Дорогая maman, У меня все хорошо. Хогвартс — чудесное место. В комнате вместе со мной живут еще четыре человека, и это категорически неудобно. Сегодня начнутся первые занятия, и я обязательно расскажу тебе о них завтра. Ничего о директоре сказать пока не могу, а вот по Д. тут слезы рекой льются. Кстати о нем, я тут подумал, а кто теперь магический опекун П.? Я очень по тебе скучаю. Твой сын, Д.М.
Первая неделя пробежала чередой одинаковых смазанных картинок. Он просыпался, шел на завтрак, шел на занятия, на обед, на ужин, делал уроки, ложился спать... И постоянно перед глазами был Поттер. Он делал все тоже самое, что и сам Драко, но все так же привлекал внимание, нарывался на сарказм Снейпа и везде таскался со своими прихлебателями: рыжим Уизли и новой любимицей профессоров Грейнджер. Девчонка прибилась к ним спустя всего пару дней, и была раздражающей настолько, что, лишь завидев ее, большинство одноклассников тяжело вздыхали. Драко помнил, что в прошлый раз — так он называл ту жизнь, не найдя другого слова — она была его главным соперником в учебе, хотя признавать это было и не приятно. И помимо Снейпа, все преподаватели были от нее в восторге. Сам Драко чувствовал себя наблюдателем, смотрящим со стороны за течением времени, никогда не вмешивающимся. Ему, казалось, не хватало чего-то важного, будто вот, еще немного, и в голове появится план действий. Но не хватало всякий раз чего-то нового: информации, полноты картины, воспоминаний... Иногда, когда Поттер в кои-то веке оставался в одиночестве где-нибудь в библиотеке или в совятне со своей совой, ему не хватало совсем немного смелости, чтобы подойти, сказать простое «Привет», и он продолжал стоять в стороне, выглядывая из-за угла или совершенно непозволительно прячась за стеллажом книг. Он чувствовал себя беглецом. Беглецом, который, прячась, укрылся настолько далеко и глубоко, настолько надежно, почувствовал себя в мнимой безопасности, что уже начал забывать, от кого и почему прятался. И это постоянно вызывало напряжение, но сдавалось, что, начни он действовать, и этот надрыв ослабнет. Тревога отобрала у него аппетит и сон. И если с едой все было понятно — она в Хогвартсе никогда не была достаточна хороша, чтобы съесть много или хотя бы наесться, то сон его был все короче, будто даже и с каждой ночью. Он лежал и думал. Много думал. Выстраивал логические цепочки того, как бы он поступил в той или иной ситуации, владея информацией о будущем, или чего бы он предпочел не видеть в этом времени, находясь в момент события в другом месте. В темноте и окружающей тишине ночной спальни, он был оглушен собственными мыслями. А когда мозг, уставший, воспаленный и перенапряженный, уже готов был отключиться, он едва ли на пару часов забывался чутким сном, из которого его мгновенно и болезненно вырывал малейший шорох. Но когда это все же случалось, к нему приходили сны. В них часто бывал Дамблдор. Старик безмолвно на него смотрел, поблескивая ребячливым насмешливым взглядом из-под очков, оглаживал бороду, что перезванивала золотыми колокольчиками, а потом начинал шептать заклинание, то самое, что тогда на смотровой площадке Астрономической башни, то самое, что вернуло его, Драко, в детство; а после всего бывший директор закидывал в рот мятный леденец и уходил, тихо, не произнося не слова, не глядя. Иногда Дамблдора сменяла Беллатриса Лестрейндж, и это было в разы хуже. Она приходила к нему вся в запекшейся крови своих жертв, с обугленными взлохмаченными волосами и бессменной безумной улыбкой, будто бы тоже кровавой, словно она, подобно лишившемуся рассудка оборотню, разгрызала чью-то плоть пожелтевшими неровными зубами. Тетка хохотала над ним, называла мальчишкой, ни на что не годным сопляком, отребьем. А потом она начинала плакать. Сквозь смех и кривляния, на ее глазах выступали слезы, крупными каплями катившиеся по щекам, она размазывала их рукавом платья по лицу, приводя свой и без того ужасающий макияж в абсолютное буйство. Она кричала о том, что ей придется убить его мать, ее сестру; обвиняла его в ее смерти, протягивала трясущейся рукой клок светлых волос, запачканных в крови, и в такие моменты Драко задыхался от страха, раздирал пальцами горло, стараясь не то вдохнуть воздуха, не то вырвать себя самого из этого Ада. А после, просыпаясь в третьем часу ночи, он спускался к камину в гостинную, подтаскивал кресло ближе так, что, казалось, волшебный огонь из-за чугунной решетки мог лизнуть бледные пальцы ног, и заставлял дым превращаться в хрупких танцующих балерин, куда-то бегущих животных, корабли и лодочки, качавшиеся на волнах бескрайнего синего океана. Бывало, что его утром расталкивал кто-то из старшекурсников, спустившихся пораньше доделать домашнее задание, или он уходил сам, если задремать так и не удавалось. Бывало и так, что он опаздывал на занятия, пропуская завтрак в Большом зале, подолгу стоя под горячими струями воды в душевой, он не мог оторваться от созерцания своего чистого предплечья; он тер руку мочалкой, пальцами, ногтями, будто все еще не верил, что Его метки там нет, и уродливое черное пятно на почти болезненно бледной коже не загорится болью вызова, не будет пульсировать в агонии и не зайдется резью от малейшего непочтительного прикосновения. И его не отвлекал ни поторапливающий стук в дверь, ни оклики Забини, ни собственные разбухшие и сморщившиеся от воды пальцы. И если в такой день не