Парни не любят

Слэш
NC-17
Завершён
139
Размер:
59 страниц, 7 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
139 Нравится 128 Отзывы 31 В сборник Скачать

5. Бей как мужик

Настройки текста
      Каким бы треплом Денисенко ни был, он своё слово сдержал и сделал это, когда Стас был меньше всего подготовлен. Вечером он заскочил к своим ребятам в «Гоголь» пропустить пару рюмок и успокоить душу не столько алкоголем, сколько компанией, — в одиночку он бы точно этот день не вывез. Они с приятелем-сменщиком только-только разговорились, как у того прошла смена и где бы им собраться на выходных, когда дадут зарплату, как в бар нагрянули копы, — целый укомплектованный наряд с палками и наручниками. Последним, что Стас успел сделать до того, как его заластали и позорно провели через зал к автозаку, — это отправить сообщение маме и бессильно заглянуть в сигаретную пачку — всего восемь штук осталось, а сидеть ему, похоже, предстоит долго.       С Фединым парнем Макарова до этого никогда не пересекалась, да и узнала о его существовании вот только сегодня, от Дениса. И каков же был сюрприз, когда они с Юрой действительно проверили по базе отпечатки этого Стаса — те же, что нашли на винтовке в числе прочих. Таких совпадений просто не бывало!       Она до конца не верила Феде (как обычно), списывала всё на шок и разыгравшуюся фантазию. В конце концов, они вели это дело больше полугода и не наткнулись ни на одну зацепку, а тут за неделю на них так и посыпались улики, причём одна за другой — опомнившиеся внезапно Федя и Денис, та запись с камеры, отпечатки… и если бы только они.       Пока один наряд был занят задержанием Стаса, второй обыскал его квартиру и машину: после истории с Антоном Тихонов приказал действовать без промедления — никаких больше детских смертей и киберманьяков в его городе! Они изъяли ноутбук с установленным, по словам Юры, браузером для выхода в даркнет и кучей весьма примечательных закладок: проще говоря, Стас активно шарился по площадкам с видео и фотографиями суицидников. В том числе подростков. Если бы Макарова не видела всё это великолепие собственными глазами, то, наверняка, сказала бы, что дело шито белыми нитками.       Парень вёл себя тихо, не сопротивлялся. Оказывал содействие во время регистрации в отделении, где ему повторно сняли полный комплект отпечатков и заполнили соответствующую форму (22 года, рост 185 сантиметров, волосы каштановые, славянская внешность…). Пока его фотографировали в профиль и анфас в отдельной комнате со штативом, белым экраном и выставленным светом, Макарова всматривалась в его лицо, мальчишеское совсем, и пыталась хоть как-то склеить в уме одно с другим — бывший парень её сына и возможный убийца. Стрелок, целящийся в неё из снайперской винтовки, профессиональный киберпреступник и тот, кому может принести удовольствие зрелище падающего с крыши школьника. Даже невинный с виду Антон в момент своего триумфа пугал её куда больше этого несчастного щупловатого бармена с лицом дружелюбного хорька. Боже, и как она скажет обо всём Феде?..       Казалось бы, если Макарова не испытывала удовлетворения от поимки Друга, то Дэну уж точно полагалось торжествовать — Стаса вот-вот расколют, и одной большой петушиной угрозой в его жизни станет меньше. Но как назло он чувствовал только подавленность. Или злость. Или его просто схреновило от того бургера, что он перехватил в обед — ему резко стало хуёво, и всё! У него по жизни в принципе было всего два состояния — просто хорошо и просто плохо, а как хорошо, как плохо, из-за чего — он и не думал никогда. В его мире не было чётких различий между счастьем и животным угаром, между светлой меланхолией и слепой яростью, разве что в силе и глубине ощущения. Как у ребёнка, который не знает, где у него болит, — он умеет только кричать, но не говорить. Над Дэном не раз шутили, что он прямой как рельсы.       