Правдивая история Итачи: книга глубокой ночи

Фугаку, сидевший в своей комнате с закрытыми глазами и со сложенными на груди руками, услышал звук открывающейся бумажной раздвижной двери. Он сидел, скрестив ноги, и, открыв глаза, перевел взгляд на альков [1], где спинкой к правой стене его комнаты стояло большое кресло. Тем, кто открыл бумажную дверь, выходившую в коридор, был его сын. — В чем дело, отец? — спросил его чрезмерно идеальный сын, даже не входя в комнату. Тон его голоса был ужасно холодным. — Войди. Когда Фугаку пригласил его внутрь, он немного замешкался в пороге. Закрыв за собой бумажную дверь, мальчик сел напротив своего отца. — Похоже, ты ходил в парк с Саске. — Да. Он заметил, что оба вернулись домой заляпанные потом, и ещё раз позвал Итачи, когда тот закончил принимать ванну. Саске в это время разговаривал с матерью за обеденным столом. — Мне нужно готовиться к завтрашней миссии, поэтому, пожалуйста, будь краток, — безэмоционально произнес Итачи. Он был явно настороже. И понятно, почему. В последнее время они могли услышать голоса друг друга только на собраниях клана. Но он не мог показать свои родительские чувства, когда все взгляды были устремлены на него. Фугаку был исключительно формален со своим сыном, поэтому естественно, что пропасть между ними становилась все шире. — Не будь так холоден, — сказал Фугаку и улыбнулся. Это было лучшая улыбка, на которую он был способен. Как правило, Фугаку редко улыбался. Будучи капитаном Военной Полиции и человеком, объединившим молодых людей клана, он считал, что не может без причины давать волю своим эмоциям. Нет… Если подумать, он с самого детства почти никогда не улыбался. И видел ли он, чтобы улыбался его сын? Он и его сын были так похожи… Странное чувство радости поднялось у него в груди. Это была не типичная радость родителя по поводу того, что его ребенок пошел в него. Его сына называли самым талантливым учеником Академии, он в одиночку прошел экзамен на чунина и был первым Учихой, которого приняли в Анбу. Фугаку радовал тот факт, что столь легендарный шиноби похож на него. Для него, как для отца, было странно воспринимать собственного сына как объект восхищения. Но ему было прекрасно знакомо это чувство. Вот почему иногда Фугаку злился на сына. Не как отцу, а как мужчине ему было трудно признать тот факт, что он сильно уступал своему сыну. По этой причине он неосознанно был груб с Итачи. Он понимал, что для родителя слишком глупо вести себя так, однако гордость шиноби не позволяла ему искренне радоваться за сына. А затем Итачи сам начал отдаляться от него… — Как продвигается твоя работа в Анбу? — спросил отец, не переставая улыбаться, и Итачи уставился на него настороженным взглядом. — Применяю на практике все знания, которые накапливал каждый день со дня выпуска из Академии. Ничего особенного. Слишком образцовый ответ. Словно это его сын является начальником, контролирующим молодежь клана, а не сам Фугаку. — Здесь нет ни Яширо, ни Инаби, никого другого, — он говорил как можно мягче, — Я твой отец, а ты — мой сын. В этой комнате только ты и я. Итачи был умным ребенком. Он быстро понял, о чем думал его отец. Тем не менее, он не стал вести себя более открыто, как когда ему было всего пять-шесть лет. Но по какой-то причине его настороженность быстро рассеялась. Он позволил себе слегка расслабиться. Взгляд Итачи стал намного мягче, чем раньше. — С тех пор, как я вступил в Анбу, мало что изменилось… — Разве ты не выполняешь сложных заданий? — Конечно, выполняю… — Итачи заколебался. Он на мгновенье опустил взгляд и снова направил его на отца. — С тех пор, как я присоединился к Анбу, я не могу позволить себе полагаться на других… — Как и ожидалось от моего сына. Его любимая фраза… Он всегда произносил эти слова, хваля Итачи. Но сейчас, говоря 'мой сын', он словно пытался связать своего гениального сына с собой. Эта фраза уже вошла ему в привычку. Когда он чувствовал, что хочет похвалить своего сына, она слетала с языка быстрее, чем он мог подумать. Вот почему после того, как он сказал: «Как и ожидалось от моего сына», Фугаку почувствовал боль в груди. Чтобы избавиться от охватившего его волнения, он произнес: — Не беспокойся насчет собраний. — Мм? Услышав слова отца, Итачи удивленно посмотрел на него. Вероятно, он ожидал, что его упрекнут за то, как он разговаривал с Яширо на собрании, но столь неожиданной поворот озадачил Итачи. — Не у все члены нашего клана мыслят одинаково. У меня нет намерения навязывать кому-то мнение большинства. Я думаю, ты хочешь быть скалой, которая способна выстоять против течения, а не камушком, который уносит сильное течение. — Отец… — Ты не обязан отказываться от своего мнения. Если ты не согласен с тем, что говорят Яширо и остальные, ты можешь с честью отстаивать свои убеждения. — Атмосфера, которая царит на наших собраниях, не потерпит этого. Фугаку непроизвольно вздохнул. — Безусловно, ты прав. Молодежь охвачена страстью. Они продвигают в массы свои взгляды, которые считают единственно верными, отвергая тех, кто с ними не согласны. — Отец… Итачи замешкался. — Что? Ближе к делу. — Да, — решительнее заговорил Итачи, — Отец, твои взгляды отличаются от взглядов остальных? — Нет, — ответил Фугаку, — Но хоть я и разделяю их взгляды, я не настолько юн, чтобы игнорировать мнения других. Разочарование его сына было настолько очевидно, что Фугаку почти мог прикоснуться к нему. — Вот как… Процесс уже был запущен. Дороги назад не было. Нет, он не собирался