Парни не любят

      Многие считали Стаса болтуном, дескать, половина профессии бармена состоит в общении с клиентом. Язык у него и правда был подвешен, но на деле он лишь подталкивал к разговору парой прицельных наводящих фраз, а там только слушал и слушал, местами кивая, угукая или вворачивая забавный комментарий. Он мало рассказывал о себе и как можно уклончивей флиртовал с барышнями, которые подсовывали ему номерки, но были и такие, которым не нужно лишний раз намекать на собственные сексуальные предпочтения.       Такими были Соня с её подругой Лерой, частенько забегающие к нему на кофеёк или на пару-тройку шотов по вечерам: хихикали у стойки, выискивали в зале якобы подходящих ему парней и жарко спорили, у кого гей-радар точнее — у них или у него. Они обе учились с Федей, хоть тот никогда о них не распространялся, и так уж совпало, что в тот самый день, когда он отчаянно искал совета и свободных ушей, Лера с Соней, весело отряхиваясь от снега, остановились у его стойки.       — Так что? Вы вчера с Федькой досиживали? И что он? — касаемо сплетен Соня, сколько они были знакомы, деликатностью и скромностью не отличалась.       — Пригласил его на День Валентина. Молчит пока.       Девчонки озорно запищали, глянув друг на друга.       — Погоди, а Дэн, парень его? — озадаченно подпрыгнула на табурете Лера, укладывая щёку на кулачок.       Стас многозначительно хмыкнул, пока рабочая рука не глядя наливала в стакан рома ровнёхонько на три пальца:       — Дэн идёт в жопу. Это будет сюрприз только для Феди, придумаю что-нибудь. Вот только, знаете… — он вручил заказ официантке и тут же наклонился через стойку к девчонкам, воровато оглянувшись по сторонам. — Скажите, как грамотно сделать. Я хочу ему открыться. Блин, как вообще делают предложение парням?       Те округлили друг другу глаза, что две кошки на заборе, снова недоверчиво уставились, забыв о своих стынущих глинтвейнах в руках.       — Стас, ты серьёзно?!       — Ну да! Ещё как серьёзно — я и так всё просрал и не хочу потерять его снова. Как мне ему сказать, что я абсолютно серьёзен? Просто предложить съехаться?       — Нет, не так. — Лера на секунду закатила глаза к потолку и с ходу выдала блестящую идею. — Федя, я хочу, чтобы ты стал моей семьёй. Как-то так.       — Точно, умница! — щёлкнул пальцем Стас, тут же подскакивая со стойки. — Но подарок тоже надо будет.       — Кольцо?       — Не-е-е!       — Ну, какое-то украшение. Что-то символичное и не будничное, — продолжила тараторить Лера своим птичьим голоском. — Браслет, часы. Так, чтобы с ходу покорило и не отвертелся. Не очень дорогое, но изысканное, — она смущённо захихикала под их распахнутыми взглядами. — У нас папа, как провинится, маму такими цацками задаривает.       — Значит, решено! — на радостях Стас плеснул себе рома из открытой бутылки, хоть обычно к хозяйскому добру не прикладывался, кроме тех случаев, как его угощал сам начальник, и они с подругами негромко чокнулись с заговорщицкими смешками. — Заказывайте, что хотите. Я плачу.       Четырнадцатое подкралось незаметно: ещё за месяц, как полагается, все витрины в городе увесили миленьким маркетинговым дерьмом в цветочек и сердечки. Все предыдущие дни Стас усердно готовился к свиданию, хоть Федя не дал прямого согласия, и только утром четырнадцатого удосужился ответить на сообщение, что всё-таки придёт (очевидно, Дэн-таки продинамил его сегодня). Они встретились после смены в «Гоголе» — Федька нахлобучился потеплей, подумал, наверное, что он потащит его на каток или ярмарку на театральной площади. Но Стасу пришла идея получше, собственно, подсказанная самим Федей, которого он уломал завязать глаза, пока они на машине добирались до одного офигенного местечка, где работали его друзья.       