Предотвратить

      Колени все еще сводило от удара, а ладони покалывали в местах, где, по ощущениям, кожа стесалась до крови об каменный пол смотровой площадки. Ему хочется убедиться, что Дамблдор мертв, и помыть руки. Перед глазами все стоит лицо директора и его безустанно шевелящиеся губы не то в заклинании, не то в молитве богам, в существовании которых нет ни малейшего смысла. Но Дамблдор был чокнутым, и Драко бы не удивился, верь тот в реальность сил, высших чем магия.       Кто-то хватает его под плечо и настойчиво предлагает занять вертикальное положение. Прикосновение теплое и сильное, поддерживающее. Драко надеется, что это рука Снейпа, ведь будь это кто другой, он предпочел бы вновь вернуться в забытие, только чтобы не чувствовать на себе след этих грязных людей.       Его перестают тянуть, и он ощущает, как кто-то присаживается рядом с ним, перенимая большую часть его веса. Драко все еще не может восстановить контроль над своим зрением: то тут, то там под закрытыми веками попеременно мелькают желтые и зеленые вспышки, лица присутствующих, но единственное, что он может различить, это свет. Стало значительно светлее, будто метка, освещающая замок подобно готовому взорваться солнцу, приблизилась к ним настолько, что даже сквозь закрытые глаза он ощущает ее жар.       Человек наклоняется ближе, так, что почти можно почувствовать едва уловимый запах, кажущийся до боли знакомым.       — Драко?..       Он слышит голос матери. Разумеется, ее не может быть здесь. Но именно ее он хотел бы слышать: мягкий, немного волнительный голос вовсе не той холодной и отстраненной женщины, которой она была на людях, безустанно следуя статусу леди и госпожи. Ее голос всегда привносил в его существование смысл, как ключ и замок, что были замкнуты на потребности чувствовать себя не одиноким и небезразличным.       Его лицо обхватывают руками и приподнимают, оттягивают веки, заглядывая в невидящие глаза, приближаются щекой, чтобы почувствовать дыхание.       Драко хочется уйти отсюда. Ему кажется, что пространство подле изменилось до неузнаваемости. Куда-то пропали порывы ветра, до того острыми иглами проникающие под мантию и перебирающие пряди волос, звуки голосов, выкрикивающих заклинания, пропало даже ощущение собственного тела: оно казалось сейчас тесным и его хотелось разорвать, вынуть все органы до последнего и перетряхнуть их, как перетряхивают книгу, стремясь найти спрятанную среди страниц записку.       Метка на предплечье молчала, словно ее и не было.       Человек обхватывает его запястья и помогает выровняться в пространстве, привлекая в хрупкое объятие. И Драко отчего-то позволяет это. Теплые руки оборачивают его тело, как огромное одеяло, обвивая несколько раз.       — Все в порядке, милый, сейчас пройдет, — продолжает говорить человек голосом его матери, и мягко водит все той же теплой ладонью по спине, постепенно стирая все дурные ощущения.       Зрение наконец начинает восстанавливаться. На смену ярким вспышками приходят смутные очертания каменной кладки стены, а вид этот, будто странные трещины, разрезают чьи-то светлые пряди, в которые он настойчиво ткнут носом. Легкие с жадностью вбирают в себя воздух, заставляя кровь бежать через весь организм к телу. От человека едва уловимо пахнет розовой водой и чем-то знакомым, но понимание ускользает, игнорируя все попытки разума ухватиться за него. И лишь одна мысль, внезапно перекрывающая все остальные, набатом бьет в голове.       Это запах его матери.       Нарцисса всегда пользовалась одной и той же розовой водой, заменяя ею все парфюмы и оставаясь невероятно преданной этой своей привычке. Еще от нее пахло домом: нотки мятного воска, которым домовики с особым усердием натирали все деревянные поверхности в мэноре, шлейф тех цветов, что повсюду стояли в вазах, и тех, из сада за приоткрытыми окнами, ароматом которых днями напролет был наполнен дом поздним летом и первыми теплыми неделями осени.       Первой его мыслью было предположение, что у него галлюцинации, или это директор перед своей смертью все же успел проклясть его чем-то особо неприятным, вроде заклятия Вечной Вины, когда прокаженному до самой смерти мерещится человек, перед которым тот чувствует неизгладимую вину. Драко думает, что оно подошло бы ему идеально.       