По дороге куда-то он всегда затыкал уши и слушал рэп. В маршрутке укачивало, и плывущий за окном город с длинными слепящими полосами фонарей, чередующихся со светофорами, вгонял в транс, уводил мысли в другие плоскости, включал клиповое мышление. Похожие на девчонок парни читали томными голосами про то, как курят блант и трахают сук. В общем, Дэн был с ними солидарен. Фаркаш окончательно ему доказала, что бабы мыслят если не меркантильными понятиями, то исключительно пиздой. Эти бляди, что ведутся на бабло или на имидж, как сказал Фараон.       Он не видел для себя смысла водиться с теми, кого за полноценных людей считает с натяжкой, — это было бы противоречие самому себе, разве нет? Сперва думал, что они с Федькой будут типа друзья с привилегиями: секс ему понравился, и хотелось сделать его на постоянной основе. Он и не заметил, как из соседей по комнате они фактически стали парой, — и Федя был настоящим золотком! Устраивал Дэна по всем фронтам, как ни одна тёлка до него, если не считать его говнохарактер, из-за которого тот частенько выхватывал ладонью по заднице, но и в этом была своя изюминка.       Ради него хотелось стать сильнее, выдавить из себя всю бабскость и мягкотелость, чтоб только тестостерон пёр, мужское животное начало. Высокорангового самца чуешь издалека — это правда. Многие считают, чем больше охотничьих трофеев, чем больше, так сказать, откушал пиздятинки, тем ты круче и опытней. Но по факту им бы вынуть голову из пилотки — ты сам не видишь, как становишься в итоге баборабом.       С Федей такого не было. Он брал от него, что хотел, и тот ничего не просил взамен — разве что немножко ласки после жёсткой ебли. Дэну и самому нравилось немного повариться в этом спермическом бульончике, получить от него максимум эмоций — от страха до обожания. Возможно, он дал бы ему фору, чтобы тот тоже почувствовал себя альфой, юным порно-героем, так, в качестве эксперимента.       Пока они стояли в пробке, потом медленно ползли к светофору, уступая дорогу грохочущему и стонущему трамваю, потом снова двигались с места и снова замирали в гуще сигналов и моторного гула, он вдруг поймал себя на том, что тоскует по этому придурку. Зачем-то пролистал всю его страницу в Инстаграм, подолгу залипая на отдельных, самых фапабельных фотках, хоть другим бы они, наверное, показались самыми обычными. Федя всегда был под рукой — Дэну даже дрочить не приходилось, ведь они почти никогда не расставались весь этот семестр.       Возможно, не стоило так с ним перегибать. Однажды у Феди даже паническая атака случилась или типа того, прямо во время секса. Сначала всё было нормально, Дэн брал его сверху головой к краю кровати. Потом перевернул, поставил на четвереньки, и, бывало, что так в раж впадал — переставал вообще что-либо видеть и соображать, только чувствовал его изнутри, беззащитного, выворачивающегося перед ним наизнанку, выжимающего все его силы и волю, до остатка, до пустоты в голове и в яйцах. Живую горячую плоть, которая хочет его, просит его спермы, держит до конца, до смерти, пока не станет черным-черно в глазах.       Не он управлял телом в такие минуты — тело управляло им, творило такое, что сам потом от себя офигевал. И в какой-то момент он просто очнулся, увидел, что делает — держит Федю за предплечья, едва не вывернув суставы назад, а тот коленями почти съезжает с края — ещё чуть-чуть и нырнёт головой в пол, стоит Дэну ослабить хватку. Кажется, у Феди тогда случился жёсткий флэшбек, потому что он натурально дар речи потерял: Дэн его минут пять не мог растормошить — он тупо смотрел сквозь него. Но самое дерьмовое — на кой чёрт он сам-то это сделал, о чём думал вообще? Иногда быть уродом так просто. Мозг тупо отключается.       