На входе в бело-голубое здание совковых времён, спрятавшееся за высокими елями и старыми аллеями, с морскими абстрактными мотивами, большими дверьми, рядом панорамных окон, угловатым белым козырьком по всему фасаду и акриловыми ещё рисунками розы ветров и парусников, пришлось Феде ещё и уши ладонями закрыть. Тот притих, засмеялся, когда они прошли в глубину гулких обшарпанных коридоров и наконец в огромный шумный зал под куполом — он уже всё понял по визгу и щёлканью, но не мог до конца поверить. Пока Стас не подвёл его к трибуне, где в трёх шагах начинался бассейн, и не снял повязку.       Городской дельфинарий закрывали на ремонт раз пятьдесят, но бюджет, как всегда, утекал сквозь пальцы, так что здесь по-прежнему жил дух его детства: раскрашенные синевой стены, волны, кораблики, лепка, имитирующая прибрежные скалы и пальмы, как в советских мультиках по «Детскому миру», которые смотрели ещё родители Стаса. Вот как тот, про девочку и дельфина («Но попались нам дельфины молчуны, они молча улыбались нам с волны. Мы им тоже улыбались, но они не догадались, что заговорить они должны».) Здесь можно было найти отголоски прошлого, до которых не добралась декоммунизация: помнится, таким незатейливым шрифтом расписывали вывески на старых столовых, шахматных клубах и дворцах пионеров, а вот профиль Ильича, а там дальше гипсовая девушка с веслом…       Федя обрадовался, как тинейджеры в американских передачках про жизнь золотой молодёжи, когда родители закатывали тем грандиозные вечеринки. Тут же рванул к бассейну, ухнул на колени, а дельфины подплыли к нему, словно старые друзья. Господи, можно было душу продать за эти его ямочки на щеках — как же давно он не видел его таким счастливым. Инструктор, его давний приятель, выдал им по гидрокостюму и первое время сидел с ними — объяснял Феде, как обращаться с дельфинами, а тот только ушами хлопал — сиганул в воду, как только переоделся, и больше не вылезал. Стас, хоть и вымок с головы до ног (спасибо двум неугомонным рыбинам, которые нарочно забрызгивали его хвостами), но плавать не стал — боялся. Мочил ноги, сидя на бортике вместе с дружком, и выуживал рыбу из ведёрка, лихо закидывая в разинутые клювы, что то и дело возвращались за добавкой:       — Сколько можно жрать, а?       — А вы не бойтесь перекормить, — увлечённо болтал инструктор. — Бутылконосые уписывают до пятнадцати кило в день. Кстати, вот интересная фича — у каждой афалины свой рисунок плавника, типа как у нас отпечатки пальцев.       Скоро тот уединился со своей коллегой-дрессировщицей, оставив Федю плавать с дельфинами на перегонки и бросать им мячик всё равно что собакам. Он наматывал круги по бассейну, взбираясь им то на спину, то на брюшко, обнимал и гладил, даже не думал слазить, как дети, которым на море купили надувную игрушку.       — Я не понял, ты на свидании со мной или этим парнем? — Стас едва с борта не скатился, когда один из дельфинов резво выпрыгнул к нему. Нашарил рукой ставриду или кефаль, закидывая на середину бассейна, чтобы отвадить наглое животное.       — Вообще-то это девочка! — они оба так громко захохотали, будто это что-то чертовски оригинальное, но им правда было весело.       — Если с плаваньем не срастётся, стану дрессировщиком — это сто процентов.       Федина афалина фыркнула дыхалом на лбу, перевернулась на спину, требуя почесать пузо. Когда она снова подставила морду, тот неловко потянулся, и она чмокнула его клювом в губы, вызвав целую бурю восторга. От них пахло сырой рыбой, но Федю это нисколько не смущало.       — Эм… А как же я?       Сам не понял, зачем сказал, однако Федя не растерялся, сам подплыл к нему, подтянулся, держась за край. И его рука легла на шею, заставляя нагнуться, сидя с одной ногой на бортике. Поцелуй вышел короче, чем хотелось — всё же Федя почти висел на нём, рискуя утянуть за собой в воду, как та русалочка, ей богу. Но, чёрт возьми, это с лихвой окупало все его старания и нервяки — хотелось признаться ему вот прямо сейчас, пока не упущен момент!       