Он пытался успокоиться ровно столько часов, сколько Чимин провел в сладком, но беспокойном сне. Он искренне верил, что все происходящее вокруг — лишь плод его больной фантазии. Будто он просто накидался колёсами на той проклятой вечеринке.
Но реальность была жестока к Чонгуку как никогда прежде. Каждая клетка продолжала свой онтогенез, каждый нервный импульс отзывался в менингиальном пространстве* и отражал реакцию. Брошенное, казалось, безжизненное тело, все ещё в непонятной позе располагалось под ногами. И как бы не хотелось убежать от этих реалий, но даже приходы от тригана или Е-шек** в сравнении оказались бы лучшим вариантом.
Где-то в пятом часу утра, усмирив свои истеричные припадки, Чон уложил податливую голову Нуён на свои колени, руки охватил тремор, поэтому нащупать пульс на яремной вене удалось далеко не сразу. Панически пальпируя*** шею в поисках, парень уже успел получить парочку микроинсультов, а нос уже почувствовал фантомный трупный запах и вызвал рвотный рефлекс.
—
Есть…
Кажется, этот выдох содержал в себе воздуха больше, чем объем жизненной ёмкости лёгких.
Он просидел с коматозным телом на коленях бог знает сколько часов, уставившись в масляное пятно на бетонном полу, пока перед глазами не появились красные кеды Converse.
В руках у Пака была гитара и косметические ножницы, остатки сна все ещё не сошли с ужасающе-прекрасного лица, оставляя на щеке вмятину от подушки. Весь этот образ при желании мог подходить под описание милого софт-боя, если, конечно, не держать в голове тот факт, что прошлым вечером он здесь чуть не убил человека.
—
Доброе утро, Чонгукки, — приторно-сладким тоном, в манеру Нуён, протянул Чимин и тут же сплюнул на пол от отвращения.
—
Как спалось сладкой парочке, а? Отжарил её прошлой ночью? Я позаботился о ней хорошо, тебе уже не нужно было использовать масло.
Парень поставил стул в метре от пластиковой клетки, в которой жались друг к другу двое его пациентов, с довольным видом откинулся на спинку и зевнул.
—
Я пока не делал тебе резекцию языка, но ты упорно не разговариваешь со мной… В чем же дело? , — брови Чимина сдвигаются к переносице в недоумении.
—
Хорошо. Раз ты не хочешь говорить со мной, тогда хотя бы сыграй.
Пак открывает дверцу пластиковой клетки и протягивает Чонгуку гитару:
—
Выходи и спой мне что-нибудь. Давай.
Парень игнорирует предложение, все ещё сжимая лицо Нуён в своих ладонях, но голос повторяет снова, теперь уже приказывая:
—
Вышел и сел. Иначе я проткну твоей подружке вену твоими же руками.
Паника снова охватывает Чонгука, тот аккуратно перекладывает голову девушки со своих колен на пол и выполняет приказ. Правая рука все ещё синюшная, отёк от жгута упорно не уходит, она берет протянутую гитару.
Чимин встаёт со стула и жестом приглашает горе-музыканта присесть:
«А если убежит?»
—
Дернешься и умрёшь, я предупредил. Начинай.
Он кидает в грудь Чона нотную тетрадь, которую тот не успевает поймать. Парень наклоняется за ней и буквально чувствует огненный жар на макушке головы от взгляда «своего доктора». За всю свою богатую, наполненную сплошным весельем, жизнь он не играл на гитаре ни разу, но отчасти знал сольфеджио благодаря покойной матушке. Теперь остаётся лишь жалеть о том, чему вовремя не смог научиться.
Первый аккорд выходит настолько ужасно, что на теле Пака выступают мурашки размером с горошину. Он сильнее сжимает в руках косметические ножницы и подходит к источнику отвратительной игры.
Сердце Чонгука делает тройное сальто назад, когда того резко дёргают за травмированную руку. Чимин сверкает глазами, раскрывая половинки ножниц и занося их над чужой ладонью, но резко останавливается. И извлекает из-за спины медицинские плоскогубцы, которые обычно используют ортодонты для удаления зубов.
Зрачки Чона становятся почти неразличимыми, он даже не успевает моргнуть перед тем, как ощутить нестерпимую боль.
Человек в белом халате держит в своей руке инструмент с зажатым в нем окровавленным ногтем с указательного пальца:
—
Он помешал тебе сыграть аккорд правильно, — спокойно произносит Пак под аккомпонемент душераздирающих криков. —
Продолжай.
«Ты бы мог стать сольным артистом, если бы не пошёл в медицину»
«Заткнись»
Каждый неверный звук имел слишком высокую цену для ошибки. Уже на второй раз Чонгук перестал чувствовать правую руку вовсе, поскольку болевой шок накрыл его с головой. Кровь нескончаемым потоком капала со струн и попала внутрь гитары, отчего «дирижёр» злился ещё сильнее. На третьем аккорде измученный музыкант падает в пропасть забытья, роняя инструмент на бетонный пол. Гриф с треском разламывается, следом за ним и пальцы на руке бессознательно лежащего пациента.
Пак скручивает окровавленные струны и кидает в ведро с дезраствором. Следом берет главную часть сломанной гитары и с оглушительным грохотом разламывает и её о чужой череп.
«Жалко»
«Куплю новую»
Ногтевые пластинки так и остаются на полу, являясь таким же элементом декора, как и красные пятна на бетоне.
— Отдыхай, — звучит в комнате перед тем, как железная дверь вновь захлопывается снаружи и ключ проворачивается на три оборота.