Дэн взял с себя обещание не думать о Феде и его сломанном носе хотя бы пару часов, пока они с Фединым отцом не попрощаются: может, наберёт потом его мать, чтобы та его хоть в больничку отвезла, заодно узнает про Стаса и задержание. Прошлый раз на дне рождения они с Артуром договорились сходить вместе поплавать в новый спортивно-развлекательный центр: сауна, бассейн и прочие ништяки — тот угощал. Не то чтобы Дэн целенаправленно разводил его на бабки: тренера он уважал, тот как-никак помог сдать экзамены и пропихнул его в сборную, да и звонил постоянно, расспрашивал, как учёба, плавание, даже деньгами обещался помочь, если вдруг не потянет квартиру.       А что, Дэн бы взял — всё равно они пойдут и на Федьку тоже. В общем, его теория была в том, что Артуру дико не хватает общения с сыном. Он кучу лет вкладывался в Сашу, в Федю, и сердцем, и головой, и материально, — и тут одного за другим лишился обоих. Он бы, может, и хотел да не мог один — цеплялся за Дэна, отдавал всего себя тренировкам, учил жизни, поддерживал. Раз-другой заговаривал о Феде, протаптывал к нему дорожку, а в общем, Дэн и был той дорожкой.       Ведь всё это несерьёзно. Даже тупой первокурсник из физкультурного в состоянии допетрить: Артур выдумал какие-то свои правила игры, без смысла и логики, хотя давно мог бы сюсюкать и долбиться в дёсны не с ним, а с Феденькой. И будь Федя хитрее, уступчивей…       Федя-Федя-Федя-Федя… Хватит, блять, о Феде, обещал же! Если до этого из него как будто лез сгусток чего-то жгучего, горького, аж раздирало изнутри, то на выходе перед комплексом натурально начало трясти и хотелось проблеваться где-нибудь за углом. Давненько ему не было так погано.       Артур встретил его на входе в кафе — залпом допил кофе, похлопал по спине, покосившись на наливающийся синяк. Впрочем, Дэн сходу задал тон беседы — зубоскалил и сыпал шутейками направо и налево, словом, мастерски отыгрывал радужное настроение. В центре было классно. Большие пространства, длиннющий бассейн под куполовидной крышей, криволинейные полосы неона и блики воды по стенам, уютненький фитнес-бар в глубине, где плетёные креста и такие же столики для коктейлей. И всё это в их полном распоряжении. Сперва они с тренером зависли в кардиозоне на беговых дорожках напротив длинного панорамного остекления с видом на бассейн — разогрелись, попривыкли к приглушённому свету и расслабляющему лаунжу. Потом немного поплавали — Артур оценил его форму и скорость, похвалил за технику, пожурил, мол, Оля раскормила оливьешкой.       Финскую баню оставили напоследок. Артур пропустил пару стаканчиков между заходами, разомлел в духоте под сотню градусов. В нём проснулась словоохотливость, и как-то незаметно их разговор зашёл на территорию мужских ценностей.       — Я не буду тебя расспрашивать об этом, — он показал пальцем себе на лицо, сидя напротив Дэна на нижней полке, весь сопрелый и с порозовевшей от жара лысиной. Парился он охотно и подолгу, да ещё каждый раз плюхался в холодную купель, после чего традиционно догонялся коньячком. — Просто смотри, чтобы он сильно руки не распускал. Ставь его на место. Я понимаю, друзья могут повздорить…       То ли Дэн слишком долго засиделся под потолком, то ли теснота и яркий свет лампы в глаза на него давили, но тревога так и не отпускала — сжимала горло с нарастающей силой, скручивала кишки, так что выть хотелось. Он не знал, зачем Федин отец заговорил о нём. Как будто все вокруг, вся Вселенная сговорилась против Дэна. И от того, как Артур наезжал на Федю, не на него, хотелось ткнуться головой в каменку и сгореть к хуям.       — Тут вот какое дело. Надо, чтоб вы рассудили, — он начал уверенно, но голос предательски поплыл, все слова растерялись, и он стал мямлить, как размазня, честное слово. — В общем… Я его обижал. Федю. Серьёзно обижал — ну, вы всё знаете.       Артур обалдел от такого поворота, наверное, не меньше, чем он сам. Просто Дэну нужно было куда-то деть себя, с кем-то поговорить, как после катастрофы, несчастного случая, когда людей нельзя оставлять одних, — он не мог больше держать это в себе! Артур ведь всегда был на его стороне, выслушивал — и теперь выслушает.       — Вы же всё решили… — пробасил тот с подозрительным видом.       — Нет. Ничего мы не решили и не замяли, — зачастил Дэн, то тяжко вздыхая, то заговариваясь. Сцепил вместе руки на коленях, покачиваясь вперёд-назад. Воздуха недоставало, он жадно хватал его, лишь сильнее обжигая ноздри и глотку. — Я веду себя просто отвратно, до сих пор. Это я руки распускаю. И ладно ещё по делу! Но, бывает, и просто так силу применяю.       — Что ты несёшь, Денис? — чёрт, кажется, он близок к тому, чтобы окончательно его вывести.       — Я не хочу делать ему больно, но получается, что именно ему больше всех и достаётся.       Сука, как же тяжело об этом говорить! Это ведь таким зашкваром считалось с самого детства — ну какая там влюблённость, отношеньки! — они с пацанами только ржали да отпускать всякие гадости могли. И в итоге он так и вырос слепоглухонемым, непрошибаемым, как стена.       Это же сколько надо сковырнуть слоёв, как глубоко зарыться, чтобы найти там хоть что-то человеческое! Раньше он просто пользовался своим равнодушием, оставался максимально закрытым, пока Федя расшибался об него в кровь, пытался достучаться, ставя себя в уязвимое положение, жертвуя собой, — ведь кто-то должен был гореть за них двоих, чтобы всё не затухло. Кто-то должен отдать себя, иначе быть вместе не получится.       — Так, ясно. — Артур провёл по лицу ладонью, стирая пот и напряжение. — Денис, Федя мужик и должен уметь сам себя отстоять — это не твоя забота. Ты это из головы выбрось. Думай о спорте, о дисциплине, учись быть жёстким, пока молодой, потому что потом начнётся такая конкуренция, что тебя пережуют и выплюнут, если не будешь стойкий, как гранит. От тебя всё отскакивать должно. Да и чего ты распереживался за Федьку, если он тебе вон лицо раскрасил?       Он, безусловно, прав. Быть мужиком — одно, быть спортсменом — ещё серьёзней. От тебя требуют собранности, здравомыслия, холодной головы. Сомнения, эмоции — это другая история. Это тебя не касается. Дэн с третьего класса в плаванье — ему объяснять не нужно. Когда ты стоишь на старте — ты глыба, скала, волнолом, разрезающий самый мощный прибой. Никто тебя не назовёт слабаком. Никто не причинит боли. И так ты закаляешься, так ветер и волны из тебя вытачивают безупречную форму. Эталон мужественности. Сильный, упрямый, не идущий на уступки, сухой, замкнутый. Бесчеловечный.       — Я ведь не про драки, — хрипло продолжил своё Дэн.       — А про что?       Да про то самое. Он всю жизнь обесценивал. Только и делал, что обесценивал. По первому же триггеру врубал тревогу, закрывался на все замки и запоры за глухими бункерными дверями. А ведь со стороны скажешь — отличная самооценка, не ранишь, не пошатнёшь, не заденешь — всё летит мимо. Волк-одиночка — ему вообще никто не нужен. Ебучее совершенство!       — Ну, знаете… Мы с ним… — Дэн криво дёргано ухмыльнулся, покачал головой, не поднимая глаз. — Он позволяет. Буквально всё позволяет, а мне-то мало. Я не хочу быть уродом. Но веду себя, как урод, потому что боюсь. Нет, я просто знаю, что он рано или поздно уйдёт, и от меня ничего не останется. Он единственный знает меня и любит вот таким, какой есть. Это я ему не нужен, но перекручиваю всё так, будто наоборот.       