было совместных с Гриффиндором занятий, он до следующего завтрака ходил как на иголках, гадая как там Поттер. Где он? Что делает? Поел ли? Иногда беспокойство доходило до самых безумных причин волнения, что влекли за собой необдуманные действия, вроде того случая, когда он, ссылаясь на тошноту после завтрака, отпросился на двадцать минут раньше у профессора Квиррелла, чтобы украдкой, скрываясь за колоннами и гобеленами коридоров, проследить за нескладной процессией гриффиндорцев, шагавших с лекции по Астрономии. Он помнил, как торопливо выискивал глазами черную макушку, а найдя, не мог отвести взгляда, будто впитывая в себя весь вид хрупкой спины, тонких слабых рук, неровной спешащей походки, он застыл и не мог шелохнуться, дыша через раз, пока толпа первокурсников не скрылась за углом. А еще он помнил, что в ту ночь ему впервые приснилась Нарцисса. Прежняя Нарцисса. Постаревшая, с морщинами, безжалостно рассекающими лицо, и с колючим безнадежным страхом в ее прекрасных голубых глазах. Она не плакала, не говорила с ним, она, казалось, будто бы и появилась всего на мгновение, но Драко боле не пытался уснуть, до самого рассвета утирая безостановочные слезы. Сложно было поверить, что прошла всего неделя. Он осознал это, когда в воскресное утро после завтрака, а то и раньше, все студенты, кто был старше третьего курса, засобирались в Хогсмид, а младшие пытались их уговорить купить что-нибудь сладкое. Забини и Нотт сразу после этого куда-то смылись, а Крэбб и Гойл сидели в гостинной, развлекая себя игрой в плюй-камни и взрывного дурака. И Драко решил прилечь еще на немного, он помнил, как снимал мантию, закидывая ее куда-то на стул, забирался в успевшую остыть постель и оставлял полог открытым. Возможно, это был первый раз, когда он действительно уснул в Хогвартсе, будто дневной свет, что тускло, едва проходя сквозь толщу воды Черного озера, заглядывал в крошечные окна, отгонял все его ночные кошмары, принося с собой немного покоя и забирая головную боль. На столе лежало яблоко, и это, наверно, Пэнс заходила к нему, подумал он с улыбкой, впервые за все время с удовольствием вгрызаясь в румяный и сочный бок спелого хрустящего наливного яблока. А на следующее утро в Большом зале еда уже не казалась ему столь омерзительной, все не приходивший ответ от матери не заставлял нервничать так сильно, и даже будто Снейп сегодня не метал глазами молнии. Первым занятием у них стояла Травология, совмещенная с Гриффиндором. Ему никогда не нравилась Травология — эта дисциплина была лишь вспомогательным для Зельеварения курсом, направленным на то, чтобы студенты, до того момента не знающие о магических растениях, немного разобрались и пообвыклись. В теплицах мадам Стебль всегда было душно и жарко, пот стекал под рубашкой, заставляя спину чесаться, а шерстяные брюки — колоться. И это если не учитывать, что их заставляли копаться в земле, пересаживая всякую мерзость, или смешивать удобрения. На завтраке Поттер был сонным, такой же полудохлой мухой он тащился к теплицам, и, пока остальные студенты подтягивались, в ожидании, пока преподаватель откроет теплицы, казалось, вовсе спал, прислонившись к шершавому стволу дерева. Уизли и Грейнджер крутились рядом, о чем-то яростно споря. И каждый раз, когда кто-нибудь из них говорил слишком громко, Поттер прикасался рукой к своему шраму, не то успокаивая боль, не то просто в привычке. Мадам Стебль, опоздав на несколько минут, впустила их в помещение, и попросила построиться в две линии у дальней стенки, вдоль кадок с синей валерианой. Драко вспомнил, что на прошлой неделе она обещала им дать задание к первому самостоятельному проекту, разделив их на пары. Драко мысленно скрестил пальцы. — И так, я принесла карточки с названиями самых распространенных магических растений, сейчас каждый из вас вытянет для себя по одной, затем я распределю вас на пары, и, в зависимости от того, какое растение попадется вашему напарнику, о том применении этих растений вы и будете готовить доклад. Надеюсь, это понятно. Она левитировала мешочек с деревянными табличками перед собой, позволяя каждому из студентов взять себе одну, при этом называя пары студентов. — Панси Паркинсон и Дин Томас... — Рональд Уизли и Миллисент Булстроуд... — Гарри Поттер и Винсент Крэбб... Драко усмехается, забавляясь тому, какой партнер достался Поттеру в проекте — Крэбб, как и Гойл, был тугим для понимания ребенком. У него отлично получалось есть, пить, спать и валять дурака, что-то же большее заставляло его ум напрягаться, отчего он становился раздражительным и, казалось, еще более невыносимым. И смешно Драко было ровно до тех пор, пока он не услышал собственное имя. — Драко Малфой и Гермиона Грейнджер, — голос Стебль, как на секунду показалось Драко, был с ноткой ехидства и предвкушением. Панси рядом с ним не то задохнулась в возмущении, не то подавилось воздухом от испуга. Девочка перевела на него недоверчивый взгляд, будто спрашивая, действительно ли он собирается работать с грязнокровкой, но Драко лишь независимо вздернул нос и вынул табличку с растением из пролетающего мимо мешка. Самой Панси в напарники достался Лонгботтом, от чего она скривилась, как от драже Берти Боттс со вкусом соплей, и Драко хотел было ей сказать, что с удовольствием бы поменялся с ней партнёрами, но к нему уже стремительно направлялась Грейнджер. Она поправила свое гнездо на голове, которое отчего-то