Стас взял передышку, отлучился за кофе из автомата. Почему-то в голову закралась дурацкая мысль: обычно руки́ просят в моменты наибольшей близости, когда отказать если и возможно, то с чудовищным трудом, фактически переступая через себя. Но ведь это даже не похоже на взвешенное решение, и если Федя услышит всё сейчас, разве это будет искренне? Он зашёл по пути в раздевалку, проверив в кармане куртки заветную коробочку. Переоделся, ведь время было уже позднее, да и Федя никогда не даст им спокойно поговорить, пока не вылезет на берег.       — Эй, Ихтиандр! Ты выходить собираешься?       — Кто? — Федя подплыл ближе к трибунам, увидев в его руках дымящиеся картонные стаканчики.       — Ну конечно, поколение зумеров! Никогда про Человека-амфибию не слышал!       — Извини, я совсем забыл про тебя, — они устроились на соседних сидениях подальше, чтобы не долетали брызги. Федя с мило налипшей на лицо чёлкой в своём гидрокостюме весь дрожал от холода и перевозбуждения. — Это лучший День Валентина, правда.       Они разговорились, кофе немного согревал, но в дельфинарии всегда было довольно прохладно, и Стас уговорил Федю переодеться тоже.       — Ты знаешь, есть одна вещь, на которую я не могу сам себе ответить, — он ткнулся головой Стасу в плечо, и тот мимоходом чмокнул его в макушку. — Я стал лучшим человеком, чем был? Ты знаешь, о чём я. В смысле за все годы я стал хоть на крупицу лучше? Иначе тогда зачем мне всё это дано? — он взъерошил мокрые волосы, набрасывая капюшон толстовки. — В последнее время мне кажется, что не стал. Может, сильнее, уверенней, но не лучше и не умней. Вот. Я понятия не имею, куда двигаюсь.       — Малыш. Ты лучше, чем о себе думаешь. — Стас опять стал серьёзным. Он мог часами смотреть на него, не отрываясь, но порой Федя чувствовал себя препарированной лягушкой, чью шкуру прикололи булавками к столу. — И он тебя не достоин.       Они по любому должны закрыть вопрос Дэна раз и навсегда, ведь так? Вынести окончательный приговор, иначе дальше ничего не склеится.       — Он считает тебя пустым местом.       Перед глазами пронеслись какие-то мелочи вроде того же долбаного чемодана, который Федя волок в одиночку. Но были и вправду скверные ситуации, что и вспоминать не хочется. Например, когда они въехали в квартиру, потому что в общаге их могли застукать. Хозяйка попалась стервозная, держала при себе дубликаты ключей и могла заломиться в любую минуту без звонка, а уж если бы просекла, что они ночуют в одной постели, вышвырнула бы со скандалом только так. У них не получалось трахаться тихо — Дэн как раз жарил его сзади, когда в прихожей щёлкнул замок и послышались шаги. О, как у Дэна в тот раз полыхнуло! Федя до сих пор не мог простить, как он отшвырнул его от себя — опомниться не дал! — а потом забросал одеждой — больше унизить просто невозможно!       И всё-таки у них проскакивали и светлые моменты. Он не назвал бы Дэна истинным махровым абьюзером — временами им реально было хорошо вместе, что бы там Стас ни напридумывал. Не сказать, что Дэн гроза тусовок или вроде того, но они отлично проводили время вдвоём. Дэн, он ведь, бывает, так посмотрит или скажет что-нибудь — прямо ух-х, до пяток пробирало.       Боже, да он и сам понимал, про что вся эта слезливая история с Дэном! Нарасти он пару сантиметров кожи, может, и не терпел бы его грязную игру с манипуляциями, укорачиванием поводка и прочим вторжением в личную жизнь. Вот только Федя был тонкокожий. Грёбанная гиперчувствительность отупляла, и такие как Дэн попадали в его жизнь в обход фильтра от мудаков, который иногда работает в обратном направлении. Ведь жертвы не просто так возвращаются к обидчикам. Этот глупый примитивный мозг не принимает промахов — нет, нельзя оставить всё в прошлом (отпусти и забудь!), и если не выходит пережить снова с тем же мудаком, мозг услужливо подыщет тебе нового. Прошу-с, не стоит благодарностей!       — Стас. Дэн без тормозов. Ты его вообще не знаешь.       