Вот и всё — карты раскрыты. Так странно, что откровения полезли из него сейчас, с Артуром, которому меньше всего надо выслушивать от него подобный бред. Просто разговор двух безмозглых табуреток, одна из которых осознала, что её предназначение — это жопа.       Ну серьёзно! Его самооценка — это днище днищенское! Он никогда себя не принимал, не спрашивал себя, кто он, и уж тем более не переваривал чужую критику. Любая фраза, ничтожнейшее замечание врезалось в него, как двухметровая стрела Дария в долбанного царя Леонида. Ему пришлось такую шкуру нарастить, сковать такие латы, которые отразят всё — хоть прямой удар метеорита. Но вместе со стрелами, со всем плохим, он отметал и хорошее. Он не мог даже задуматься о своих поступках, отрефлексировать, как сейчас говорят, — потому что копаться в себе значит прочёсывать минное поле.       Иначе рвануло бы всё разом — вот как сейчас — все его недостатки, самокритика, ненависть к себе. Ну естественно, он себя ненавидит! Его хлипкая недоразвитая психика бы не оправилась. Он ведь как на ходулях — шатается от малейшего ветерка, дрожит от страха. И врёт, лицемерит — постоянно, всем, особенно себе. Чуть что, чуть пустяковая ссора — тут же становится в оборонительную стойку, уходит в отрицание: нет ты истеришь, нет это ты виноват, твои проблемы — ты и разгребай.       И только когда Федя сдавался, не мог больше терпеть его сволочизм, эмоции брали вверх. И начинались бурные излияния — обратный виток спирали.       Артур выскочил наружу: они и без того переборщили со временем, а тут ещё и Дэн нагородил с три короба такой мути, что сам себя готов был убить — вот прямо в купели и утопиться. Наверное, ему и впрямь стоило охладить голову вслед за Фединым отцом, которого он поймал, когда тот, суровый и мрачный, вылез из воды.       — Слушайте, я сделал ошибку, — и как у него ещё инфаркт не случился — сердце под горлом стучало, ныло так, что хотелось выковырять из грудины, — лучше вообще без него. — Вот буквально пару часов назад, перед тем, как мы встретились. Что мне делать? Я не должен был…       — Что?       — Я его ударил. Кажется, нос сломал. Бляха, мне нужно вернуться…       И вот тут — да, Артур сдал. Вмазал крепко, по роже, кулаком — а кулаки у него здоровые.       Самое хреновое, что Дэн вообще этого не ждал. Ну не мог себе представить, что их физрук когда-нибудь засадит ему по-взрослому, — а бил он покруче Феди. Как мужик, сука.       Дэн так и не понял, что произошло — за что конкретно ему прилетело. Сложился пополам, бестолково прощупал нос — не сломан ли. Повезло — не сломан, хоть пара капель и упала на кафель.       Он медленно разогнулся, вдохнул воздуха разинутым ртом, втягивая кровь обратно с мерзким хлюпающим звуком. На мгновенье вдруг стало и погано, и как-то восторженно-хорошо. Он заслужил. Если в самом деле это было за Федю — заслужил без базара. От этого сделалось чуточку легче, пускай и ненадолго.       Артур смотрел на него сверху вниз, как на последнюю гниду. Даже не сказал ничего — ушёл в раздевалку, рассчитался и свалил. Дэн подумал, что, наверное, это была их последняя встреча. Что больше он его не увидит, и, может… Может, так оно и к лучшему?       Хреновый из него получился мост. Как-то быстро его черви проели и истёрлись верёвки. Теперь у Феденьки ещё меньше причин с ним оставаться — его отец презирает их обоих. А с другой стороны — кто кого ещё должен презирать?       