упорно называла волосами, и уставилась на него с вызовом в глазах. Точно, вспомнил Драко, он ведь все еще ее главный соперник за звание лучшего ученика на курсе. — Так, что у тебя? — спросила девочка. Драко даже не глянул на свое задание. Это было и не важно, он мог с легкостью рассказать о любом растении, находящемся тут, или о любом другом, что изучались в курсе Травологии, или были использованы на Зельеварении, или же им лично. Грейнджер рядом в нетерпении притопнула ногой. — Ясколка Биберштейна, — прочитал Драко на своей табличке. — О, я знаю о ней. Это один из сортов церастиума, отличительной чертой... «Конечно, ты знаешь», — подумал Драко отстраненно. Она даже не раздражала его — лишь немного напрягала и утомляла. Он мельком оглядел теплицу, безошибочно находя Поттера и стоящего рядом с ним Крэбба, эти двое тихо говорили, вернее, Крэбб пялился в стену, а говорил только Поттер, что-то настойчиво пытаясь объяснить, наверное, уже не в первый раз, в перервах между попытками тяжело вздыхая и вновь потирая свой пресловутый шрам. А Грейнджер все продолжала болтать, цитируя очередной никому не нужный учебник. — Отлично, — перебил он ее, взмахивая своей табличкой, — хочешь сделать все сама? — Разумеется, нет, но... — Тогда заткнись и иди за мной. Молча. Девочка в возмущении открывала рот, не в состоянии подобрать слов его грубости. Ну, Драко знал, какая за ним уже закрепилась репутация, благодаря нескольким склокам с кем-то из нерадивых пуффендуйцев, что попались прям под ноги, когда он торопился на занятия, и, конечно, с легкой подачи Уизела и его болтливого языка, что ни коим образом не был связан с мозгом. На Слизерине особого внимания не обращали на ходящие сплетни о первокурсниках, но Розье — пятикурсница староста — уже попросила его быть если не спокойнее, то чуть менее яростно выражать свою ненависть, особенно в присутствии преподавателей. И это было странно, потому что Драко четко помнил, что ничего сверх меры не происходило. С них даже не сняли баллы. И тогда он лишь фыркнул старосте в лицо и, развернувшись на пятках, ушел, а с тех пор периодически замечал неприязненные взгляды и попытки скорее убраться с дороги. Это не причиняло неудобств, но и здравой логике поведения не подчинялось, и Драко малодушно подумал, что он, даже не задирая Поттера и его компашку, считался высокомерным грубияном сейчас, как в то, другое, время. И ничего не способно было это исправить, история продолжала идти своим чередом, не обращая внимания на все попытки Драко внести коррективы. Они, он и Грейнджер, подошли к свободному столу и, прежде чем девчонка опять успела открыть свой рот, он поднял руку, затыкая ее. — Предлагаю следующее. Каждый из нас выпишет о своем растении все, что удастся найти, потом мы соединим результаты и посмотрим на их пересечение. И, разумеется, будет удобнее свести совместное времяпрепровождение к необходимому минимум. Та на секунду задумалась над его словами, а после согласно кивнула: — Хорошо, тогда предлагаю в субботу встретиться, сразу после завтрака, в библиотеке, — она складывала все свои тетради, что до этого держала в руках, в сумку, едва не прихватила табличку самого Драко. — За дальними столами, что напротив входа в Запретную секцию, знаешь? Он снова кивнул ей, а потом его пробило озарение. И уже никакая Травология или проект, или все еще что-то говорящая Грейнджер были не важны. Запретная секция. Конечно. Ему стоило подумать об этом раньше. Школьную библиотеку он знал вдоль и поперек, в свое время излазив ее всю, пытаясь найти информацию, чтобы выполнить то самое задание, и там ничего не было о времени или о временных перемещениях, или об артефактах, способных на это, лишь общеизвестные бесполезные для него факты. В Запретной секции он, разумеется, тоже бывал не раз — спасибо Снейпу, но она была огромной, меньше, чем общедоступная, но все же не маленькой, и кто знал, какие там могли быть знания. Вопросом оставалось то, как туда попасть. Его мозг, словно очнувшийся от застоя, вновь начал работать с прежней скоростью и усердием, и это было приятно, он сдвинулся с мертвой точки, и у него есть вполне рабочая теория. Дело за малым, придумать способ обойти бдительную старую перечницу — мадам Пинс, женщина, казалось, покидала рабочее место только с наступлением темноты, выгоняя всех студентов прочь и накладывая сигнальные чары на все помещение. Вероятно, конечно, могли быть слепые зоны у такой магии, ведь на Запретную секцию чары, как он знал, не распространялись, позволяя преподавателям хоть круглые сутки посещать ее, и смотрителю — мерзкому сквибу Филчу и его кошке — надо было как-то там появляться для осмотра, без возможности наложить заклинание обратно или потревожить уже имеющиеся чары. И выяснить это можно было только опытным путем. Драко думал все последующее утро вплоть до обеда, мимо ушей пропуская Травологию и Защиту. И не придумал ничего лучше наглого действия лоб в лоб. План был прост. Первое — во время обеда проникнуть в спальню старшекурсников и найти пропуск некого Дугласа Дженкинса, хмурого и вечно молчащего шестикурсника, который работал над проектом с профессором Флитвиком и который, как Драко лично видел, этим самым пропуском пользовался для прохода в Запретную секцию по вечерам. Второе — так как чары на Запретную секцию не накладывались, то логично было предположить, что зачарованы были только сами двери, и открывались