучка судей и таких же малолеток, как сами ребята. Здесь же — самый настоящий городской бар. Воняющий кислым пивом, потом и потрескавшимися кожаными куртками. В общем, круто. Девушка никак не могла нарадоваться предстоящему выходу в свет, к подготовке которого приобщилось столько народу. В какой-то момент организация небольшого концерта вовсе превратилась в общее дело: Глэм чаще занимался с Касси и Хэви и помог им составить плейлист, Ди согласился перепроверить все провода и осветительные приборы. Ну, так, на всякий случай. Чес великодушно помог с распространением информации, а Виктория... Виктория, ради всеобщего блага, просто не вмешивалась. Наблюдала со стороны, недовольно бурча и изредка горделиво поглядывая на сыновей. Как ни странно, на обоих сыновей. Калеб и Стивен усиленно репетировали, рассказывали о намечающейся движухе друзьям, те — своим, и дальше по цепочке. В день Х в баре царил настоящий ажиотаж. Пожалуй, впервые в этом небольшом, прокуренном здании схлестнулось такое огромное количество мужиков-постояльцев, недоумевающих от происходящего; прыщавых подростков, девчонок в сетчатых колготках, а также просто любопытных зевак, заглянувших на огонек вечером пятницы. Редкий момент, когда заведение оказалось открыто абсолютно для всех. Люди сновали из стороны в сторону, дожидаясь, пока музыка из колонок сменится чем-нибудь более интересным. Лился алкоголь, сливались голоса и перегорали лампочки. Бились кружки, сыпался пьяный смех, вешались официанты. Для них, совсем еще юных и неискушенных, не знающих, что такое настоящая слава — это было чудом. Успехом, начавшимся еще задолго до того, как Касси открыла рот перед микрофоном. Это было забавой, было огнем, свободой и самой настоящей жизнью. Той, что есть здесь и сейчас. И разве может быть что-то лучше? Одним из первых занявший стол, наиболее удачно расположенный относительно наскоро сделанной сцены, Глэм умиротворенно потягивает безалкогольное пиво из кружки. Его не заботит ни шум вокруг, ни перспектива опозориться — он знает, что этого не произойдет. Постукивая ногой по липкому полу, мужчина просто сидит и в своей манере улыбается. Безумный светловолосый черт. — Скорее бы это закончилось, — страдальчески тянет Вики, сидящая рядом, — поверить не могу, что согласилась. — Еще два часа, пятнадцать минут и сорок три секунды... Сорок две... Сорок... — Все, все, я поняла! Вырастила сына на свою голову. Херов гитаристишка. Не, я конечно рада, что он там не брэйкдансами какими-нибудь занимается, но это уже слишком. — Не парься, Вики, — роняет мужчина на ее манер, — все пройдет быстро и безболезненно. Как препарирование лягушки. Главное начать. Рыжеволосая странновато косится на непоколебимого мужа, затем на кружку в его руках, принюхивается. Для безалкогольного пойла что-то слишком много закидонов. Нервничает, что ли? — Э-э, да-а, — тянет она, оглядываясь по сторонам и ища знакомые лица. Растерянные байкеры, зажатые полутораметровыми девочками в черном, теперь кажутся совсем нелепыми на их фоне. — Мне, это, отлить надо. А потом я пойду к своим. Иначе не выдержу и разъебу эту сцену до того, как все начнется. — Конечно, Вики. Будь аккуратней, у детей здесь куча комплексов и газовые баллончики. С характерным скрипом сдвинув стул, женщина поднимается с места и тепло целует мужа в макушку. Быстро, но ощутимо, чтобы никто со стороны не успел заметить. — Если кто будет приставать - кричи, — хихикает она, краснея. К тому моменту, чуть потрепанный после возни с аппаратурой, из служебного помещения вываливается Ди. Как ловкий хорек, он шустро протискивается между потными телесами и взглядом находит стол отца — кажется, единственный островок покоя, вокруг которого не толпятся разношерстные идиоты. — Закончил? — спрашивает мужчина риторически, просто чтобы начать разговор. Блондин устало роняет себя на стул и подпирает голову рукой. — Ага. Сказал Хэви, что если он рухнет на этой сцене на колени, то провалится в подвал. Полудурок поверил. Зато, нам не придется на это смотреть. Глэм одобрительно поджимает губы и чуть покачивает головой. Он по своему опыту знает, как нелепо выглядят подобные выкрутасы, особенно в столь юном возрасте. Такое себе могут позволить только культовые личности и настоящие профессионалы. Такие, как он сам, например. Какое-то время отец с сыном молчат. Пока