Да разве его хоть кто-то знал? Даже сам Федя. В физкультурном никто из ребят понятия не имеет, что они встречаются. Что вместе снимают квартиру — да, что якобы мутят с какими-то девчонками вне университета. И как-то один из парней с потока неудачно пошутил, то ли задеть хотел, в общем, пустил слух про Федю. В один прекрасный день чувак просто не пришёл на тренировку, а через день Федя встретил его с фингалом, и у того подозрительно резко отпало желание хоть что-то вякать ему вслед. Как после бравенького такого мордобоя. И ведь они с Дэном не единожды это обсуждали: что их отчислят к чёртовой матери и попрут из сборной! Благо с тем типом всё обошлось — не зря Дэн считал себя мастером своего дела.       Он пробивал любую оборону, как сделал это в самый первый раз, заставив Федю повестись на тот поцелуй. У Феди и не было никакой брони, никакой сердцевины — зато проявилась мучительная тяга к такой подкормке, к вечному шатанию из стороны в сторону, как на пресловутых качелях. Он вслепую шёл за маятником, выпрашивал добавки, хоть маломальского подкрепления. Не потому что хотел, а потому что не мог без него. А что Дэн? Втёрся в доверие, посадил на короткий поводок, всегда готовый хорошенько осадить или дать под дых. Со здоровым человеком такое бы попросту не прокатило, но ведь и у Феди давно наметился разлад с головой.       Стас разрешил ему ещё немного полежать у себя на плече, пока внизу дельфины отнимали друг у друга мячик и играли в догонялки. Инструктор их не торопил, и они долго тягуче целовались, как раньше, когда Федя только учился это делать, а Стас вёл его за собой, замедлял, втягивая и играя с его губами и языком с невыносимой сладкой оттяжкой. Позже Дэн его переучит, как переучил всему — развязный, непредсказуемый, одуряющий, с ним ты оголтело несёшься в пропасть, и нет никаких полумер — или взлетел, или разбился кашицей по асфальту.       Казалось бы, они только вошли во вкус и расслабились окончательно, как Стас осторожно отпрянул, съезжая ладонями по плечам. А потом у Феди натурально сердце провалилось, хоть он и напрочь потерял связь с происходящим: Стас зачем-то оказался в его ногах, бестолково присев на корточки, как влюблённый гопник. Взял его руки в свои и заглянул в глаза ну так по-щенячьи, чуть на слезу не пробило, а уж когда тихо прочувствованно заговорил…       — Федь, это ещё не всё, не сам подарок. Короче. Ух-х-х… Тихо! — он грозно обернулся к дельфинам, которые как назло подняли визгливую возню в бассейне. — Я люблю тебя. Хочу, чтобы ты был моей семьёй. Ох, ты и представить не можешь… Как мне сказать? Понимаешь, я ко всему готов. Вот теперь, когда ты здесь. Я просто знаю, я готов ручаться чем угодно, что буду любить тебя всяким, что бы ты ни сделал, что бы там ни произошло. И если надо, через себя переступлю… — он спрятал лицо в его руках, губы припали к костяшкам на длинном вдохе, и от этого рабского преклонения вдруг стало не по себе, так непривычно и немного гадко. Никто так не выстилался перед ним, разве что Полина. — Федь, я хочу защитить…       — Эй, пацаны! К вам тут это… друг пришёл.       Федю вмиг передёрнуло, как всегда при звуке этого слова: он рывком высвободил ладони, Стас и сам подскочил, глядя в сторону центральных дверей, где нарисовались две фигуры, инструктора и та, что побольше, в жёлтом прямоугольнике коридора.       — Та-а-ак! Приехали. То есть вот так, да? Серьёзно? — Дэн вразвалочку вышел к ним из-за трибуны в куртке, спортивках с лампасами и своей дурацкой шапочке. Громко противно затянул, цокая языком. — Федя-Феденька!       — Эм. Чёт не так? — пискнул инструктор всё там же, в дверях. — Я тупанул, да?       — Ну, как бы да. Он нам не друг. — Стас держался на удивление стойко и уравновешенно, замер в метрах пяти от Дэна, бегло сунув руку в карман.       — Извиняйте, пацаны. Я же не знал, — парень покрутился на месте пару секунд и драпнул в комнату для персонала. — Пойду ментов вызову.       — Вызывай, у меня там тёща, — мотнул головой Дэн ему вслед, а на лицо уже наполз сияющий во всю ширь оскал, которым можно собак во дворе отгонять и детей пугать. Хотя там и взгляда хватит — им хоть лёд коли, руки не обожги только. — Ну что, Стасян? Чужой против Хищника? Оксиморон против Гнойного?       