Before I Ever Met You — Banks
Все знают, что я права в одном: Мы с тобой не сходимся. — глаза в потолок — я упираюсь в него, оставаясь в жестком коконе, не имея возможности_сил выбраться, но так стремительно дырявила его взглядом, хотя и должна была молотком — прямо в этот холодный камень, что ограждал меня от свободы. Ты пробуждаешь плохое во мне, Я пробуждаю твою неуверенность в себе — — но разве я могу дотянуться? Протягивая руки, я пальцами очерчивала узоры, до которых так далеко, хотя стоило подняться на кровати, пару раз подпрыгнуть — и я бы коснулась их. Ты знаешь, о чем я. Со временем ты будешь в порядке, Если мы расстанемся, И однажды я тоже буду в порядке. — но я продолжала лежать, упираясь взглядом в потолок, раскинув пальцы, что тихо описывали движения в воздухе под ритм музыки, которая обволакивала меня, погружая в другую реальность — пожалуйста, можно я останусь в ней навсегда, растворяясь? Но мы должны покончить с этим сейчас, Пока один из нас не пострадал сильнее, Чем следует. — но всем уже давно понятно, что дело не в молотке, которого нет под рукой, чтобы продырявить потолок — ради звезд, что устилали небо — всепоглощающее чувство свободы — желанное настолько, что все внутри сворачивалось. Но разве полоток — это барьер? Выйди на улицу через дверь, если так хочешь увидеть звезды — дело ведь не в свободе, которую так страстно хотелось — потому что получая ее — получаешь и еще больший страх — страх непонимания что с ней делать. Странные мысли посещали мою голову в позднее время суток, но, скорее всего, действовало то, что в другой руке на уже холодной ладони, покоилась гребаная визитка от парня, образ которого засел в моей голове уже… несколько дней. Я не решалась набрать номер, но при этом таскала этот кусок картона с собой везде, будто надеясь, что смелость вдруг резко накатит на меня ни с того ни с сего — и я позвоню ему, чтобы… что? На этом желание, что вызвано переизбытком любопытства — моей явно отрицательной чертой — и стопорилось. Я не понимала — почему. Не почему я не могла просто набрать номер, не почему боялась чего-то, а почему в принципе таскалась с этой визиткой, почему я вообще думала о том, чтобы позвонить. Я могла просто выкинуть ее в первое мусорное ведро, или даже, скомкав, на пол школьного коридора, добавляя работы мерзкому уборщику, но нет — она в моей руке — прожигала насквозь ядом, что, видимо, проник уже в мою голову, потому что иначе я не могла объяснить. Никаких логический объяснений этого желания. Ладно, если я лезла во все эти сверхъестественные штуки вместе с О’Нилл, чуть ли не навязывая свое стремление помочь этой неугомонной девчонке с безумно аппетитной попкой, то почему бы не залезть в еще одно болото — я же так люблю, блять, болота! К тому же — что плохого произойдет, если я утолю свое безумно жадное до приключений любопытство? Ну, если он окажется типичным ублюдком с раздутым самомнением — каким он и был, судя по нашей первой встрече, и просто решил развлечься с очередной школьницей — что я тоже отметила тогда и мнение не изменила, то что мешает мне хорошенько его унизить при первом проявлении его настоящего «я»? Да, точно — именно поэтому я до сих пор не выкинула его визитку. Потому что оказалась в лузерах — а подобного терпеть я не могла, мне нужно реабилитироваться. Хорошая причина? Вполне! А потому и телефон стремительно оказался в руке, набирая номер парня на дисплее, но не для звонка — мы в каком веке вообще?***