вокруг суетится гам, они будто погружены в прозрачный беззвучный вакуум, никого из них не смущающий. Мужчина всегда находится немного «в себе», а Ди и вовсе крайне редко испытывает потребность в разговоре. Смотрит по сторонам своими ядовитыми голубыми глазами, запоминает, косится на мобильник. Окружающий его мир куда сложнее и больше, чем миры тех, кто его окружает. И это настолько потрясающе, что от узколобости других то ли смешно, то ли блевать хочется. Когда на сцене наконец-то начинается движение, Глэм, почему-то, полностью обращает внимание к старшему сыну. Тот будто специально не замечает этого: рассматривает появившуюся Кассандру, как произведение искусства, впитывает омерзительные помехи микрофона, из ее рук звучащие подобно музыке. И так похожи их взгляды, но так поразительно далеки. — Я горжусь тобой, Ди, — произносит мужчина за мгновение до того, как бар захлестывает музыка. Парень широко распахивает глаза, но не спешит поворачивать головы. Ждет подвоха, продолжая глядеть на приступившую к первой песне «Амальгаму». Поймавшие драйв, ребята на сцене выглядят настолько уверенно, что невольно проникаешься их энергетикой. Почти завидно. — С чего это? — спрашивает он беззлобно, но с искренним непониманием. Оборачивает лицо к отцу, хмурит брови - слишком уж не любит то, что нелогично и непонятно. Как ни в чем не бывало, мужчина опивает из кружки еще немного пива, салютует скачущему Чесу. Тот, как ни странно, быстро поймал местный вайб и бросился в отрыв — все так напоминает молодость, что самому хочется взять гитару и вырваться на сцену как в старые добрые. Вспомнить первых фанаток, первых поклонников, первые концерты и первые настоящие деньги. — Полудурком называешь брата, а сам задаешь глупые вопросы, — кружка слишком шумно касается стола и Глэм почти пристыжено поправляет ее, перфекционистски повернув ручкой вбок. — Все очень банально. Огромный путь, пройденный не тобой. И все же, без тебя бы он пройден не был. Блондин говорит совершенно негромко, но почему-то сын прекрасно слышит его сквозь грохот музыки, стеклянных кружек и толпы. Юноша кусает губы, как бы пробуя услышанное на вкус, отплевывается, не в силах переварить. Оба глядят на сцену. Где Кассандра, такая счастливая и искренняя в своем искусстве, склоняется с нее к какому-то пьяному придурку. Она протягивает к нему микрофон и, так как песня звучит достаточно известная, тот вяло бормочет в него перепутанный текст. Нелепо, но этого оказывается достаточно, чтобы еще больше подогреть тех, кто на сцене, и тех, кто за ее пределами. — Ересь, — фыркает парень, отмахиваясь. — Это ее заслуга. — Да, но ответственность за ее жизнь лежит на тебе. Так что, и твоя тоже. — Пф, не брал я на себя никакую ответственность. Глэм косится на сына многозначительно, устало вздыхает. Из нагрудного кармана рубашки вытаскивает сложенный в несколько раз лист бумаги. По нему видно, что раньше бумага была сильно смята, но после кто-то попытался максимально аккуратно привести ее в порядок. Развернув документ, мужчина кладет его на стол и пятью растопыренными пальцами пододвигает к сыну. Тому хватает доли секунды, чтобы пробежаться по строчкам взглядом. Мгновенно побледнев, парень пытается выхватить листок, но мужчина резко прижимает его к деревянной поверхности своей ладонью. — И это только часть того, о чем ты не позаботился. — Черт, я... — Забудь, — вернув себе прежний вид, Глэм натягивает улыбку обратно и сминает документ одним ловким движением руки, — я уже решил это. Исполнение не идеальное, но риск... Заслуживает уважения. Хотя я все равно считаю, что ты глупый щенок, влезший в опасное дело. И при этом горжусь. Странно, правда? Выдержав паузу, парень только ухмыляется краешками губ и — всего на секунду — с удовольствием опускает глаза. Неужели ему настолько важно было услышать от отца нечто подобное? Особенно после всего того, что он говорил ему раньше... Благодаря прожитым годам и выпитым литрам, Чес выдохся после второй песни. Махнул малому рукой, как бы обещая вернуться, и пританцовывая двинулся к барной стойке. В горле пересохло так, что Сахара нервно курит в сторонке; пот капает с волос на ресницы, тело приятно пульсирует. Заметив на одном из барных стульев шевелюру лучшего друга, мужчина бесцеремонно подваливает сзади и кладет ему руку на голое плечо. — Черт, Глэм! А