Дэн ну очень резко повеселел, а значит, стресс был на пределе, и через секунду он мог выкинуть что угодно. Федя, не думая, вышагнул вперёд, заслонил собой Стаса:       — Не-а, так не пойдёт, Дэн. Будешь драться со мной, уяснил? Не с ним.       Будь он Сашкой, обошёлся бы словами: тот, бывало, так мог говном облить, что мудаки после него ещё несколько часов обтекали, — Федя так не умел. Из них двоих Дэн был куда языкатей, но Федя готовился стоять за Стаса горой.       Пока тот благополучно не встрял в перепалку сам:       — Ты собираешься перед ним извиняться или как?       Господи, да у него слова отскакивали от зубов, будто он долбаный Человек из стали и Дэн расшибётся об него, чуть только рискнёт сунуться. Тот буквально озверел, поддал с пол-оборота прямо на него:       — Ну всё, дрочила. Теперь ты точно допизделся.       И началось. Федя рванул на него, грубо отпихнул в грудь. Дэн попятился в сторону бассейна, дельфины у него за спиной взбесились, запищали до звона в ушах, подняли волну, хлынувшую на кафельный пол. Дэн шумно задышал, хватая ртом воздух, уставился в полном замешательстве сначала на него, потом на Стаса, и зрачки у него заблестели как будто необъяснимым узнаванием, шокирующей догадкой:       — Подожди. Я вспомнил, где видел твоё ебало! Ты на выпускном был, ошивался во дворе! Ну точно, ты! Весь в чёрном, в капюшоне, у тебя ещё рюкзак был. Хуле ты там делал, Стасик?       Федя аж струной натянулся, внутри всё скрутило болючим неестественным напряжением, но промолчать было нельзя, и он заорал, сам не разбирая слов:       — Иди на хер, Дэн! Что ты вообще несёшь?       — Да это было вот как раз, когда лаборант с крыши сорвался, когда вас снимали оттуда с Ником и глухой! — яростно замахал руками Дэн. Раскраснелся весь, ноздри раздулись, голос то и дело срывался на полурык. Дэн был вруном от Бога, но совершенно, катастрофически не умел злиться напоказ. А сейчас он злился натуральней некуда. — Все же выбежали во двор, толкучка началась. А этот, наоборот, ливнул на выход, к дороге. Я этот день помню поминутно. Это, бляха, был ты, Стасян! Твой рост, твой смазливый ебальник…       — Ты же не пришёл. Он гонит, да? — Федя глянул на Стаса, который растерял свой пыл буквально за секунду — спрятал глаза и весь как-то понурился, плечи беспомощно опали, и сам он будто бы стал неуместным в пространстве — иначе не объяснишь. Он всё так же шебаршил чем-то в кармане — не отнекивался, не оправдывался. Просто молчал. — Нет? — Федя сглотнул. — Стоп. Ну ты же не мог… — Конечно, не мог. Конечно, блять, не мог! — В смысле? Если ты там был, ты же не мог развернуться и уйти?       — Федь, я могу объяснить, только давай он…       Это тянуло уже не на розыгрыш, а на какой-то сюр. Дэн сопел за его спиной, как бизон, от него в прямом смысле исходило убийственное нетерпение. Федя не верил ни единому его слову — просто хотел услышать это от Стаса — и всё! Больше ничего!       — Нет, давай здесь, сейчас, — решительность Дэна незаметно передалась ему, как эстафетная палочка. — Стас. Я тебя прошу, не делай из меня дурачка. — Почему он просто не скажет, что это брехня собачья? Почему не посмотрит на него прямо и не скажет? — Пожалуйста. Я не верю, что ты мог быть там и кинуть меня. — Да, конечно же, не мог! Не мог и всё тут! — Меня убить хотели.       Дэн не вытерпел, зашипел в спину:       — Да не слушай этого пидрилу…       — Завали, Дэн!!!       — Я не смог, — глухо ответил Стас.       — И всё?       Сердце зачастило как дурное — вылетало наружу. Он про всё успел забыть — где они, что они, какого хрена здесь делают, и почему с ними Дэн. Только одно не мог понять — перед ним вообще Стас, тот самый? Он с ним когда-то встречался или с кем-то другим? Нормальным.       — Ну не смог, Федь. Как тебе ещё сказать, на каком языке? За себя испугался.       — Меня хотели убить, — ещё раз повторил Федя, держась за это, как вырванное дерево держится за последний корень в эпицентре урагана.       — Я знаю, — он звучал так спокойно. — Я об этом и говорю, Федь.       О чём?       — Ты, что, хочешь сказать, у нас из-за этого?.. Ты… из-за этого отдалился?       