Но нет, человек рядом с ним был вполне реальным. И этим человеком все же была его мать.       Он отстраняется, что вы взглянуть на нее, еще раз убедиться, что это действительно она, но глаза застилают слезы, такие непрошенные сейчас и одурманивающе горячие, и Драко проводит рукой по своему лицу, надеясь, что это не кровь. Теплая ладонь матери его опережает, и мягким хлопковым платком с золотой тесненной вышивкой стирает влагу глаз. Она мягко улыбается, и слезы накатывают вновь.       Драко смотрит на нее, и она сейчас такая красивая, счастливая и лишь немного взволнованная, а весь ее вид вынуждает сердце сладко и болезненно сжаться. Яркий солнечный свет заставляет ее темную мантию переливаться изумрудным, а золото украшений — пускать блики повсюду, до куда те могу дотянуться.       На секунду он думает о том, как же гармонично на самом деле изумрудно-зеленый смотрится с благородным золотым, который все считают верным спутником лишь ядовито красному. И Нарцисса Малфой, его мать, все также продолжающая взволнованно что-то выискивать на его лице, — верное тому доказательство.       Душевное напряжение, которое он испытывал в этом внезапном непосредственном столкновении с ней и от которого все ждал худшего, привыкнув к постоянным издевкам судьбы, перешло в смущение от того, что он — ее взрослый и самостоятельный сын, от которого зависит ее жизнь — сейчас словно маленький мальчик рыдал на материнском плече; а после это смущение стало неестественным оживлением. Он хотел спросить у нее, как она тут оказалась и что происходит, в безопасности ли она и отец, но останавливало стойкое, кристально ясное чувствование того, что как только он нарушит то молчание, которое хранил до сих пор, клетка Монстра вновь захлопнется за ней, отрезая их друг от друга теперь уже навсегда. И все же ничего не сказать он не мог.       — Мам?..       — Да, сынок, — незамедлительно отзывается она, — хорошо себя чувствуешь?       Что же, она не исчезает. Драко кивает в ответ на ее вопрос, понимая, что действительно чувствует себя хорошо. Зрение и слух с ним, и он снова может воспринимать и анализировать окружающий его мир, смущающим остается только факт его полнейшего не понимания происходящего.       Женщина, не получив внятного ответа, продолжает:       — Можем вернуться домой, — в ее голосе столько участи и заботы, что Драко в миг становится абсолютно все равно, что происходит, ведь его мать здесь, рядом с ним. — А за покупками пошлем домовика.       Он не понимает, что она ему предлагает. Какие покупки? От размышлений его отвлекает группа людей, появляющихся в проходе стены позади них. Нарцисса поднимается и оттаскивает его с прохода. Эти люди выглядят как обыкновенные волшебники: несколько парней и девушек точно не из числа Пожирателей, и они проходят мимо них с матерью, ни на секунду не прерывая увлеченного разговора, и, кажется, даже не замечают их присутствия.       Драко оглядывается — это место выглядит знакомым — они на входе в Косой переулок — самую известную торговую улицу магической Британии, от чего-то сейчас, во время войны, такую оживленную. И медленно, но неотвратимо все подмеченные детали начинают складываться в единый шокирующий факт.       И людность улиц, и беззаботность граждан без тени страха и опасения, и даже Нарцисса, что еще несколько месяцев назад в их последнюю встречу едва ли была выше него, сейчас возвышалась рядом, а сам Драко взглядом упирался в строгого покроя рукава ее мантии на уровне локтя или даже ниже. И он, воскрешая из памяти отзвуки прожитых лет, внезапно вспоминает ту самую группу людей, что уже скрылась из виду, сворачивая за угол на главную улицу. То же самое происходило чуть больше шести лет назад, когда мать впервые в жизни повела его за покупками к школе.       Драко вспоминает Дамблдора в его последние минуты жизни, что-то шепчущего над медальоном — наверняка какой-то модифицированный темномагичекий хроноворот, ведь другого объяснения нет — и просящего передать его слова Снейпу и заботиться о Поттере.       Точно. Он с трудом вспоминает, что директор сказал тогда, хотя по его течению времени прошло не больше пяти минут.       «Весь план завязан на том, что убить меня должен именно Северус», — сказал старик за минуту до смерти.       Значит ли это, что Снейп сейчас должен стоять тут, в совершенно другом времени, со всеми воспоминаниями из прошлой жизни, чтобы предотвратить грядущую войну и смерти? Драко не знает, и у него нет времени думать над этим, хотя, кажется, что нет ничего важнее чем понять происходящее, но Нарцисса, совершенная в своем настойчивом желании растормошить сына, уже тянет его к Косому переулку. А Драко понимает, что сегодня — день его первой встречи с Поттером.        «... лишь он один — ключ ко всему...»       И ему нужно поговорить с ним.       Осознание ответственности, что теперь лежит на его плечах, в момент придавливает своим весом, и он понимает, что Поттер и его благополучие, победа в войне — его, Драко, цена за возможность начать все сначала. Была мысль о том, что Северус наверняка справился бы с этим лучше, ведь владея всей информацией от обоих сторон, он был, пожалуй, самым подходящим из кандидатов — заинтересованным лишь в предотвращении войны, или в ее окончании, а не в победе и личной пользе; но суждение это появилось и малодушно пропало.       А они тем временем уже сворачивали за угол, следуя маршруту группы знакомых незнакомцев.       — Все в порядке, — говорит он матери, все еще настойчиво держа ее за руку, и пусть хоть каждый второй скажет ему, что одиннадцатилетнему наследнику чистокровной семьи непристало держаться за мамочкину юбку, и уж тем более быть ведомым за руку, он проклянет всякого, не моргнув и глазом. — Мне ведь нужна волшебная палочка, верно?       — Конечно, милый, я помню, — смеется Нарцисса, — ты не умолкаешь об этом лет с пяти.       Они подходят к магазину Олливандеров, там все такая же как он помнил покосившаяся вывеска и пыльные, чем-то заклеенные окна, словно солнечный свет мог навредить хозяину лавки или его товару, что в мире волшебников ценился порою выше людских жизней.       В самом помещении затхло и душно, а звук колокольчиков, оповещающий об их приходе, навевает смутные воспоминания. Драко думает о своей палочке, без нее он чувствует себя обнаженным и в постоянной раскаленной до бела опасности, даже если сейчас он понимает, что сейчас угрозы нет, а они с матерью — не Пожиратели, а уважаемые и почетные жители магической Англии.       Олливандер, что-то усердно записывающий в старом учетном журнале, поднимает на них глаза, привлеченный звуком открывающейся двери, и расплывается в добродушной улыбке.       — Леди Малфой и, полагаю, юный наследник, — приветствует он их своим старческим скрипучим голосом. — Собираетесь в Хогвартс?       Драко пытается не раздражаться от бессмысленности светских разговоров. Ему хочется сейчас в точности описать старику свою палочку, забрать ее и бежать искать Поттера. Но Нарцисса любезно улыбается и слегка подталкивает Драко ближе к прилавку.       — Добрый день, Гаррик, — отвечает она чуть прохладным и подчеркнуто уважительным тоном, — все верно. Надеюсь, вы поможете нам.       — Конечно-конечно, — бормочет Олливандер и выходит из-за прилавка, его перо продолжает писать в журнале, словно невидимая рука четко и уверенно выводит им символы. — Подойдите ближе, молодой человек.       Драко становится совсем близко с ним и позволяет зачарованной линейке делать свою работу: измерить длину от локтя до плеча и до кисти, длину пальцев. Хозяин лавки тем временем уходит куда-то в глубь рядов с тысячами коробочек и от туда продолжает вести увлеченный разговор с Нарциссой. Драко вспоминает, что они оба меценаты в каком-то обществе магических искусств, и решает не вслушиваться в разговор, терпеливо поджидая, пока ему принесут волшебную палочку.       Прежний он — действительно одиннадцатилетний, избалованный и требующий для себя все внимание — закатил бы истерику, и всячески пытался отвлечь мать от разговора о «никому не интересных» делах. Но сейчас, привыкший за последний год привлекать к себе как можно меньше внимания, а порой даже стремящийся к этому, он спокойно выжидал, позволяя взрослым поговорить.       