они с помощью магического отпечатка на пропусках, и вот тут возникали первые сложности: этот отпечаток стоило либо скопировать, либо же, если у Драко этого не получится, саму бумажку попросту стащить. Третье — сразу после отбоя, пока Филч и его кошка обходят коридоры на первых этажах, пробраться в библиотеку, как обойти сигнальные чары он не знал, стоило, конечно, попробовать их взломать, но особых иллюзий он не строил, поэтому предполагалось взять перо и левитировать его перед собой, как щит. Четвертое — непосредственно проникнуть в Запретную секцию и обыскать там все те стеллажи, которые он пропускал в прошлый раз, важным было напоминание, что выносить какую бы то ни было книгу из Запретной секции однозначно нельзя, так что оставалось лишь узнать ее название и выписывать каждый раз понемногу, это означало, что проворачивать весь этот план пришлось бы не единожды, но Драко был готов на такой риск. И, наконец, пятое и самое сложное — покинуть библиотеку тем же путем, не попадаясь Филчу, кошке, старостам или преподавателям. А если придется, то и вовсе забиться в один из заброшенных классов и просидеть там до утра. План был, объективно, слабеньким, но Драко, коря себя за безрассудство и нелепую надежду, решил приступить сегодня же, здраво — или не очень — рассудив, что чем раньше он начнет, тем больше у него будет времени на корректировку собственных действий в будущем. Поэтому, когда все засобирались, он кинул на Поттера взгляд, аля «Ну вот, придурок, посмотри, до чего ты меня довел!», сказал Панси и Блейзу, что забыл домашнее задание по трансфигурации в спальне, и попросил дождаться его на обеде. Те лишь грустно покивали, и направились в сторону Большого зала, а Драко, срезая путь где только можно было, стремглав кинулся в гостинную Слизерина. Подземелья встретили его идеальной тишиной: на обед отводился всего час, и целесообразным было заранее взять с собой все необходимые учебные принадлежности, а не возвращаться в спальни, тратя драгоценное время. Драко свернул в темный коридор, ведущий к спальням шестикурсников, и, по табличкам на двери, определил нужную ему дверь. Та не была закрыта, даже примитивнейшего запирающего заклинания не было, и он подивился халатности и доверчивости старшекурсников. Толкнув дверь, он оказался в стандартной спальне мальчиков. Тут стояло всего три кровати, несколько шкафов и тумбочек, болтливое зеркало, в которое тут же полетело заглушающее заклинание, и единственный письменный стол, заваленный книгами различной тематики. Пропуск мог быть где угодно. Расчет был на то, что такую важную бумагу, безусловно желаемую всеми студентами, ищущими знания или приключений и адреналина, носить с собой в школьной сумке не будут, опасаясь выронить. Начать стоило с прикроватных тумбочек. Заперта из них была лишь одна, остальные же две были забиты личными вещами вроде запасных перьев и пергаментов, полупустых чернильниц или писем. Запертая же оказалась ему нужной, там лежало несколько писем, адресатом которых значился некий Д. К. Дженкинс, но пропуска там не оказалось. Он осмотрел рабочий стол, перетряхнул на нем каждую книгу, но ничего, кроме нескольких пожухлых листочков и каких-то заметок, написанных крупным убористым почерком, не нашел. В шкафах были несколько мантий и одна квиддичная форма не первой свежести, отчего Драко поморщился и поторопился закрыть шкаф. Было не совсем приятно чувствовать себя вором, но его захватило то непреодолимое желание действия, и на столько сильным оно было, что все моральные принципы, которых, строго говоря, у него с прошлой жизни осталось не много, просто отходили не на второй и даже не на третий план. Когда часы показали, что до конца обеда осталось полчаса, он решил, что эта затея не такая уж и удачная, и, вероятно, этот Дженкинс не единственный, у кого есть пропуск в Запретную секцию. Ему лишь стоило выбрать другую жертву. Он решил уходить немедленно, пока еще была возможность. И уже притворяя за собой дверь, он краем глаза заметил какую-то книгу, аккуратно спрятанную между стеной и спинкой кровати, сейчас полог был отодвинут крайне неаккуратно, и Драко, с высоты своего одиннадцатилетнего роста смог ее разглядеть. Он оглянулся и вновь вошел в комнату. Книгой оказался личный дневник, исписанный все тем же почерком, и на последней странице, за сдерживающей грубые листы пергамента закладкой, пряталась заветная бумажка. Ему слабо верилось в свою удачу, но вот, прямоугольный, размером чуть больше его ладони, пропуск был у него в руке. На нем было написано все то же самое, что и на пропуске самого Драко в прошлый раз: кому, кто выписал, на какой срок. Никаких пометок или отличительных знаков хозяина не было, обычный немного серый плотный пергамент с небольшим водяным знаком герба Хогвартса с обеих сторон. Он навел на него свою волшебную палочку, но ничего кроме защиты от заклинания для призыва вещей, не обнаружилось, пергамент все так же фонил едва уловимой магией, но понять ее природу было сложно. Но внезапно он подумал, а что если ключ в Запретную секцию — это сам пергамент, а не магический отпечаток преподавателя на нем, ведь тогда можно было бы зачаровать любую бумажку, даже страницу из учебника, или вовсе не бумагу, а, например, запонку, но это была уже магия сродни той, что использовалась для создания порт-ключей, а в Хогвартсе, как известно, любые виды перемещений были невозможны. Но значит ли