Тусклый свет экрана мобильного отразился от мраморной кожи парня, вынуждая опустить бокал с алой жидкостью на стеклянный стол, который находился сбоку от него, перевести взгляд с толпы, что сливалась в одно грязное пятно, хотя с его зрением — разглядеть можно было в деталях каждого_каждую, но они не вызывали ничего — просто ничего. А потому совершенно спокойно, слишком медленно для ему подобных, он потянулся за мобильным, не сразу фокусируясь на экране, где высветилось сообщение — ничего не отразилось на его лице, но что-то внутри будто на миг ожило, потому как рабочие моменты решались сейчас им в настоящий момент, а потому писать ему о чем-то не было смысла, а значит… Он бы улыбнулся, но остался непреклонным на выражение каких-либо чувств, потому как знал, что это случится — даже убеждать себя в том не было нужды, ведь он подстраховался. Остальное было делом времени, а для такого, как он — время не имело значения. Час, сутки, неделя… все становилось одинаковым — и это, пожалуй, было единственным, что убивало его, хотя он и отрицал. Жалкие попытки его названного отца вытащить парня в социум ему подобных — просто развеяться; нельзя же постоянно сидеть в своем замке, а теперь в коттедже — в одиночестве, прошу — просто сходи — ради семьи— не привели ни к чему, кроме как к неприятностям, связывая его с девушкой, чье имя было «проблема» — удивительно, учитывая ее хрупкость, но воспитание не позволяло бросить даму в беде, а потому он сейчас был там, где был — в вампирском клубе для выяснения кое-каких подробностей, чтобы решить не свои проблемы. Возможно, в какой-то мере план отца осуществился, потому как за сто прошедших до этого лет он так близко не взаимодействовал с вампирским обществом, как за эти пол года. Но разве это имело значение, если сам он не изменился? Все тот же чересчур холодный и отстраненный — не важно где он и кем, потому что даже его молчание было громче криков шлюхи в дешевом отеле, вынуждая отступиться; совершенно не желающий идти на контакт — хоть ты вылижи его ботинки, Моника — ему плевать на тебя, потому как самое страшное — это отсутствие чувств. От ненависти до любви один шаг, но от пустоты вокруг лишь пустота — сплошное ничего — с этим нельзя бороться; проявляющий явное пренебрежение к жизни — к себе подобным, хотя мог бы быть королем этого города — этой вселенной, стоило тому лишь захотеть — кивнуть, и все вокруг бы склонили колени пред его величием, но он продолжал ограждаться. И лишь сообщение на дисплее — искра во тьме, что сверкнула, вынуждая задержать внимание, прежде чем полностью открыть сообщение, дабы высветилось «прочитано». Он знал, потому что сделал все, чтобы это случилось — но чувство удовлетворенности где-то внутри вознеслось, потому что он любил покорность — даже через внушение — возможно, это куда хуже, но разве сейчас это важно?Что ж, моя маленькая мышка — игра началась.
***
Что, прости? — пронеслось в моей голове раз… два… пару тысяч, прежде чем я перешла к более грубой форме осознания сути этого сообщения. Нет, серьезно? То-есть, мне даже видеть его не пришлось, чтобы убедиться в своих же словах тысячекратно? Потому что каким нужно быть ублюдком, чтобы ответить подобным образом. Нет, я же права? «Хорошо, я не против обсудить музыку. Но! — только музыку.» «Я заберу тебя в 3:00 завтра со школы» Блять — что? Просто, блять… Выдох, прежде чем телефон полетел в подушку — спасибо, что не в стену. То-есть, все так просто? «Я заберу тебя» — ни во сколько тебе удобно, ни как тебя, блять, даже зовут. Просто — я тебя заберу. Нет, я хотела дать ему шанс, но это было максимальным уровнем мудачества — мое любопытство удовлетворено, спасибо. Одно дело — болото, а другое — яма с отходами — такими, например, как Тернер, только тут уровень еще выше — богатый, наглый, взрослый — не школьник уж точно, но и старым я бы его не назвала, может, студент? Явно мажор — та самая элита, от которой меня воротило, Адель, конечно, исключение, но даже ее иногда заносило. Хотя, дело тут было именно в мужской половине — как удивительно, но меня снова скрутило в попытке выблевать всю гниль, что образовалась внутри, но уже от второго подобного типа, что я встретила за эту молодую жизнь — как жаль, что Тернер не был единственным, как жаль, что я не могла вернуть время назад, а теперь придется пожирать свои плоды. Утолила любопытство? Вот теперь подавись привкусом плесени на языке. Наверное, именно с такими мыслями я и отрубилась, крутясь по кровати, подминая под себя одеяло, мелким червячком, которому все никак не было места в этом яблоке, хотя, казалось бы — жуй не хочу. В том то и