Перед ним на прилавке оказывается несколько волшебных палочек, он знает, что среди них нет той, которая ему нужна, помнит это с прошлого раза. Тогда они потратили у Олливандера почти час, отчего Драко и Нарциссе пришлось разделиться, чтобы успеть домой к обеду, и он оказался в лавке портной мадам Малкин, где и встретился в Поттером, самостоятельно. И он собирался повторить все тоже самое сейчас, но вот только что говорить Поттеру, он не придумал. Хотелось тихо и мирно день выждать в уюте семьи, наслаждаясь компанией матери, а через сутки он уже будет в Хогвартсе, где и встретится с Северусом.       Но он чувствует странную ответственность, и поэтому с Поттером поговорить все же решается.       Драко послушно берет каждую предложенную волшебную палочку, что бы взмахнуть и, ожидаемо, ничего не почувствовать. Олливандер все продолжает приносить ему новые, но ни одна из них не подходит — это нормально, процесс выбора палочки, что при благополучном исходе будет с тобой до конца жизни, важное и значимое мероприятие для каждого волшебника. Нарцисса же тем не менее начинает нервничать.       Он пытается упорядочить в голове знания о последующих событиях, но воспоминания его смутные, лишь ключевые моменты и стойкое, до одури неприятное, чувство дежавю, что сопровождает его все время, с момента осознания.       Олливандер наконец достает откуда-то из самых недр ту самую палочку, ради которой они здесь, но стоит ему лишь только поставить открытый пенал на прилавок, а самому Драко протянуть руку, как в голове возникают воспоминания прошлого — или будущего. Он видит тощую костлявую руку с серой и по-змеиному сморщенной кожей, что в требовательном жесте протягивает ладонь за его палочкой, а после этой самой палочкой убивает какого-то министерского служащего. Драко не помнит деталей — он малодушно закрыл глаза, и хотя отец был чертовски этим недоволен, сам он не жалел о том, что не стал свидетелем бесполезной, жестокой и кровавой расправы — лишь отчетливые звуки ломающихся костей уже мертвого тела в пасти змеи. И каждый последующий раз, когда он брал свою палочку, что не смотря на все служила ему верой и правдой, чувствовал незримое прикосновение Его руки, переданное через древко.       Поэтому сейчас Драко замирает и раздумывает несколько секунд. Если это действительно его шанс все исправить, то самое время избавиться от своих страхов и оставить их за порогом этого времени. К тому же, он почти уверен, что палочка его не послушается, лишь потому что он сам того не захочет.       — Я не хочу эту палочку, — своим уже позабытым капризным тоном заявляет он, глядя на мать.       — Она сделана из боярышника, с волосом единорога внутри и имеет в длину ровно десять дюймов, — обращает его внимание на себя Олливандер, — и, прошу заметить, молодой человек, она идеально вам подходит.       А палочка действительно подходила ему, как никакая другая; словно созданная для него, она была тонкой и гибкой, из темного сухого боярышника, с изящной рукояткой и острым концом, заклинания с которого слетали с ювелирной точностью; она была порою своенравна, подкидывая ему необычные результаты при экспериментах, и всегда ненавязчивым и верным теплом грела руку. Но то была палочка другого Драко Малфоя — эгоцентричного и избалованного, с непомерными амбициями и стремлением из всего извлечь выгоду. Ему же нынешнему была нужна другая, способная всю магию не мягко преобразовать и направить, а усилить и указать ей цель. Ему нужно было оружие.       — Я сказал, что не хочу ее.       Нарцисса тяжело вздыхает, привыкшая к таким выходкам, и присаживается перед ним, обхватывая его заведенные за спину руки своими.       — Драко, сынок, — аккуратно начинает она, — сейчас не то место и не та ситуация, чтобы капризничать. Мы уже порядком тут задержались, а еще нужно купить книги и школьные мантии, и хорошо бы успеть к обеду. Может, все же взглянешь на эту палочку?       — Мы можем разделиться: ты пойдешь за книгами, а я закажу мантии, и так мы успеем к обеду, но я не прикоснусь к этой палочке, — уперто продолжает Драко, а потом обращается к старику Олливандеру: — а у вас может быть есть что-нибудь особенное?       — Каждая палочка не похожа на другую, — отвечает ему хозяин лавки, а после задумывается на минуту, барабаня пальцами по столу, будто пытаясь что-то вспомнить. — Впрочем, пожалуй, кое-что действительно есть. Это может сработать...       