Выйдя на улицу, он даже не знал, куда теперь ему податься. Домой к родителям? Попробовать выпросить прощения у Феди? Пока думал, ноги сами понесли вдоль тёмной улицы. По пути прицепилась какая-то псина, за ней другая, а там и целая свора мелких и здоровенных дворняг. Он шикнул на них пару раз, потом запустил снежком, а те только обозлились, подняли лай — на минуту представилось, что его реально сейчас порвут, одна шавка даже за штанину успела цапнуть.       Он круто развернулся, вокруг не было ни души. Широко расставил ноги и сам так рявкнул на них не своим голосом — как животное. Оскалился по-звериному во всю пасть, так что псины на своём инстинктивном уровне угомонились, поджали хвосты и с трусливым рычанием отступили.       Только когда всё закончилось, он понял, что у него спазмом свело лицо — мышцы закаменели от улыбки.       Так вышло, что допрос Стаса затянулся до ночи. В отделении творилось чёрт-те что, Тихонов поставил на уши весь личный состав и высшее руководство — одного серийника он упустил, а тут появился реальный шанс получить сразу пачку признательных от второго. Он бы и сам расколол подонка, но Макарова настояла, что говорить будут они с Ильёй: всё-таки в поимке маньяков они поднаторели за последний год, и не просто маньяков, а сообщников, действующих под одним именем и одними методами.       Стаса привели из обезьянника в кабинет Макаровой уже затемно, голодного и измученного без возможности покурить, с посеревшим от страха и усталости лицом. Илья любезно снял ему наручники и застегнул спереди, усадив на стул перед её столом. Они заранее условились, что будут действовать по классике: он отыгрывает плохого полицейского, а она хорошего.       — Итак, у нас две железных улики. — Илья навалился бедром на край стола, скрестил руки, нависая над парнем в своём клетчатом костюме, похожий на одетого с иголочки следака из советского кино. — Твой ноутбук — это первое. И винтовка — она вся в твоих пальчиках.       — Я никого не убил, — помолчав, выдал Стас тусклым голосом, пялясь в стену таким же тусклым взглядом. Макарова и вовсе почувствовала себя частью интерьера — такой прозрачной вазочкой на столе.       Говоря по правде, не такими уж железными были у них доказательства. Второй Друг никаких установленных преступлений не совершал, просто зайти на запрещённый сайт может кто угодно, да и владение винтовкой ещё не делает из тебя убийцу. Однако после смерти Полины и Максима, после того, что пережил её сын с ребятами, она была готова хоть собственными руками притопить этого кадра в ванне, если он хоть как-то связан с Другом и может о нём рассказать.       — Но ты держишь дома оружие, — продолжил Илья.       — С чего вы взяли?       — Ружейное масло. Изъяли во время обыска. Значит, было и оружие. Вот эта винтовка, например.       Стас наконец оторвался от шкафа у стены, где стояла рамка с портретом маленьких Саши и Феди. Так же безразлично перевёл взгляд на Илью:       — Если бы у меня и было оружие, оно бы сейчас было в надёжных руках.       А у этого хорька и впрямь есть зубки. Ну что ж, самое время включиться в их дружескую беседу:       — Ты знаешь меня? Я мама Феди. — Стас вдруг шало зыркнул на неё. Очевидно, он о ней слышал, но к такому раскладу был не готов. Макарова постучала о стол тупым концом ручки, внимательно изучая парня напротив. — Почему вы с ним расстались?       — Потому что я трус и слабак, — не думая, сипло отрезал Стас. — И не смог дать ему то, что Дэн даёт. Защиту.       — От кого?       — От Друга.       Макарова с Ильёй многозначительно переглянулись. Кажется, она нащупала к нему подход. Попросила Илью быстренько сходить за вещами Стаса, среди которых, как она помнила, были сигареты и зажигалка. Стас с молчаливой благодарностью принял одну и даже позволил ей подкурить ему, блаженно долго выдыхая дымом.       