дело — не хочу. Звук будильника подорвал меня, словно бомба, что попала в окно, но это лишь трезвон телефона, который резко ударил по перепонкам, потому что тот лежал около уха, ведь вчера я его выкинула в припадке злости. Сама виновата, ок. Пришлось подняться с кровати — даже подлететь, сморщившись, как старый апельсин, в попытке прийти в себя. Вот лучше бы это была головная боль после похмелья, чем головная боль после злости — так бывает, когда слишком сильно эмоционируешь, что организм сдает, реагируя уже не только разрывом твоего разума, а еще и физически — подбивая здоровье, потому как выражать все это нужно как-то. К черту. Я, наверное, слишком агрессивно на все реагирую — на парней, на самом деле. Но, извините, я, видимо, слишком феминистка и мужененавистница, хотя и могла думать, что парни мне нравятся — эта мысль таяла с годами, не найдя подтверждения, хотя вот в обратном убеждалась я куда чаще. Просто называть себя… лесбиянкой все еще безумно трудно- даже в собственном сознании. Я же пытаюсь быть нормальной, но это слишком тяжело, учитывая обстоятельства. Плевать. Я, скидывая пижаму, двинулась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Сейчас бы отлично подошел холодный душ и утренняя пробежка, но времени хватит лишь на то, чтобы хлопнуть себя по лицу и убежать в школу. Ладно, я утрировала, но до этого слишком долго ходила по комнате, снова взвинчиваясь на пустом месте, а потому урезала себе время на сборы. Даже мать это подтвердила, стуча в мою комнату со словами «Стефани, завтрак на столе. Не опаздывай» — да, мам, хорошо, мам. Погода в Сентфоре была покладистой, но иногда выдавала что-то эдакое, как, например, сегодня, что мне пришлось надеть высокие сапоги на платформе, чтобы не утонуть в лужах, что оставил за собой весенний дождь — а я, как ребенок занятых родителей, всегда пешком добиралась до школы — идти недалеко, да и послушать музыку, наблюдая привычные пейзажи — было приятно_умиротворенно, и это, на самом деле, было единственное приятно_умиротворенное в этом дне.***
Каковы твои мотивы? А сколько раз еще нужно отвечать? Он, по выверенной привычке, заваривает чай — то единственное, что успокаивало его, потому как дело было вовсе не в чае, а таинстве самого чаепития, что он узнал, проживая в Китае — после всех событий, переворачивая страницу жизни, стараясь придать ей более мирное значение, в попытке сбежать от своей тьмы — как банально, да? Ведь от тьмы не убежать, только понимаешь это далеко не сразу. Попытки сбежать он оставил в прошлом, но вот привычки, взятые в это время — остались. Как раз такие, как чайная церемония, где сочеталась строгая последовательность выполнения определенных четких действий и глубина, во время которой можно отгородиться от внешнего мира — то, что он всегда любил делать. Время на часах позволяло ему побыть наедине с собой, хотя, казалось бы — куда еще больше уединения? Живя на окраине города в частном коттедже, где вокруг лишь зайцы и белки, контактируя лишь изредка с определенными лицами только из нужды тех — оказывая честь, уделяя свое драгоценное время, которое он бы с радостью потратил на собственную библиотеку или работу в студии. Но как удивительно, все же, что он добровольно пристал к девчушке, принуждая ту к встрече с ним — ради чего? Явно не ради удовлетворения низменных потребностей — умоляю — он может получить любую поманив пальцем, потому как его внешность, его статность, его поведение — раздвигали ноги девицам, только, увы, его это не интересовало. Женщина — священных храм, которому нужны подношения. Она — картина, образ, видение — то, до чего желаешь дотронуться, чтобы раствориться, наслаждаясь. И ему было безумно мерзко наблюдать за теми, кто сам вешался на него, желая снискать благоговения в его глазах — они натыкались лишь на презрение. Хотя, были и плохие дни — все мы не без греха. Глаза прикрыты, а сам образ — будто статуя, что запечатлела красоту на века, и лишь его движение рук выдавало живое существо, несмотря на бледность сродни мрамору. Горячая жидкость обожгла горло — сладостно_приятно, погружая в какой-то новый мир, создавая картинки в голове благодаря редкому сочетанию трав — нет, не наркотик, просто усиленные ощущения. Кто-то предпочитает вино, кто-то свежее мясо, а кто-то чай. У всего есть история, в которой подобные могут найти покой. Но найдет ли он покой хоть когда-то?***