Только сейчас до него начало доходить. Всё сошло на нет не после того разговора, не из-за Дэна — а раньше. Ещё после выпускного.       — Федя, я не вывез того, что вокруг тебя тогда творилось. — Стас наконец взглянул на него, и это было как удар под колено, когда ноги подламываются и со всей дури рожей в пол. Жалко. Он смотрел жалко. — Люди погибли. Ты чуть не умер… можно сказать, у меня на глазах. Сначала думал, что вывезу, но нет.       Да он же просто слил его. Слил их отношения, всё слил — молча. Потому что зассал. А у Феди какой был выбор, какие перспективы? Свернуться на полу и смиренно сдохнуть? Прикинуться ветошью? Понять и простить?       Это ему угрожали, на него вели охоту, его подбивали то вскрыться, то с крыши сигануть — и ведь почти сработало! Он калекой остался у себя внутри, а Стас что? Не вывез? Испугался за себя? Это так поступают с близкими? Бросают подыхать, спасая собственную шкуру? Да перед ними даже вопрос такой не стоит!       Он должен ему доказать что? Что Антона жрут опарыши? Что он не опасен с дыркой в груди размером с булыжник и не восстанет из могилы? Или проблема в самом Феде? В его смертоносной ауре, от которой мрут все, с кем он сблизится? Так в чём?!       — Федя. Забей на этого кончалыгу, — с нажимом пробасил Дэн. — Ты не видишь, что он в штаны наложил, как только всё стало по-серьёзному?       — Прошу, Дэн, захлопнись. — Федя закрыл воспалённые глаза, в веках пекло безбожно. Снизил голос до полушёпота, отчётливого в пустом купольном зале. — Меня чуть не убили. Ты был мне нужен — хотя бы обнять, да просто показать, что ты рядом. Ты, сука, был там и просто развернулся. Просто ушёл, — он прижал к глазам холодные подушечки пальцев, но руки тряслась, как у паркинсоника. В каком-то ломаном припадке махнул на Дэна, который мялся за его плечом, будто его личный костолом в ожидании приказа от босса. — Да если на то пошло, Дэн — и тот был рядом! Ему всегда было похуй, но он не испугался! Да и чего бояться, скажи?! — Стас молчал. Проглатывал всё, не пережёвывая. Ему и сказать было нечего — только жалобно мял свою блядскую пачку сигарет в кармане. — Стас, ты слабак. Прощай.       Федя в последний раз глянул на дельфинов: те как будто тоже взгрустнули, подплыли к кромке бассейна проститься с ним. Он холодно зашагал к выходу, плотней укутываясь в пальто и баф. Дэн двинул следом за ним:       — А я не прощаюсь! Ты, петушара, мне пояснишь за всё: что забыл в школе… — он не договорил, потому что Федя со всей злости толкнул его с разбега, стоило им поравняться. Дэн не обиделся, зашагал молча, — в конце концов, он своего добился — выставил Стаса последним ничтожеством, каким его всегда считал.       Стас подошёл к своей машине, когда Феди с Дэном и след простыл. Закурил, вынув из внутреннего кармана смятую пачку. Сел за руль, но почти сразу же пришлось вернуться к урне у входа — выбросить подарочную коробку с ленточкой, которая так бы и затерялась в кармане.       Уже не пригодится — День влюблённых закончился.       Героический пеший поход от дельфинария до их района выбил из Феди последние силы. Невзирая на суровый колючий ветер, горы грязных сугробов на тротуарах, жуткую темень, голод, усталость и так далее, он решительно отказался ехать с Дэном на трамвае, и вместе они убили час на то, чтобы к полуночи доползти до дома, продрогшие и вымокшие по пояс. Дэн, сволочь, не отставал ни на шаг — даже когда Федя рухнул в кровать, чтобы уткнуться наконец лицом в подушку и жалеть себя, пока не сморит сон. И, возможно, утром сразу же слечь с температурой 39, для пущего трагизма.       Торшер в его комнате остался включённым, и всё почему-то было как в детстве — тусклый круг света, громадный бугор тёплого одеяла, смятого в ногах, чавкающий шелест резины под окном, он сам, обнимающий пухлую подушку лёжа раздетым на животе, и кто-то сидящий с того края кровати, утешает его без слов — одним своим присутствием. Дэн нагнулся поцеловать его в плечо — тоже успел раздеться до трусов, выжидал неизвестно чего. Федя сразу дал понять, что сегодня номер не пройдёт, да и вряд ли когда-нибудь вообще — пихнул локтем с разворота, тут же прячась обратно, как какой-нибудь подводный хищник в груду камушков на дне.       — Чего ты, Феденька? Из-за этого мудня так расстроился? — а как он ласково произнёс «мудень» — м-м-м, заслушаешься! Сама обходительность.       — Дэн, давай расстанемся? — Федя даже не пытался в сарказм — специально привстал с подушки, чтобы тот расслышал.       — Нет.       — В смысле «нет»?! Кто так вообще отвечает! — он махом подпрыгнул на спину, проедая Дэна взглядом презрения. — Знаешь, ты меня достал. Ебись с кем хочешь, понял? Меня достало это терпеть.       — Что?       — Всё! Я тебе не секс-игрушка, чтобы мной дрочить. Ты мой член хоть раз в руку брал? Он у меня есть, как и у тебя, если ты не заметил! Если тебе это не нравится — вперёд, возвращайся в лоно гетеросексуальности, никто не держит! Мой отец только вздохнёт с облегчением. — Федя медленно пропустил губами воздух вместе с накопившейся агрессией. — И почему я такой придурок?       Дэн выглядел презабавно, несмотря на всё Федино отвращение. Глубокомысленно сдвинул брови, весь заострился, потемнел лицом, словно в школе вновь пытался докумекать до каких-нибудь сучьих ковалентных связей гидролиза солей. Может, хотя бы сейчас он свалит ночевать к родителям и оставит его в покое? Но нет, что вы. Тот подполз к нему на четвереньках, как тот король джунглей, подминая под себя со всех сторон. Феде хватало свободного места, чтобы отправить его в свободный полёт на пол, но он предпочёл снова развернуться, подобрав руки и втянув голову в плечи, — жаль, что иглы выпускать не научился.       Спина непроизвольно дрогнула от чужого близкого дыхания, зубы Дэна на пробу царапнули кожу между шеей и плечом, спустились коротенькими укусами к лопатке. Дэн изредка играл с ним вот так — если и вонзался, то безжалостно глубоко, и от этого лишь сильнее разило фальшью.       — Отстань. Я не хочу тебя.       В голове не укладывалось, но даже там, на свидании, Федя не мог отделаться от Денисенко. Хуже того — он по нему… скучал. Ловил себя на мысли, а как там Дэн, когда они со Стасом резвились с дельфинами и зажимались на трибуне. Ну как можно настолько околдоваться человеком, ни во что тебя не ставящим?       Дэн всё-таки отстал. Прогнул под ними матрац всей своей тушей, едва не запустив Федей в потолок, чем-то зашуршал в сторонке и вновь плюхнулся сверху, шепча в самое ухо, как Федя ни пытался закрыться плечом:       — Федюнь. Родной. С Днём Валентина.       Он выглянул одним глазком из подушки и увидел у самого носа маленькую голубую валентинку с волнистыми краями, как те, что рассылали по школьной почте, — кажется, у него в шкафчике до сих пор валялась стопка таких от разных девчонок. Дэн глухо озорно рассмеялся, обнимая со спины: как же это на него похоже — вымаливать прощения блестящим куском картонки! Иногда его самонадеянность доходила до такого абсурда, что правда делалось смешно и хотелось уже отпустить его с богом и не мучить идиотину. Но только не сегодня.       На удивление Дэн не отставал. Не то чтобы Федя был из тех, кто любит ломаться, даже если даст наверняка, — этот поганый день измотал его до такой степени, что отбиваться от Дэновых заигрываний не было никакой мочи и морального ресурса. Поэтому он просто лежал бревном, пока тот тёрся и щекотно выцеловывал ему бок, а там силком перевернул на спину, спеленав ладонями по рукам, крепко и нежно вместе с тем. И дальше он непривычно долго скользил по нему своим лживым порочным ртом: от челюсти к шее, к груди, к животу, когда Федя раскрылся, пряча глаза в сгиб локтя, — а иначе как это вынести?       А потом случилось совсем уж неслыханное и невообразимое, наверное, планета с оси сошла, потому что рука Дэна сгребла его член и яйца через ткань трусов, переминая в ладони так бережно, но, чёрт возьми, так настойчиво. У Феди стон застрял в глотке, тело прошибло мурашками, которые дружно собрались в паху, где ёрзал и горячо пыхтел Дэн.       