Она бросила полупустую пачку с зажигалкой в свой стол, вновь вернулась на излюбленное место в кресле:       — Зачем тебе форумы про самоубийц?       — Я искал его. Хотел сам на него выйти. — Стас кивнул, ставя себе на колени пепельницу, которую протянул ему Илья. — Я знаю, он часто лазит в таких местах. Наверняка, продаёт, может, покупает, обменивается.       — Так это личное? — Макарова наклонилась ближе, складывая руки на столе. — Ты не ответил. Почему именно вы расстались?       Возможно, это непрофессионально и обернётся фатальной ошибкой, но этому Стасу трудно было не верить. Во всяком случае, её сын не мог встречаться с плохим человеком. Или же?..       — Я видеть его не мог. После всего. Просто это пришло не сразу. — Стас горько посмеялся, стряхивая пепел, его доброе простоватое лицо ожесточилось. — Его даже здесь нет, так о чём мы говорим? Я ничего не подпишу без Феди.       Макарову и саму удивило, что Федя ещё не узнал о случившемся, а если и так, то почему не рванул сюда очертя голову? На него это не похоже. Да и Стас, по-видимому, жестоко разочаровался в нём.       Неожиданно Илья очень проникновенно спросил:       — Ты всё ещё его любишь?       Стас застыл с прикованным к полу взглядом и сведёнными бровями, хлюпнул носом совсем безобидно и неприкаянно:       — У меня нет на это права.       — Нет?       — Я должен был вырвать его у этого чудовища. Дэна. Я виноват, я это допустил, — он заговорил жёстче, как будто речь зашла о чём-то непоправимом, катастрофическом, о жизни и смерти. — Без Феди… нет вообще никакого смысла. Для меня — нет. Знаете, я всё, не могу больше, — он упёрто завертел головой, туша окурок в пепельнице. — Нет. Я не подпишу.       После допроса, когда выжатого до капли Стаса увезли в изолятор, Макаровой стало страшно, но не из-за какого-то призрачного маньяка. Страшно за Федю.       — Что у них с Денисенко? — Илья заходил по дымному кабинету, открыл окно на проветривание. Кроме них двоих и дежурного на телефоне, все давно разъехались по домам. — Чудовище? Да ладно! Что там за разборки у них?       — Не знаю насчёт разборок, но по поводу Дениса и Феди… — Макарова налила им кофе, тут же забыв про чашки на столе у стенки, где у них была своеобразная зона для перекуса с чайником и вазочкой для стиков. — Я, наверное, отвратительная мать, но, возможно, Артур прав? Что ничего хорошего Феде не светит с этими его… предпочтениями?       Илья, конечно, всего этого не понимал. Но отчего-то, приложив слова Стаса к собственным предчувствиям, опасениям, она уже не могла отделаться от ужасных картин настоящего и будущего.       — Вы про что, Ольга Евгеньевна?       И зачем она грузит его такой нелепицей? Печально осознавать, когда к сорока годам твой единственный друг — ветреный коллега, который не прочь подбить к тебе клинья сугубо из жалости или какого-то спортивного интереса, а может, потому что «разведёнка с прицепом», у которой секс был так давно, что паутину в пору снимать, охотно сдаст бастионы за бутылку коньяка и конфеты, — а, нет, даже сама угостит. И она угощала. А теперь вот душу перед ним распахивает:       — Может, мне не стоило принимать Дениса в своём доме. Иногда я слышу… дыхание, Федино. Знаешь, такой долгий-долгий выдох через рот и тут же полная тишина, когда… проглатываешь крик, зажимаешь всё внутри на пике боли. Ты не поймёшь, но я просто знаю.       Илья, и без того белый, ещё больше побледнел. Вылупился на неё с того конца комнаты, бездумно перелистывающую у своего стола какой-то журнал, прикладываясь на пробу к горячему кофе самыми краешками губ.       — В каком смысле?       — Ох-х… Боже, — она со стуком отставила чашку. Уронила голову, зажмуривая глаза, пропуская через себя то чёрное и склизкое, что осадком накапливалось внутри, пока возгонкой не поднималось к поверхности и заволакивало всё этим ядовитым туманом. Бывает, твоя жизнь, как этот туман, — размытые силуэты, смутные отзвуки, видения — и ничего подлинного, ничего осязаемого. Она на минуту прижала ладонь к губам, но всё-таки нашла в себе силы и желание закончить. — Иногда… мне кажется, его живьём режут, вскрывают изнутри, понимаешь? Наверное, я слишком хорошо понимаю, почему любовь причиняет боль. Физическую боль. Я ведь женщина и представляю, через что он проходит, потому что он… гей. И это нормально — не хотеть, чтобы твой ребёнок мучился, так?       — Оля, — она как-то слишком неестественно дёрнулась, оборачиваясь к нему с упёртыми в стол ладонями. Илья любил фамильярничать и порой заходил дальше, чем следует, но всегда обращался на «вы» и по отчеству. Он подошёл ближе, и удивление в его глазах обрело некую решимость, направленность, глубину. — Ты говоришь про Артура? — он говорил так прямо, осознанно. Глаз не сводил. — Зачем ты терпела? Не нужно терпеть, ни ради мужа, ни ради кого. Секс — это, блин, про удовольствие, а не про боль!       — Тебе так твои девчонки сказали?       А вот это было абсолютно непрофессионально. Дёшево и фальшиво. Но, с другой стороны, пусть знает. И в следующий раз прикусит язык перед тем, как расписывать своему другу вчерашние подвиги во всех гнусных подробностях. Она не из тех, кто готов на всё. И не ему судить, что там у неё с личной жизнью.       Илья поднял бровь с самым вдумчивым видом, так сжал челюсти, что желваки нехарактерно проступили. Казалось, он вот-вот отпустит какую-нибудь забавную колкость в своей манере, широко осклабится, переведёт всё в шутку. Но он зачем-то сорвал с себя пиджак, зло бросая на спинку стула. Подбоченился в минутном ступоре, как будто готовился отчитать по первое число недалёкую секретаршу. А потом дёрнул её за запястье, поставил у стола перед собой, не касаясь, не напирая, но и с места не двигаясь. Он не казался угрожающим, и ей хватило бы духу дать отпор, и, возможно, Макарова, только потому не уходила, что её не держали — поддалась мимолётному любопытству.       — Лудинов. Ты что делаешь?       — Если не веришь, я докажу, — в голове мелькнула картинка, как он расстёгивает ремень, — почему-то она могла поспорить, что это как раз в его стиле. Но он только сдавленно сказал. — Оля. Я тебе клянусь, с другими… я бы не стал рассусоливать, а сразу перешёл к делу без всяких «да значит да», «нет значит нет». Но только потому что это ты, я пальцем тебя не коснусь, пока ты чётко и внятно не скажешь «да». Глядя в глаза. — Господи, он был кристально, пугающе серьёзен. — Оля. Да?       Она, честно, сказала бы «нет». Из принципа, трудовой этики. Хотя бы ради их шаткой субординации. Да что уж там — из страха, потому что, Бога ради, они сейчас в отделении, в её незапертом кабинете, где всюду натыканы камеры, а перед ней недавний выпускник академии в полтора раза младше неё!       Вот только имелся один очень веский аргумент против всех этих помех и противоречий — она стала мокрой, просто от того, как он это сказал.       — Да.       И он притянул её в поцелуй, тут же усаживая на стол, с которого на пол покатилась чашка с резким обличающим звоном. Ещё бы она вспомнила, как надо целоваться, а в общем, её направлял её бравый сержант, с которым и в разведку, и в окоп, и в любой кипиш: шептал, какая она красивая, боролся с мелкими пуговками её блузки, пока сама не расстегнула и себе, и ему. Он взял с неё слово говорить, если будет больно, — можно громко и матом, но только не молчать ни секунды. Но так уж вышло, что она об этом и не вспомнила, — слишком уж было сладко.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.