Я потянулась, стоя у шкафчика, потому как учебный день, наконец, подходил к концу, а из-за плохого сна ночью, меня тянуло быстрее домой, только на мои планы всем было наплевать, а потому Адель, внезапно появившаяся, вынудила меня вскинуть брови, облокачиваясь на железную дверцу. — Дорогая, тебе нужен более плотный тон, потому как этот, — она покрутила пальцем у моего лица, очерчивая круг, — явно не перекрывает твои синяки. — Спасибо, Адель. Это именно то, что я хотела сейчас услышать, — удержалась, чтобы не закатить глаза, лишь ухмыльнулась, прижимая к себе книгу, что вытащила из шкафчика. — Особенно, если ты пойдешь вечером на вечеринку, — та ехидно ухмыльнулась, выдерживая паузу, — конечно ты пойдешь, о чем я вообще, — и, закатывая глаза, подтянулась ближе, создавая слишком тесный контакт, из-за которого я невольно сделала кроткий вдох, ведь о красоте Адель складывают оды среди ботаников, и я, конечно же, не могла не отмечать того же. — Родители уехали, — начала та. — И ты, конечно же, сразу закатываешь вечеринку, — съязвила я, наклонившись к ней, почти что уперевшись лбом в ее лоб. — А как иначе? Лучшие вечеринки бывают только у Морингов. Говорю тебе по секрету одной из первых, потому что хочу, чтобы ты получила приглашение лично от меня и точно не смогла отвертеться! А то я тебя знаю! — хихикнула рыжеволосая, — сегодня будни, Адель, я не смогу, Адель, и бла-бла, — спародировала та, закатывая глаза, чем вызывала мой смешок. — Убедила, дьяволица. — я щелкнула зубами перед ее носом, сморщив лоб, а потом, закинув учебник в сумку, мы двинулись к выходу. Можно порадоваться, что сегодня не было тупых подкатов, сложных контрольных, хотя, для меня никакая контрольная не сложная, потому что я к ним готовилась — в общем, спокойный день, что даже прекрасно, учитывая еще и то, что вечером будет вечеринка — а это способ забыться в танце и выпивке, отдаваясь животным порывам, только вот… — Эй, а что это за красавчик? — Адель вырвала меня из моих мыслей, остановившись на лестнице, смотря куда-то вперед, что я не сразу поняла, о чем она вообще говорила, пока не посмотрела на девушку, а после в ту сторону, куда был устремлен ее взгляд. Блять. Ну, конечно, день не мог быть таким простым — несмотря на то, что я весь день вспоминала хреновую ночь, которая оставила мне головную боль и недосып, при этом совершенно забыла, что написала по сути незнакомому парню, а тот любезно решил меня забрать после школы — в три гребаных часа. И теперь, я, сдерживая свою челюсть, которая то ли норовила отвалиться, то ли сломать мои зубы, сжимаясь предельно сильно, поняла, как проебалась. — Блять, — вырвалось у меня прежде, чем я подумала, что в принципе не стоило бы даже как-то намекать на мою связь с этим типом, но… — Стеф, сучка! Где ты его скрывала? — она взбодрилась, толкнув меня бедром, пока я все еще приходила в себя. Как же… я же ему не ответила агрессивным отказом… я просто выкинула телефон — прекрасно, умница, Стеф. А он стоял как ни в чем не бывало — весь чересчур идеальный, что захотелось подойти и растрепать ему черные волосы, чтобы не был таким вылизанным — и пристально смотрел в нашу сторону — на меня. Я сделала глубокий вдох, переводя взгляд с того на Адель, улыбнувшись через силу. — Он не… — начала было я, но та лишь замотала быстро головой, поднимая руку. — Не важно, дорогая, — она ухмыльнулась, посмотрев в мои глаза, а потом быстро стрельнула в его сторону, — приводи его на вечеринку, — выговорила, улыбнувшись, но, увидев мою реакцию в виде округлившихся глаз, проговорила, — отказы не принимаю. Я должна знать всех крутых парней города, — и, вильнув хвостом, побежала прочь от меня — умная девочка, потому как еще пара секунд, и я бы высказала ей что-то плохое. Умеет же, лисица, вести себя со мной. Поэтому мы и дружили. С одной проблемой я разобралась, точнее — получила проблем на свою пятую точку. Теперь самая главная проблема дня — парень в сером пальто, сошедший с картин великого художника, что облокачивался спиной на какую-то крутую_дорогущую тачку черного матового цвета, что, думаю, даже Тернер бы пустил слюнки — на машину, конечно же. А мне что делать? Я уже давно передумала. Осталось об этом сообщить.***