это, что... Он, не думая, стремглав бросается к столу, где минутой ранее видел нож для бумаги, которым вскрывают письма, и делает крохотный, не заметный даже если присмотреться разрез в углу. И ничего не меняется. Магия не пропадает. Значит, пропуск можно разделить на сколько угодно частей, и он все еще будет выполнять роль ключа. Драко режущим заклинанием со всех четырех сторон так, чтобы было неотличимо, отделяет по тонкой, такой же тонкой как волос, — спасибо его тетке за идеальную меткость в режущих заклятиях, — полоске бумаги, и акуратно заворачивает эти стружки в носовой платок, пряча в карман. Пропуск же он закладывает обратно в дневник, а дневник — убирает на прежнее место, стараясь так же неаккуратно завесить полог кровати. Нож возвращается на стол, в родную кучу учебников, пергаментов, конспектов и остальную кучу хлама. В Большой зал на обед он возвращается за пятнадцать минут до окончания, нервный и дерганный, он отвечает на все вопросы лишь кивками, а глазами находит сначала Поттера, убеждаясь, что с тем за время его преступления ничего не случилось, а потом — шестикурсника Дженкинса. И завернутые в платок полоски волшебной бумаги будто прожигают ткань мантии и брюк, оставляя на бедре болезненный ожог. Схватив несколько сэндвичей с курицей и выпив чая, он, подхватив Панси и Блейза под руки, утаскивает их на последнюю на сегодня пару — Зельеварение. Ему хочется отвлечься, заставить свой мозг сконцентрироваться пусть даже и на простой программе первого курса, только бы не думать о том, что сейчас весь его «гениальный» план чуть не рухнул лишь благодаря мнимой удаче, в которую он не очень-то уж и верил до этого момента. Занятие проходит спокойно: Снейп не бежит сообщать его отцу о произошедшем, авроры, все еще что-то вынюхивающие на территории школы, не врываются в кабинет, обвиняя его в пособничестве Темной стороне и не заставляют оголить предплечье, Поттер внезапно не становится прежним собой — ничего не происходит сверх того, что должно было. Поэтому после занятий он решает идти в библиотеку, как готовящий ограбление профессиональный вор, чтобы еще раз осмотреть будущее место преступления, и так уже известное вдоль и поперек. И все же. Библиотека встречает его спокойной тишиной — все старшекурсники, ошивающиеся здесь по обыкновению, все еще на занятиях, поэтому тут лишь несменная мадам Пинс, несколько когтевранцев-книгоедов и, кто бы мог подумать, Нотт — его немного странный сосед по комнате. Драко помнит, что Нотт из его времени был крайне самоуверенным типом, возможно, даже поболее самого Малфоя, он постоянно строил не очень хитрые козни против всех подряд — своих ли, чужих, ему, казалось, было все равно, за чей счет самоутверждаться. Крэбб и Гойл на четвертом курсе внезапно перемыкнули под его крыло, и тот стал задаваться еще больше, хотя, казалось бы, куда. Каждая его выходка заставляла лишь в раздражении закатывать глаза и уходить, даже не вступая в спор, потому что спорить с таким человеком было бесполезно: тот постоянно опускал опонента, не приводя никаких разумных доводов своей правоте, и, когда его покидали, лишь смеялся в след, полагая, что победа была за ним. Тем не менее, его отец, как и Малфои, успешно оправдавшийся от всех обвинений после Первой Магической Войны, сейчас занимал место в Визенгамоте, но лишь благодаря чистоте своей крови, и медленно, но уверенно расширял семейный бизнес. Так что, Нотты, можно сказать, не бедствовали, хоть и имели не в пример меньшее влияние, чем Малфои или те же Берки. Этот же мальчик — Тео — был немного скованным и посредственным, он, казалось, был полностью увлечен учебой: вовремя и правильно выполнял домашние задания, прилежно отвечал на уроках и вообще делал все, что тот Нотт делать бы никогда не стал. Но и Драко помнил его лишь в старшем возрасте, так что сейчас судить было по меньшей мере глупо. Теодор его заметил и махнул рукой, указывая на место рядом с собой. Драко кивнул в ответ и взял первую попавшуюся книгу по Травологии, даже не глянув на название. — Тоже проект по Травологии? — спросил у него Тео. — Слышал, тебе в напарники попалась та гриффиндорская выскочка. Сочувствую, друг. Малфой удивленно на него глянул, пораженный такой дружеской беседой. Он открыл указатель книги, чтобы найти свою ясколку, и сделал вид, что его единственная причина нахождения в библиотеке — ответственное отношение к учебе. — Да, не очень приятно, — ответил он, — ну, в любом случае, мы просто сдадим этот проект и разойдемся, как в море корабли. Минимум совместной работы. Теодор отложил свою книгу и чуть усмехнувшись уставился на него: — Ты точно Малфой? — язвительно протянул мальчик. — Просто не хочу мелочных сколок. Если ты понимаешь, о чем я. Этому «Если ты понимаешь, о чем я»-приему он научился у Панси и ее подружек, которые постоянно хихикали между собой над любой ситуацией, все повторяя и повторяя эту фразу, как заведенные, хотя ни одна из них на самом деле не понимала, о чем идет речь. И все они казались такой закрытой девчачьей хитрой компанией, что всякий, даже старшекурсник, опасался к ним лезть, а на деле они лишь были глупыми детьми. Но Тео ему кивает, словно уловив великий смысл в сказанных словах, и переводит тему: — Эй, а где ты взял эту книгу? «Все о магии растений» — я искал ее. Драко, на самом деле, плевать на книгу, плевать на Тео, плевать на проект и на что бы там еще ни было. Он внимательно, поверх