малой-то просто настоящий зверь! Инструмент рвет прямо как ты когда-то, тара-та-тяу, прикинь! Может тебе его, это, в большое плавание отправить, че думаешь? Где-то на середине словесного потока раздается раздраженное покашливание. Брезгливо дернув плечом, женщина недовольно оборачивается на наглеца. Это место и так вызывает у нее стресс и желание помыться, а после подобных выходок — тем более. Узнав в лице блондинки небезызвестную Лидию, Чеснок невольно присвистывает и с щербатой улыбкой отшатывается на шаг назад. Выставив руки в жесте «сдаюсь», мужчина со смехом тараторит: — Ёшки-макарошки! Пардон сильвупле, мадам, сразу не признал! Шардоне май франсе, так сказать. Какими судьбами? Если бы, закатив глаза, можно было увидеть собственный мозг, Лидия обязательно это сделала бы. Определенно, сегодняшний день она запомнит очень надолго. Просто потому, что он еще долго будет сниться ей в чудовищных кошмарах. Главное только, чтобы оно того стоило. — Исчезни, — выплевывает она холодно. Чес разводит руками, без тени обиды продолжая хихикать. — Понял! Обернувшись обратно к стойке, женщина с ужасом обнаруживает перед собой полную кружку пива. Пена перебросилась через ее края, жирно стекает по стеклянным стенкам вниз, прямо на липкую деревянную поверхность. — Я, вообще-то, заказывала «Бароло»! — А я заказывал тридцать сантиметров, а пришло десять. И че теперь? — фыркает бармен, перебираясь к другому гостю. Доиграв до перерыва, группа высыпает со сцены в зал. Стивен — в туалет, блевать от переизбытка эмоций. Калеб на время перебирается в бар. Хэви потерявшимся щенком ищет маму, пока Кассандра и Ди затесываются в самый дальний, малолюдный угол. Буквально разрывающаяся на части от гаммы чувств, девушка обхватывает блондина за шею, крепко сжимает его в объятиях. Тот, чуть растерявшись, аккуратно кладет руки ей на лопатки. Будто боясь сломать, прижимает к себе. — Я думала, выйдет ужасно! Ну, ни то, чтобы вышло на десять баллов из десяти, я налажала в некоторых местах, но... Но бля, скажи, что получается классно! Не смей меня переубеждать! Она смеется и тараторит, запинается, несет ересь. Юноша послушно внимает, готовый слушать от нее что угодно. Кивает, готовый расписаться под каждым словом. Готовый обнимать, прикасаться, вдыхать ее запах и чувствовать. Готовый то ли на все, то ли на что-то еще большее. — Да, неплохо, но было бы лучше... Девушка осекается, мгновенно становясь серьезной, отстраняется, рассматривая веснушчатое лицо. — Ну, давай, говори! Что, нужно было октавой выше? Да я бы там задохнулась тогда. — Вообще-то я хотел сказать, что было бы лучше, если бы с вами был нормальный басист, а не Хэви, но... Но да, можно было и октавой выше. Несколько секунд парень продолжает держать серьезную мину, но в какой-то момент все же не выдерживает — пропускает тонкую, почти стеклянную улыбку, которая ни на секунду не ускользает от внимательного взгляда карих глаз. Улыбнувшись, Касси ударяет блондина кулачком в плечо и скрещивает руки на груди. — Да иди ты! Выйди сам, попробуй. — Ну уж нет, я не собираюсь так позориться. Здесь и так собралась вся городская шпана. Чес слишком хорошо постарался, когда разбрасывал флаеры из окна своей тачки. Вспомнив, как это выглядело со стороны, Кассандра смеется в кулак. — Особенно когда он чуть не наехал на нашу химичку возле гипермаркета, а потом бросил стопку флаеров ей в лицо! Я чуть не обделалась. — В нужном месте в нужное время... — Точняк. А еще... Договорить Касси не дает уже знакомый ей, наигранно-деликатный кашель. Отвлекшись друг от друга, ребята синхронно поднимают взгляды на худую женскую фигуру, слишком зажатую и ухоженную для такого мероприятия. Лидия глядит сверху, скривив губы, будто это они отвлекли ее от какого-то невероятно важного дела, а не наоборот. — Эм, Лидия? — обращается Ди, у которого язык не поворачивается назвать ее тетей. — Нужно поговорить. На улице. Сейчас. Поздний вечер обдает колкой прохладой. Раздетые, Касси и Ди выходят из бара, и парень приобнимает девушку за плечо, чтобы ей было не так холодно. У дверей еще толпится народ, потому приходится отойти подальше. Там, из дорогой припаркованной машины показывается личный водитель в идеально наглаженной форме, но блондинка одним коротким жестом отправляет его ждать дальше. Отряхнувшись, женщина с удовольствием вдыхает