отступать. Единственное, что оставалось клану — начать действовать. Но… Он не хотел заставлять сына идти против собственной воли. — Это нормально — быть верным собственным убеждениям. Ты должен найти свой ответ, несмотря на все сомненья. И затем, когда ты найдешь его, наберись решимости и твердо отстаивай его. — Решимости… — Да. В этом мире мало кто принимает собственные решения в своей жизни. Все они живут, опираясь на кого-то другого и сбегая от ответственности. Никогда не живи так. Живи своей жизнью и принимай собственные решения. Глаза Фугаку стало жечь. Он отчаянно пытался подавить беспокойство в груди, чтобы его сын ничего не заметил. — Я понял. Тихо вздохнув, Итачи одарил его теплым взглядом. — Я никому не позволю принимать решения за меня. — Как и ожидалось от моего сына, — впервые за долгое время Фугаку искренне произнес эту фразу. И боль в его груди отступила. От взгляда Данзо не ускользнуло то, как брови Хирузена слегка дрогнули. Они находились в верхнем конференц-зале резиденции Хокаге. Это был кабинет, в котором распределялся бюджет Деревни Скрытого Листа. Кроме Хирузена и Данзо в нем было еще две фигуры в лице почетных советников Кохару и Хомуры. На этом собрании они определят основной план действий, на основе которого Хирузен отберет людей, ответственных за управление деревней и официальным бюджетом. — Это бюджет Военной Полиции, но… Подняв взгляд с документов, Хирузен посмотрел на остальных троих. В руках он держал письменное предложение от Данзо и остальных. — Вы предлагаете так сильно сократить их финансирование, что это значит, Кохару? Кохару задремала, и когда ее окликнули, она посмотрела на Хирузена, слегка приоткрыв свои узенькие глаза. — С момента окончания военных действий прошло уже семь лет. Кроме того, в деревне едва ли нарушается общественный порядок. И уже стало нормой привлекать Анбу к расследованиям по серьезным делам. В настоящее время роль Военной Полиции сильно ограничена. Им уже не нужен такой большой бюджет, как раньше, разве нет? — Тем не менее, внезапное сокращение бюджета на сорок процентов — слишком радикально. Это может привести к негативным последствиям для некоторых служащих. Изучая лицо Хирузена, выглядящее так, будто он проглотил кусачего жука, Митокадо Хомура заговорил: — Процесс восстановления деревни после нападения Девятихвостого почти завершен. В приоритете стоит строительство новой широкой дороги и новых зданий. Кроме того, Академия отменила программу ускоренного обучения и планируется ее расширение. Мы не можем позволить себе тратить деньги на организацию, склонную к сокращениям штата. — Я понимаю, понимаю, но с таким подходом мы еще сильнее настроим Военную Полицию против деревни. — Это вызовет недовольства с их стороны, да? — произнес Данзо, который ждал подходящего момента, чтобы сделать свой ход, и продолжил, — В таком случае, я хочу спросить: есть ли в нашей деревне государственные организации, которые также сильно, как Военная Полиция, склонны к сокращениям штата? Причина этих сокращения тоже весьма очевидна — Анбу все чаще занимаются поддержанием общественного порядка в деревне. А это единственная обязанность Военной Полиции. Не кажется ли тебе, что, выделяя им бОльший бюджет, ты просто балуешь их? — Я их не балую. Я их защищаю. — Защищаешь? Почему ты защищать людей, которым и так никто не вставляет палки в колеса? — Из-за таких людей, как ты, у которых предвзятое мнение против целого клана. Из-за того, что место, в котором они могут проявить себя, обесценивают! Хирузен встал и ударил кулаком по столу. Хомура и Кохару невозмутимо взирали на него. Не сдерживая улыбки, Данзо бросил в сторону Хирузена, с которым его связывала давняя дружба, несколько слов: — Ты защищаешь их, потому что у меня есть предубеждения против них… Но разве этим ты не дискриминируешь их, не изолируешь? — Что ты сказал?.. — У клана есть Военная Полиция, которая получает более, чем достаточное финансирование, из-за чего Учихи отказываются поддерживать связь с деревней. Под предлогом их защиты ты лишь больше изолируешь их, удерживая в пределах Военной Полиции. Поэтому вполне возможно, что так росток ненависти в их сердцах лишь сильнее разрастаться, разве нет? — Основание Военной Полиции и передача ее управления клану Учиха — предсмертное желание почившего Второго. — Тебе на кажется, что такой образ мышления устарел? Мне кажется, что теперь, когда шрамы от Великой Войны и нападения Девятихвостого начинают затягиваться, настало время перемен? Что думают остальные? — Никаких возражения — согласилась Кохару. Хомура тоже молча кивнул в знак своего согласия. Данзо уже успел склонить этих двоих на свою сторону, и теперь все втроем настаивали на урезании бюджета Военной Полиции. Осталось лишь убедить Хирузена. — Что мы будем делать, если терпение клана Учиха лопнет? — Ты используешь Шисуи, чтобы предотвратить мятеж до его начала, нет? Данзо ударил по больному. Хирузен замялся. — Ты отстранил юного шиноби, который беспокоится за свой клан, от обычных миссий и даже дал ему свободу действий, разве нет? — Тридцать процентов… — хрипло проговорил Хирузен. Он попался на наживку. Все шло по плану. Данзо и не думал, что ему удастся добиться сокращения бюджета Военной Полиции на сорок процентов. Тридцать процентов было для него идеальным исходом. — Если мы урежем бюджет Военной Полиции более, чем на тридцать процентов, нам не удастся избежать восстания. — Я уважаю решение Хокаге. Лицо Хирузена, уловившего неискренность в словах Данзо, скривилось.