корешка, оглядывает библиотеку: мадам Пинс на своем наблюдательном пункте не обращает на тихо переговаривающихся первокурсников никакого внимания, продолжая перебирать свои бесконечные карточки посетителей; пара девушек подходят к ней, чтобы взять книги и она, осмотрев их придирчивым взглядом, принимается заполнять формуляры; потом женщина встает и уходит куда-то вглубь библиотеки, левитируя за собой стопку книг, попутно расставляя их на свои места. Если бы у него был напарник, все было бы куда проще — одному провернуть то, что он задумал сложно, но не невозможно. Нужно лишь терпение и наблюдательность, и, как выяснилось, немного удачи. Драко становится интересно, а Поттер и остальные, когда планировали все свои проблемные приключения, тоже вот так сидели и все обдумывали? Вряд ли. Скорее всего дело обстояло так: Поттер попадал в авантюру, Грейнджер придумывала план выхода из положения, наверняка осуществляемый только в теории, и то в лучше случае, а Уизел все это прекраснейшим образом запарывал на первом же пункте, а дальше в дело вступали героизм, удачливость и «избранность» Поттера. Эта мысль заставляет его усмехнуться. — Держи, — говорит он Нотту, протягивая книгу, — мне она не нужна. — Уверен? Только по этой книге можно получить «Выше Ожидаемого». Драко закатывает глаза этому напускному благородству. — Ну, не бери, если не хочешь, — он встает из-за стола и подхватывает сумку, — мне пора. До встречи, Тео. Тот кажется что-то бурчит в ответ, но Драко даже не пытается прислушаться. Он подходит к посту мадам Пинс, которой все еще нет в поле видимости, и становится к нему спиной, представляя примерный обхват видимости с этой позиции. — Я могу вам чем-нибудь помочь, юноша? — спрашивает строгий голос за его спиной, и это даже заставляет подпрыгнуть от испуга. — Да, эм, простите, мадам Пинс, я хотел спросить, могу ли я прийти сюда вечером? — Библиотека открыта до девяти часов, никаких исключений. — Но, мэм, — продолжает канючить Драко и ему самому от себя становится противно, — ужин заканчивается в девять, а мне очень нужно. — Тогда советую сделать все ваши дела заранее, потому что, как я и сказала, никаких исключений, — женщина уже начинает злиться, но это именно то, чего он добивается. — Всего на полчаса, мэм, — дожимает он ее. — Что вы себе позволяете, молодой человек?! — гневно шипит она на него. — Не думаете ли вы, что я буду сидеть тут с вами по окончанию моего рабочего дня и ждать, пока вы закончите свои домашние задания?! — Вам вовсе не нужно сидеть со мной, мэм, вы просто... — В девять! — уже рявкает она на него, и несколько человек удивленно оглядываются. — И ни минутой позже я накладываю сигнальные чары на каждый стелаж, и если вы только попробуете сюда залезть, вылетите из школы, как пробка из бутылки. Это понятно? — Конечно, — покорно отзывается он, — спасибо за разъяснение, мэм. Всего доброго. И кажется, будто он никогда еще в своей жизни не покидал библиотеку в таком приподнятом настроении. Старая перечница прокололась — сигнальные чары накладываются только на стеллажи, а значит он может свободно передвигаться по самому помещению. Осталось дождаться вечера. Драко тщательно готовится, будто шел как минимум на ограбление века, а не прогуляться в Запретную секцию. Он заранее сделал все домашнее задание, немного посидел в гостинной со всеми, и несколько раз сказал о том, как сильно хочет спать, так что после ужина, когда он ушел в спальню, ни у кого не возникло никаких вопросов. После отбоя ждать пришлось недолго. Со всех кроватей послышался стройный храп и сладкое посапывание уставших детей, поэтому сам Драко, прятавшийся за задернутым пологом, заранее переодетый и с собранной сумкой, тихо вылез из своего укрытия. Ему хотелось спрятать свои волосы, но это казалось перебором, надевать какую-то шапку или что-нибудь подобное, поэтому он лишь нервно пригладил их рукой и двинулся к выходу. Миновать гостинную, в которой все еще сидели старшекурсники, проблем не составило: он делал это десятки раз, наводя на себя чары отвлечения внимания и неслышно ступая по коврам, глушащим звук шагов, он пробрался к коридору, что вел к двери в гостинную и в котором всегда было темно, где тихонько открыл проход, касаясь его палочкой, и выскользнул прочь. В подземельях дышалось свободнее, чем гостинной. Воздух тут хоть и был немного спертым и холодным, но это от близкого соседства с Черным озером. По его воспоминаниям, Филч должен сейчас находиться в районе коридора Пуффендуя, и до библиотеки он дойдет, в лучшем случае, часам к двум ночи. Но он был готов к этому риску. А дальше, пробираясь ночными коридорами школы, он шагал, казалось, по самым темным ее закоулочкам, словно перемещался из одной ниши в другую. Сердце колотилось невероятно. Он останавливался, пытаясь успокоить собственные разбушевавшиеся нервы, но все было бесполезно, лишь только действия, стремительные и безотлагательные, могли его успокоить, привести работу всех органов в норму, появившуюся и, видимо, навсегда в нем укоренившуюся, после годов той жизни, что у него была. Возле дверей библиотеки он остановился, словно не веря, что действительно собирается это сделать, еще раз проверил наличие платка с ценной бумажной стружкой, нескольких листов пергамента и самопишущего пера. Главная дверь поддалась обычному отпирающему заклинанию, как будто ее никто и не думал запирать на самом деле, а в этой