Старик что-то бормоча себе под нос, удаляется, а Нарцисса удивленно смотрит на сына, но не успевает ничего сказать, как что-то с глухим стуком опускается на прилавок.       Драко поворачивает голову и видит, что это не стандартный пенал, в котором обычно продаются волшебные палочки, и даже не коробка. То, что лежит перед ним, это скорее сверток из помятого пергамента и каких-то старых тряпок — старик на сколько это возможно стряхивает с него пыль и бережно развязывает тесемку, скрепляющую весь этот мусор. Драко ловит себя на том, с каким предвкушением он смотрит на это действо, будто вот-вот произойдет что-то значимое.       — Это один из экспериментов, так сказать, — смущенно говорит им Олливандер, пока пытается аккуратно распутать обертку, что скрывает палочку, — однако, не самый удачный. Вернее, сам результат, конечно, превзошел все ожидания, а вот отклика у покупателей, увы, не нашел.       Когда он заканчивает, Драко видит, что в куче бумажных стружек лежит палочка: ничем непримечательная, чуть длиннее его родной, светлая и с темными прожилками, будто венами, по всей рукояти, идеально ровная, но со странной резьбой у основания.       — Одиннадцать с половиной дюймов, парротия — более известная как железное дерево, — продолжает рассказывать Олливандер, жестом предлагая Драко взять палочку, — а в сердцевине — змеевик.       — Камень? — удивленно восклицает Нарцисса. — Но позвольте, разве такое возможно?       Драко все же берет палочку в руку. Он удивлен ее весом — она немного тяжелее прежней; ощущая ее холодную рукоятку, и, не смотря на то, что в его маленькой руке она лежит достаточно удобно, никакого магического отклика он не чувствует, будто эта палочка...       — Она как мертвая, — прерывает он разговор матери и мастера.       — Зато послушная, — как-то отстраненно отвечает ему старик. — Змеевик камень сильных духом людей, он примет только человека преодолевшего страх, искусы и преграды, но никогда не станет соратником, будет служить верно, но лишь послушно выполняя приказы. — Мужчина тяжело вздыхает и убирает со стола весь мусор, — палочки покупают в основном в детстве, поэтому, полагаю, понятно, почему товар не пользовался особым спросом. Не волшебник подчинял палочку, а палочка — волшебника, путала и сбивала с пути, порой доходило даже до жутких видений.       Нарцисса взволнованно смотрит на сына, уже готовая до победного конца спорить о плохости идеи остановиться на этой, но Драко взмахивает своей, уже без сомнений, палочкой, но ничего не происходит, как и ожидалось, ведь никакого посыла он в это движение не вкладывал.       Он вновь думает о том, что даже самые страшные слова останутся лишь словами, не обратившись в магию, если за этим не будет искреннего желания или, как выяснилось, четкого намерения достичь цели.       — Могу подобрать чехол или крепление, если интересует, — с удивлением в голосе предлагает Олливандер.       — Ничего не нужно, — отвечает ему Драко, — только палочка.       Он разворачивается и выходит из душного помещения, с наслаждением вдыхая свежий воздух, который отчего-то кажется сладковатым. Новая палочка привычным движением отправляется в карман мантии, где он привык носить ее предшественницу, а сам Драко остается ждать мать, которая, расплатившись и поблагодарив, выходит следом. Нарцисса выглядит немного взволнованной и удивленной, но это приятное для Драко удивление, а не раздражающее, как у Олливандера, которому хотелось посоветовать отвернуться.       — Все в порядке, Драко? — спрашивает она. — Ты немного странный с того момента, как мы пришли сюда.       — Ага, купишь книги, а я разберусь с мантиями, ладно? — заторможенно отвечает он, — и пойдем домой.       — Я думала, ты хотел посмотреть на новые метлы?       — Дракл с ними. К чему мне метла на первом курсе.       — Драко! — восклицает мать, — не выражайся. Твой отец будет в ярости, если услышит, что ты не способен держать себя в руках, тем более на людях.       