Это так необычно — все это необычно. Но раз он заинтересовался, раз он захотел чего-то — то пойдет до самого конца, пока не добьется. Вопрос был лишь в том, чего именно он хотел от нее. Да, безусловно — он всегда знал, чего хотел, но здесь было что-то такое пока что неуловимое. Интерес — он зацепился за него как за соломинку, что могла вытащить его из пучины, где он уже давно обжился, хотя и не искал спасения — он свыкся с собой настоящим. Да и о каком спасении можно говорить со школьницей в подобном виде? Но что-то подталкивало его — что-то в глубине, что вызывало азарт. Эта игра, которую он начал сам того не понимая, игра, из которой нельзя выйти по желанию — лишь после его разрешения, а того он не давал. Интересно было наблюдать за сменой эмоций на этом милом личике — такая живая, такая горячая, такая бойкая, что чувствуй он хоть что-то — оценил бы подобное, только влекла его не бунтарская натура, а как раз то, что скрывалось за ней. И, все же, он приподнял подбородок, смотря прямо на школьницу, что, казалось, готова была взорваться. Отчего же? Что случилось в твоей маленькой головке, что ты так злишься, на что ты злишься, на кого? Тот ухмыльнулся, засовывая руки в карманы брюк, прекрасно слыша все, что обсуждали девушки. Вечеринку он явно пропустит, хотя, есть подозрение, что его и не пригласят, но устроить это было легко, правда, не хотелось тратить даже каплю своего внимания на подобное. Вдруг, ему даже показалось, что эта школьница — лишь отголосок того, что он давно похоронил. То, чего он не должен был испытать, а потому, находясь здесь — дал слабину, которую клялся не показывать. — Ты в курсе, что это похоже на преследование? — но девчушка оказалась около него, вынуждая чуть наклонить голову в бок, ухмыляясь нападкам, хотя еще находясь где-то по-середине мира, потому как странные ощущения ошибки залезли паразитом в сознание. Но кем он будет, не убедившись в правоте или лживости своих же доводов? — Здравствуй, — проговорил он спокойно, — нет, не думаю. — То-есть, ты считаешь это нормальным? — наблюдать за ее эмоциями было одно удовольствие — как посетить комедию в театре — даже трагично в какой-то степени. Как в таком маленьком тельце умещалось столько злости и страха одновременно? — Что именно? — и, казалось, что его спокойствие задевало ее куда сильнее. — Что я сяду к тебе в машину, например. — Предпочитаешь пешком? — Предпочитаю безопасность, вдруг ты маньяк. Я даже имени твоего не знаю! — Прошу прощения мою бестактность, — проговорил, выпрямляясь, потому как в этом она была права — они даже не представились, — Виктор Ван Арт.***
— А, ну да, конечно, все же так просто, — мне казалось, что сильнее эмоционировать было невозможно, но с каждой секундой я пробивала новое дно, что где-то на задворках сознания возникал адекватный образ Стефани, что давал мне пощечину, только — разве меня могло это успокоить? Как-то слишком ненормальная реакция на парня — почему? Снова это почему — новые продолжения вопроса, но ответов на них становилось все меньше, как и адекватности ситуации. И почему ты так спокоен — какого хрена — слышать как-то приятнее в сознании. — А почему должно быть сложно? — ей-богу, ты то теперь куда с этим вопросом? Меня передернуло в очередной раз, ведь я просто не могла разобраться в ситуации — в голове происходил диссонанс, который выводил меня из себя, вынуждая так реагировать. Его образ — картинка из журнала для девчонок — тот самый идеал, тот самый плохой парень в черной рубашке с тысячами долларов в бумажнике, тот, о