школе, конечно, не было слабоумных, но отважных гриффиндорцев. И вернувшегося из будущего одного Драко Малфоя. Тихий Lumos разрезал темноту помещения холодными лучами, и Драко немедля направился к Запретной секции, по широкой дуге на всякий случая огибая стеллажи книг. Металлические прутья калитки, что делила библиотеку на две части, казались прочными и неломаемыми даже на вид, что уж говорить о магии, которая их оплетала, словно вьюн на старых воротах замков. Он на мгновение прислушался к окружающей тишине и вынул из кармана платок с четырьмя тонкими полосками бумаги. С обычным пропуском, что выдавали преподаватели, он бы просто толкнул калитку, словно та была не заперта, а лишь прикрыта. Он не знал, что случится, если магии этой бумаги будет недостаточно, но все же аккуратно, опасаясь отдачи, прикоснулся к двери. Ничего не произошло. Он надавил сильнее, и та поддалась, впуская его внутрь. Напряжение было столь сильным и явным, что свет заклинания на кончике волшебной палочки замерцал. Драко еще раз оглянулся и прислушался. Все было спокойно. И он сделал шаг. А потом, словно оказавшись в знакомой стихии, он отметал каждый стеллаж, зная какие книги там расположены, и то, что они ему не пригодятся. Шаг за шагом, он обходил всю запретную секцию, пропуская через разум воспоминания прошлого времени вереницей картинок, и он даже увидел несколько знакомых книг, которые ему помогли. Темные зелья. Зелья с использованием темных ингредиентов. Руны. Ритуалистика. Артефакты... Не совсем то, что нужно, но Драко решил задержаться, чтобы взглянуть, есть ли тут вообще хоть что-нибудь полезное. Он отлично помнил о книгах, которые в руки лучше вообще не брать, но все же повелся. На одном из корешков книг — огромного темно-синего тома, такого пыльного и грязного, что захотелось чихнуть — был изображен циферблат часов, но не обычный, а будто со сдвигом, так, что в верху вместо двенадцати часов, стояли девять. Но внезапно, когда он только дотронулся кончиками пальцев до корешка, его запястье оплела старая ржавая цепочка, вроде тех, на которых раньше носили карманные часы. Драко замер. И цепь, секундой ранее казавшаяся живой, замерла тоже. Он на пробу двинул рукой, и ничего не произошло, но стоило шевельнуть сильнее, как цепочка с потрясающей силой вцепилась в его руку, притягивая и удерживая. И тут случилось то, о чем Драко не подумал. Преподаватели могли беспрепятственно посещать Запретную секцию в любое время суток, ведь тут хранились не только темномагические фолианты, но и те, что просто страшно было оставлять рядом с не всегда аккуратными школьниками, и такие книги прятали тут, в Запретной секции. Он мгновенно гасит свет, когда слышит тихую поступь, и даже не приходится сомневаться в том, кто это. Снейп. Какого черта ему понадобилось тут — не понятно. Этот параноик все книги, свои и те, с которыми работал, хранил у себя в личных покоях, и те уж точно были защищены получше, чем какая-то библиотека. Но и соваться туда не хотелось. Драко еще раз дернул руку, но цепочка была все так же настойчива, благо, что ничего не орало, хотя его шансы на спасение и так были минимальны. — Я знаю, что вы здесь, — произносит громкий строгий голос Снейпа, — видел, как вы входили. Крайне безрассудно. Сердце готово вырваться из груди, но Драко лишь хватает книгу крепче за корешок и как можно тише тянет на себя. Фолиант огромный и тяжелый, он едва может его удержать вместе с сумкой и палочкой, и переступать так бесшумно, словно идут по воде, а не каменной кладке пола. Снейп делает еще несколько шагов и зажигает свою собственную палочку, освещая проходы между стеллажами. Он идет медленно, словно хищник, загоняющий свою жертву в ловушку. — Нет смысла прятаться, — шаг, — я не знаю, как вы сюда вошли, — еще шаг, — но двери вас не выпустят, — быстрый разворот в сторону, — так что даже не пытайтесь. И выходите. Что ж, Драко тоже умел играть в эту игру. Была возможность научиться. С каждым шагом Снейпа, четко попадая в ритм, он делал свои шаги, и лишь его бьющееся как умалишенное сердце могло его выдать. И книга. Чертова книга вцепилась в него, как утопающий в своего спасителя, и с каждым шагом сжимала цепочку на запястье все сильнее. Они со Снейпом тем временем двигались в разные стороны: Снейп шагал в глубь библиотеки, а Драко — к выходу. Да, профессор вполне мог зачаровать дверь так, чтобы она его не выпустила, но та все же подчинялась магии более древней и сильной — магии самого замка. Так что Драко надеялся, что он, имея при себе пропуск или что-то с его отпечатком, мог выйти беспрепятственно. Он зашел за первый стеллаж и тяжело на него оперся, кладя книгу на пол. Пока Снейп был далеко, надо было срочно что-то придумать с чертовой книгой и убираться отсюда. Драко уперся коленом в пол справа от книги, а другим коленом в саму книгу, придавливая ее к земле. Намотал цепочку на плененную руку и вытянул ее вверх, насколько позволяла длина. В другой руке он уже крепко сжимал палочку. Колючие ржавые звенья безжалостно впивались в запястье, но он продолжал тянуть, что было силы. В голове крутились сотни заклинаний, подходящих и не очень, но выловив самое, как ему казалось тихое, и соответствующее, он не задумываясь приставил кончик волшебной палочки к центру натянутой цепи. Он пытался использовать заклинание расплавления невербально, стараясь не издавать ни звука, но вот шаги Снейпа направились в