Он тяжело переводит дыхание. До лавки портнихи осталось всего с десяток футов, Драко оборачивается чтобы посмотреть, не видно ли Поттера, но того нет. Лишь раз Малфою показалось, что он видел кого-то из одноклассников, растяпа Лонгботтом ли это был или кто-то из когтевранцев, понять он не успел, слишком отвлеченный своими мыслями.       — Я сожалею, maman. Этого впредь не повторится, — он намеренно использует французское слово, зная, как это действует на мать, бесконечно гордую тем, что в таком возрасте ее ребенок уже свободно владеет иностранным языком. Это всегда работало безотказно, работает и сейчас: Нарцисса благосклонно кивает и отдает ему небольшой кошель с галеонами, направляясь в книжный.       Драко еще несколько раз оглядывается прежде чем войти в лавку, но так никого и не обнаружив, взбегает по каменной кладке лестницы. Он даже задумывается над тем, чтобы прийти с Поттером одновременно, когда того заметит, ведь тогда у них будет больше времени для разговора, пусть и всего на несколько минут. Но мать ранее строго напомнила, что им лучше не опаздывать к обеду. Драко помнит, что каждый раз где-то за неделю до начала нового учебного года, отец настаивает на совместных семейных трапезах, словно не хочет отпускать сына. Да и мать, скорее всего, зайдет за ним, как только закончит с книгами, а ему очень не хотелось, чтобы у их с Поттером разговора были свидетели.       Где-то на подкорке сознания билась надежда на то, что Поттер, так же как и он, совершил прыжок во времени, и что у него есть план, тщательно спланированный, хорошо продуманный, с учетом всех воспоминаний. Но в таком случае, он здесь не объявится, ведь зачем бы ему тогда ходить за покупками к школе, или тем более самостоятельно заказывать мантии.       Мадам Малкин что-то радостно щебечет о Хогвартсе и о чудесной поре юности, они даже перекидываются несколькими фразами на французском, прежде чем женщину отвлекают на несколько минут в соседнюю примерочную.       Сердце Драко пропускает удар. Сейчас.       Он заставляет себя стоять неподвижно, когда слышит открывающуюся дверь и тихие шаги. Это может быть клиент, простой клиент, зашедший заказать пару мантий, или юная леди, выпросившая у матери несколько сиклей на новые ленты, или... Да кто угодно! Но Драко знает, кто это. Чувствует эти шаги, будто сам делает их.       Все еще не оборачиваясь, он боковым зрением видит отражение фигуры в большом зеркале справа от себя, свет из ничем не прикрытых окон больно бьет по глазам, и сосредоточиться сложно. Драко вдруг понимает, что так и не придумал, что сказать, слишком озадаченный тем, чтобы эта встреча вообще случилась. Он не знает, что спросить. Поинтересоваться в Хогвартс ли он едет — глупо и очевидно, спросить про факультеты, про родителей, про квиддич — он все это спрашивал в прошлый раз, и к положительным результатом такой разговор не привел, хотя не то, чтобы он думал, что именно его первый разговор с Поттером был виной их незадавшимся отношениям. Он сам был высокомерен, преждевременно считая себя лучше остальных, а в голосе скользили извечная снисходительность и язвительность, а Поттер, словно привыкший именно к такому обращению к себе, лишь стремился замять конфликт, излучая дружелюбие ко всем ущербным и больным, его окружавшим. Что ж, они были детьми. Теперь ребенок только один из них, и должно быть проще.       Драко наконец поворачивается. Чертов Поттер выглядит иначе, чем он запомнил: взрослый, он, помимо очевидный возрастных изменений, был смелым, иногда даже той смелостью, что граничила с безумством, а в этих глазах перед собой Малфой видел лишь страх, страх необоснованный и беспричинный, а еще — недоверие. Так много скептицизма и сомнения, что эта вся его апистия в миг предалась самому Драко, когда их взгляды пересеклись.       — Привет, — едва слышно выдыхает он.       Контролировать себя сложно — на него зелеными испуганными глазами сквозь стекла безобразных очков-велосипедов глядит его будущее. Или прошлое. Поэтому он продолжает стоять на невысоком стуле, тупо расставив руки, чтобы случайно не уколоться иглами, оставленными на мантии для подгона, и в ответ не может отвести взгляда.       — Эм... Привет, — Поттер отвечает тихо, заламывая руки, словно какой-то домовик, — я бы хотел заказать несколько мантий. Для школы Хогвартс.       