ком фантазируют ночами под одеялом, слишком чувственно касаясь своего тела — тот, от кого меня тошнит. Но при этом — его сдержанность, его манеры, его выдержка — противоречило всему, что говорил его внешний вид, создавая такую пропасть в моем понимании, что я продолжала падать раз за разом. Где твои резкие выпады в мою сторону — такие агрессивно-сексуальные, которые должны были подкосить мои колени, потому как ты наклонился бы ближе, но при этом оставаясь на расстоянии — показывая, какой ты крутой; где борьба за власть, потому как я не из робких, что поддавались на томный взгляд из-под густых ресниц, а твое желание показать себя было слишком огромным — как и эго, что скрывалось за этой усмешкой; где попытки укротить такую бойкую, сломать_подчинить — где-то глубоко, потому что я не видела этого, но ощущала тяжесть внизу живота — отрицала, а потому пропускала — зря. Где все это, что я видела даже в полуобороте, кидая кроткий взгляд на подобных тебе. Где? Кто ты? И почему я об этом думала? — И что ты предлагаешь? Может, сразу к тебе поедем? — я выгнула бровь, разводя руками в воздухе, всматриваясь в его лицо, чтобы понять хоть какие-то мотивы, но видела лишь мраморную кожу, которая была просто оболочкой — такой идеальной маской, что я невольно могла бы позавидовать ей — моя не дотягивала. — Боюсь, что это невозможно. — проговорил тот своим спокойным бархатистым_чарующим голосом, продолжая смотреть на меня без каких-либо эмоций — а что ты тогда, собственно, забыл тут тогда, стоя предо мной — зачем весь спектакль? Я оглянулась вокруг, чтобы хоть как-то утихомирить свой пыл — остудиться после его безразличия, и наткнулась на некоторых школьников, что смотрели в нашу сторону. Вот же уроды. Это вам не цирк! Валите нахрен. Но, видимо, взгляда моего было недостаточно, чтобы они взорвались — это же не так интересно, как наблюдать за сценой Стефани Мур, которая уже больше минуты разговаривала с парнем — вау, шок! Сплетни расползутся по школе быстрее, чем змеи из гнезда во время пожара. И самое хуевое — наткнуться взглядом на парней из футбольной команды, что заинтересованно наблюдали за мной — что хотите увидеть? Доказательства? Что я не… Дрожь прошлась по коже, когда я услышала это в свою спину, — Мур, ты лесбиянка что ли? — казалось, что эти слова пронзили мою спину насквозь, выходя наконечниками прямо через грудь, оставляя такую зияющую рану, что я готова была захлебнуться собственной кровью — и умереть прямо здесь от страха, что… они поняли. — Серьезно? — выговорила, останавливаясь на месте, хотя тело дрожало так сильно, что я вот-вот рухнула бы на еще мокрый пол, — у тебя теперь все девушки, что отказали, будут лесбиянками? — медленно повернулась, выпрямляя спину до боли в позвоночнике, но это помогло мне хоть немного унять дрожь, — а может, просто ты такой урод, от которого лишь хочется блевать, стоит тебе лишь посмотреть в их сторону? — я изобразила рвотный рефлекс. — Да пошла ты, бешенная сука. — озлобленно кинул тот, прежде чем уйти. Лучше быть бешеной сукой, чем лесбиянкой — в этой школе, в этом городе, в моей семье. Но с каждым разом мне было сложнее держать этот образ и отгораживаться от сплетен о том, что я лесбиянка — потому что от одного слова у меня была паника внутри, которая создавала ужасные образы того момента, когда я зашла бы домой и увидела глаза родителей — наверное, последнее, что я бы увидела перед смертью. Нет, они бы не убили меня — физически. Я бы умерла внутри — болезненно и мучительно. А потому я, сжав кулаки на мгновение, откинула волосы назад прежде чем повернуться обратно, упираясь взглядом в Виктора . Я, почему-то, улыбнулась, а потом быстро оказалась около машины, хватаясь пальцами за холодную ручку передней двери, прямо около него, почти что касаясь своим плечом его руки. — А мне плевать. Поехали. — выговорила, поднимая свой взгляд на парня, который — вау — на мгновение удивился, вскидывая брови, но отступил, позволяя мне сесть в машину.Игра началась. Но кто здесь мышка — еще предстоит выяснить.