Вот только сейчас не надо притворяться нормальным, а? Просто, блин, не начинай!       — Что ты делаешь?       Федя и сам прекрасно видел и чувствовал, что он делает, — стягивает ему трусы с невозмутимым ебалом. И всё это время он буквально не отрывался от его члена — глаз не сводил, словно имел дело со взрывчаткой или ядовитым животным каким — плюнет ядом и прощайте, глаза.       Но нет, он развёл ему бёдра, пристроился в ногах, оглаживая руками бока и задницу — настраивался. Федя вдруг осознал, что всё это ужасно походит на дуэль взглядов в ММА, словно Дэн впервые вышел на встречу с соперником и пытался его ментально уничтожить с очень сложным уморительным лицом. Но вместо того, чтобы выкинуть что-нибудь кичливое и гадкое, он накрыл его губами, вжался в бёдра и раскрылся навстречу, позволив головке пройти по языку внутрь, жарко и оглушительно хорошо.       Это было хуже издёвки, хуже предательства. Ну просто… за что? Как с этим жить?       Ему снова мучительно захотелось плакать, и Федя закрылся уже двумя руками. Он, сука, в домике — иди на хрен, Дэн, со своими приколами! Пусть делает с ним, что хочет, — Федя в этом официально не участвует. Пускай это считается изнасилованием, потому что на такое он не рассчитывал и согласия не давал!       Но Дэн, он ведь знает, чем брать. Сперва анальной девственности его лишил, а теперь вот это. Заглатывал с таким спортивным азартом, что Федя и сам поплыл, бесстыдно развёл колени, подмахивал резче, быстрее, просился в горло, заставляя того давиться и стопорить его рукой вокруг ствола. И, конечно, скулил, извивался позорно и беззастенчиво, хныкал то в руку, то в край подушки, то в пустоту Вселенной — ну кому ещё было пожаловаться, кого молить остановить всё это? Дэн еле его приструнил — умудрялся одновременно сосать и держать ему бёдра, чтоб не брыкался и не выдрал рукой всю его свежеподстриженную шевелюру, мать её ети.       Вся экзекуция длилась минут пять от силы, хоть обоим показалась вечностью. Дэн так и не дал ему кончить, однако выглядел жутко довольным и даже на радостях с чувством зачитал ему текст своей валентинки, пока Федя валялся перед ним со стояком, близкий к отключке:       «Сегодня у зимы заминка:       Весной наполнены сердца!       За валентинкой валентинка       Идут по почте без конца!       И я тебе свою пошлю:       «Люблю тебя! Люблю! Люблю!»       — Молодец, очень красиво. — Федя похлопал. — А теперь можно, пожалуйста, я кончу? Только не снизу.       — Мне травматолог запретил стоять раком по медицинским показаниям. — Дэн беззаботно сложил открытку и укрыл их одеялом, гася свет.       — Такого изощрённого пиздежа я ещё не слышал.       По крайней мере, в этот раз Феде позволили приблизиться к чужому заду настолько, чтобы вжаться пахом со спины, влюблено переплетясь ногами и руками — ну-ну, ещё не вечер, приятель.       — Дэн.       — М?       — Прости меня за сегодня, — теперь, когда они оба поостыли, в воздухе повис очевидный вопрос, который нельзя было не задать. — Дэн, как ты нас нашёл? Ты ведь не ехал за нами, иначе не стал бы ждать несколько часов.       — Эсэмэску получил. Со всеми подробностями.       На миг у Феди всё сжалось внутри. Воспоминания встали перед глазами, как ожившие мертвецы, сковывая по рукам и ногам в каком-то полубреду:       — Друг?       — Да какой Друг? — Дэн по-медвежьи развернулся в его объятьях, сердито заглянул в глаза. — Соня по старой дружбе написала. Не накручивай, окей?       Соня. Вот оно что. Наверное, ему и впрямь очень хотелось верить, что всё это коварный замысел Друга. Что он, а не Стас отвечал ему на отъебись в последние месяцы, как они расстались. Что на самом деле Друг перехватил его контакты, и контакты Дэна, и если бы не «то самое сообщение», всё было бы нормально.       Это уже привычка — сваливать всё на Друга, так? Может, они сами себе хреновые друзья в глубине души. Хватит видеть во всём подвох, Федя. Ты не в фильме Хичкока.       Никакого Друга нет. Уже нет.