Драко не знает, чему сейчас поражаться больше: тому, что этот придурок подумал, что он может ему как-то помочь с заказом мантий, а то и вовсе, Мерлин отведи, что он тут работает, или тому, что Поттер впервые в сознательной жизни оказался среди волшебного сообщества и, кажется, все еще не может поверить в происходящее.       Он краем глаза замечает проходящего мимо окон великана-лесничего с птичьей клеткой наперевес. Драко хорошо помнит эту сипуху, такую гордую и статную, хоть и крошечную, по сравнению с фамильными филинами Малфоев; она не подпускала никого, кроме хозяина. Однажды, задержавшись в совятне, Драко заметил ее, промокшую от идущего снаружи дождя, но все такую же белоснежную, он попытался угостить ее совиным печеньем, но та лишь предостерегающе щелкнула клювом в полудюйме от его пальцев; тогда, разозленный этим, он поспешил убраться оттуда поскорее. А сейчас он отчего-то почувствовал схожесть с этой птицей и сам себе хмыкнул от этого сравнения.       — Она отошла, — он махнул рукой в сторону примерочных, а затем кивнул на клетку за окном, — у тебя красивая птица.       Поттер несколько раз удивленно хлопнул ресницами и с совершенно глупым выражением лица проследил за его взглядом, чтобы увидеть машущего из-за окна Хагрида, который с преувеличенным усердием указывал на клетку, будто ее можно было не заметить, а потом на самого Гарри, давая понять, что это подарок ему.       — Но как ты... — начал что-то спрашивать Поттер, снова поворачиваясь к нему, но потом осекся, и посмотрел на Драко уже с долей страха во взгляде, — ты типа... экстрасенс, или что?       Драко рассмеялся. Он смеялся чисто и от души. Хохотал так, как небывало уже давно, и словно все страхи, копившиеся в нем, в момент стали казаться бессмысленными и ничего за собой не таящими.       — Ага, типа того, — отсмеявшись, но все еще улыбаясь, выдавил он из себя, глядя на смущенного Поттера. — Я...       — Прошу прощения, мистер Малфой, — чопорно прервала его мадам Малкин, а потом заметила нового посетителя и обратилась уже к нему: — о, тоже первокурсник? Проходи, дорогуша, я сейчас закончу.       Она несколькими пассами волшебной палочки сняла с него все наметки и освободила от угрозы быть уколотым иглами. Поттер тем временем сидел на диванчике в углу и беззастенчиво рассматривал все его окружающее от манекенов, обернутых модными образцами тканей, на манер тоги, до самостоятельно что-то шьющих и обметывающих машинок; казалось, что даже линейки и ножницы, уже принявшиеся за мантии Драко, приводили мальчишку в искренне и радостное удивление.       Драко, заплатив за свои мантии и за доставку, хотел было подойти к Поттеру и продолжить так неловко прерванное знакомство, как его опередила Нарцисса, входящая в магазинчик.       — Ты закончил? — тихо спросила она у него.       И ему оставалось лишь кивнуть в ответ и отправиться вслед за ней, уже выходящей прочь. Ну, по крайней мере они не поссорились, что, учитывая их прошлое — или будущее — на самом-то деле было огромным прогрессом.       Они столкнулись почти нос к носу, Малфой, выходящий из лавки, и Поттер, следующий на место примерки.       — Бери те, что с дополнительным отворотом, — шепнул ему Драко чуть приостановившись, — они идут тебе больше.       И это было правдой. Драко помнил Святочный бал в их четвертый год обучения. Поттер выглядел действительно хорошо: черная удлиненная мантия из тяжелой ткани, в которой он то и дело путался, атласные отвороты на воротнике и рукавах, и даже жилет — все это смотрелось вполне приемлемо. Особенно на фоне Уизли, ряженого в какой-то трухлявый мусор, и их грязнокровой подружки в, как выразилась Пэнс, занавесках для ванной.       Вспоминать то время было грустно и больно, и даже какие-то детали, что привносили хоть каплю счастья, тогда безжалостно сметались лавиной наступающих событий.       Нарцисса, заметив, что он отстал, повернулась. Драко не был уверен, заметила ли она его интерес, но решил молчать до тех пор, пока она сама не спросит.       Она спросила.       — Ты знаком с этим мальчиком? — ее тон был преувеличенно незаинтересованным.       — Да, — не скрывает Драко, — это Гарри Поттер.       