свежий воздух и передергивает плечами. — Поверить не могу, что вообще зашла в этот гадюшник. Переглянувшись с Касси, Ди с нажимом спрашивает: — О чем нам нужно поговорить? Лидия косится на него недовольно, качает головой. — Не знаю, что ты тут вообще делаешь. Мне нужно поговорить с ней. Брюнетка удивленно вскидывает брови, однако отстраняться от парня не спешит. Она знает, что все, что хотят сказать ей, могут сказать и при нем. Женщина понимает это по одному ее взгляду. Кривится неодобрительно, но ничего не говорит. Запустив руку в сумочку, она лишь достает аккуратную белоснежно-белую визитку и протягивает ее девушке. — Тогда сразу к делу. Как ты уже наверняка знаешь, я действующий директор частной академии искусств «Каданс». — Это та, что за городом? — уточняет она, рассматривая кусочек картона с перечисленными контактами. — Ага, — вмешивается Ди, — та, ради строительства которой выкосили половину леса. Лет эдак пятнадцать назад. Проигнорировав язвительно добавление племянника, Лидия снова обращает взгляд голубых глаз на Кассандру. — Не гордись собой слишком сильно, но твое выступление на том совершенно идиотском конкурсе меня... Впечатлило. Оно не было таким идеальным, как могли бы исполнить ученики моей академии, и все же, оно мне запомнилось. А это небывалая редкость. Моя задача, как мастера своего дела, вытащить этот самородок из помойки и привести его в должный вид. Будет жаль, если он так и пропадет, утопленный в барной кислятине. Кассандра дрожит. Ди чувствует это собственным телом, поэтому сильнее прижимает ее к своему боку. Косится краем глаза на встревоженное лицо, неощутимо гладит выразительные черты. — Что вы хотите этим сказать? — тонкие пальцы чуть сжимают визитку, рисуют на ней неаккуратные заломы. — Такой шанс выпадает раз на миллион, надеюсь, ты это понимаешь. Благодаря моему великодушию и содействию некоторых моих коллег, я готова предложить тебе одно единственное бюджетное место для обучения в академии. Представь, какая тебе выпала честь, раз я приехала сообщить об этом лично в это... — женщина косится брюнетке за спину, на потертое здание бара, —...это отвратительное место. Конечно, придется решить множество формальностей, и приступить к обучению ты сможешь только в начале нового учебного года, но твое решение мне нужно как можно скорее. Эта новость оглушает. Так, что Касси даже слегка покачивается — руки Ди, хоть и держат крепко, но слишком слабы, чтобы остановить ее. Они вместе делают инертный полушаг назад. Так странно. То, о чем девушка когда-то мечтала больше всего, прямо сейчас лежит на ее ладони. Кивни головой, сожми в пальцах, и вот она, новая жизнь. Но что-то внутри неприятно клокочет. Скребется, как мелом по болотной доске. Брюнетка опускает голову, обводит взглядом аккуратные голубые буквы «Каданс». — У нас работают лучшие педагоги, которых ты не найдешь ни в одном жалком училище. Ты сможешь получить классическую базу, о которой другие даже мечтать не могут. Научишься работать со своим инструментом, а не просто эксплуатировать его, как ты делала это только что на сцене. Красиво петь - ничтожно мало. Нужно уметь делать это правильно. Делать правильно. Кассандра повторяет это словосочетание в своей голове. И почему оно кажется ей таким вычурным, таким... Извращенным? Хочет ли она этого на самом деле? — Без этого всего ты так и останешься играть в декаданс, как пустая певичка дешевого кабаре. — Для этого мне придется туда уехать, верно? — Естественно. Это престижное учебное заведение, а не, кхм, какая-нибудь шарага. Ди молчит. Кассандра тоже осекается, рассматривая женское лицо перед собой. Ни морщинки, ни пятнышка. Идеальное. Пра-виль-но-е. Отметив это, девушка вдруг расплывается в улыбке. Такой широкой, что становится больно. Небрежно сунув визитку в карман шорт, она отмахивается свободной рукой. — Знаете что... Я позвоню. — И долго мне ждать? — Спрашивает женщина с нажимом. — Пока не определюсь. Ради такого самородка можно и подождать, да? — ухмыльнувшись, девчонка выкручивается из объятий блондина и крепко хватает его за руку. — А пока прошу простить, у меня, так то, дешевое выступление. И тянет его прочь. Сначала просто настойчиво. Потом бегом. Со слезами и смехом, хриплым, а оттого еще более искренним. Вперед, в дымный, темный, грязный и порочный зал. В первый, и в последний раз.