Ее бровь едва заметно дергается в удивлении, но этого достаточно, чтобы разбить маску холодности. Они не разговаривают до самого прихода домой.       За обедом, ничем не примечательным и обычным, одним из сотен среди тех, что он делил с родителями, Драко чувствует себя дома. Вот так просто: не без тени страха передвигаясь по мэнору, не наслаждаясь тишиной, не вид идеальных коридоров и собственной, еще совсем детской комнаты — не все это, а за обычным обедом. Он жует рыбу, гадкую ненавистную спаржу и глотает слезы.       Родители, к счастью, вовсе не замечали его состояния, занятые беседой о предстоящем отъезде в школу. Их разговор плавно перетекал с темы на тему: Хогвартс, помолвка троюродного кузена из Франции с какой-то богатой полукровкой, совещание Люциуса в Министерстве, новые портьеры в малой гостинной — он слушал лишь краем уха, наслаждаясь промежутком этого странного знакомого, но почти забытого покоя.       Домовик сменяет блюда, и Драко на мгновение не может оторвать от него взгляда. Он помнил этого эльфа. Беллатриса в одном из своих приступов безумной ярости до смерти замучила беднягу круциатусами и режущими заклятиями. Но сейчас существо, покорно склонив голову и четырехпалой лапой быстро собирая пустые тарелки, казалось вполне счастливым, насколько Драко вообще понимал эмоции на этих безобразных лицах.       От размышлений его оторвал тихий хлопок аппарации.       — Почта, хозяин, — эльф кладет Люциусу под руки свежую газету, письмо с министерской печатью и несколько не запечатанных записок.       Отец обращает внимание на письмо, пока мать берет газету, состоящую всего и одного разворота. А потом она делает то, что, на памяти Драко, не делала никогда в жизни.       Она испуганно вскрикивает.       Газета падает на стол, и Драко нагло притягивает ее к себе, игнорируя напуганную мать и все еще занятого своим письмом хмурого отца. Он разворачивает газету, и на несколько мгновений готов был присоединиться к реакции матери. «АЛЬБУС ДАМБЛДОР МЕРТВ: ВОЗМОЖНО ЛИ В ЭТО ПОВЕРИТЬ?»       Вот, что гласил заголовок. Драко кажется, что его сердце бьется слишком громко, а воздуха не хватает, будто вот-вот он начнет задыхаться. Игнорируя все ощущения, он принимается скользить глазами по достаточно короткой статье. «Он был известен как сильнейший волшебник своего времени, так что же случилось? Разбиралась кореспондент «Ежедневного Пророка» Рита Скитер. Несколько часов назад в своем кабинете был найден мертвым Альбус Дамблдор — профессор трансфигурации, директор Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, кавалер ордена Мерлина первой степени, Великий волшебник, Верховный чародей Визенгамота, Президент Международной конфедерации магов. По предварительному заявлению Министерства Магии, в лице нынешнего министра Корнелиуса Фаджа, причиной смерти стала остановка сердца. «...В это сложно поверить. Его обнаружили коллеги за рабочим столом, он разбирал бумаги и готовился к предстоящему учебному году, как всегда отдавая всего себя на благо магической Британии. Соответствующий отдел Аврората будет направлен для выяснения всех деталей. А я как Министр Магии обязуюсь лично проконтролировать назначение нового руководителя Хогвартса...» — сказал министр в эксклюзивном интервью «Ежедневному пророку». Сейчас в школу чародейства и волшебства направлена специальная комиссия во главе с Министром, и он заверил нас, что начало учебного года состоится в срок, а место покойного Дамблдора займет человек «не только достойный, но и готовый принять груз ответственности». Что выяснит комиссия и Аврорат? А самое главное — кто займет место директора? Минерва МакГонагалл — нынешний заместитель директора и декан факультета Гриффиндор, вдова Элфинстоуна Улхарда, сражающегося против сил Британии в Первой Магической войне? А может быть Северус Снейп — достопочтенный глава Слизерина, что ни единожды был обвинен в пособничестве Темной стороне. Или это все же будет человек Министерства, который раз и навсегда разберется с безобразием в школе, которой Британия доверяет своих детей! Читайте в нашем следующем репортаже: «ЧТО СКАЖУТ РОДИТЕЛИ? ЗАЯВЛЕНИЕ СОВЕТА ПОПЕЧИТЕЛЕЙ ХОГВАРТСА»! С шокирующими новостями, специальный корреспондент газеты «Ежедневный Пророк» Рита Скитер»