обратную сторону, и он не выдержал, тихо бормоча слова сквозь зубы. В воздухе мгновенно разнесся запах паленого старого металла, а сама цепь, нагреваясь, передавала этот жар запястью Малфоя. И когда центр был уже раскален до бела, ему казалось, что на его руке останутся ожоги, но он лишь крепче стискивал зубы, борясь с болью, и продолжал едва слышно шептать слова заклинания. Снейп был все ближе, и он, не выдержав ни боли, ни напряжения просто со всей силы дернул рукой. И цепь наконец поддалась. Он по инерции упал на спину и, как можно тише ногой запихивая книгу под стеллаж, бросил свою сумку на бьющийся в агонии кусок цепочки, что сдернул со своего запястья, и подтянул ее к себе, прячась с другой стороны от проходящего мимо профессора. Драко казалось, что шума от него было больше, чем от всего Большого зала в канун праздников и финала квиддичного матча в конце года вместе взятых, но Снейп даже не обернулся. Он прошел меж стеллажей напротив и, если бы свет, что излучала его палочка, был чуть более ярким, а он сам вот прям в это мгновение сделал пол-оборота, то увидел бы до смерти перепуганного Драко, со всей силы прижимающего пострадавшее запястье к груди. Это был шанс. Возможно — последний. И он, уже не заботясь об издаваемом шуме, со всех ног ринулся к выходу, волоча за собой сумку. Дверь была всего в нескольких десятках футов от него, когда где-то в темноте чуть выше плеча просвистел луч освещающего заклинания. И в голове была лишь одна мысль: какого черта Снейп творит? Все знают, что колдовать в библиотеке запрещено, а в Запретной секции — и подавно, ведь неизвестно как та или иная темномагическая книга отреагирует на сторонний источник. Но ничего не произошло, белый луч, освещая все на своем пути, ударился в стену возле поворота, за которым скрылся Драко. Он толкает дверь рукой и та — слава Мерлину — поддается так же легко, будто и не была заперта вовсе. Драко тратит драгоценную секунду, чтобы аккуратно ее прикрыть, стремясь не дать узнать, что тут все же действительно и стопроцентно кто-то был, потому что в последний момент слышит, как Снейп снова что-то говорит, но вот что, разобрать не может. Он пулей вылетает из библиотеки и останавливается, только когда пробегает несколько поворотов, в сторону которых профессор точно не пойдет, и прислоняется к холодной стене в тщетной попытке отдышаться и успокоить сердце. Но сердце его не просто успокаивается — оно замирает. — Я бы не назвала эту ночь подходящей для прогулок. Тем более — для прогулок после отбоя. Драко поворачивается и видит директора. Женщина стоит на расстоянии вытянутой руки от него, укутанная в огромное серое старомодного кроя пальто, явно теплее, чем того требует погода, а сам Драко может поклясться, что она просто материализовалась перед ним, ведь когда, несколькими секундами ранее, он бежал по тупиковому коридору, тут никого не было. Ни единой живой души, и вот директор Берк протягивает ему руку, чтобы помочь подняться. Он не знает, что ей ответить. Отрицать бессмысленно, а подходящая ложь все никак не может найтись, продолжая крутиться в водовороте мыслей и идей. Драко принимает ее руку, и директор поднимает его, словно он ничего не весит. — Доброй ночи, директор Берк, — тихо произносит он. Женщина берет его пострадавшую руку в свои и рассматривает ожог. Потом ее, казалось, вмиг похолодевшие пальцы прикасаются прямо к обоженному запястью, и на секунду Малфою видится, как она этими пальцами просто стирает его рану. Он несколько раз моргает, не ощущая боль, лишь леденящее покалывание, и вновь смотрит на свою руку. И драккл его раздери, если он окончательно сошел с ума, но запястье его вновь цело и невредимо. — Надеюсь, ваша ночь была действительно доброй. Драко неловко отнимает руку, и не находит слов. Опять. Директор тем временем лишь плотнее запахивается в пальто и делает шаг на выход из коридора, предлагая Драко следовать за ней. — Не совсем, мэм, — наконец находится он, — но, если вы позволите, я бы не хотел об этом говорить. — Пусть так, — ухмыляется директор и действительно не спрашивает ничего. И пока они идут по направлению к подземельям, уже спускаясь к лестнице, она вдруг заговаривает снова. — Мне кажется, вы потерялись, — даже не спрашивает, утверждает она. Холодный разряд тока пробивает вдоль позвоночника, и он не понимает, о чем говорит директор: о его нынешнем нахождении не в спальне после отбоя, его тоне, которым он позволяет себе разговаривать с директором школы, или о его душевном состоянии. В любом из случаев она права. — Полагаю, вы правы, мэм. — И что вы планируете с этим делать? — выдержав паузу спрашивает она. — Я... пытаюсь найтись, — отвечает Драко как-то не уверенно и мысленно молится великим Мерлину и Моргане, чтобы вход в подземелья Слизерина скорее показался на горизонте. Женщина вновь усмехается. Казалось, будто весь это разговор и мучения Драко доставляют ей непередаваемую радость. Но она, наконец, сжалилась, и до самого коридора, что вел к гостинной, они шли молча. И когда они пришли, она просто дождалась, пока он произнесет пароль, и, не говоря ни слова, растворилась в ночном Хогвартсе, будто была его приведением.***
Сынок, Словами не передать как я рада, что у тебя все хорошо. Дома тоже, знаешь, все спокойно. Твой отец в последнее время занят на работе, а я, лишенная твоего общества, mon chéri, затеяла ремонт в западном крыле, стремясь унять плачущее сердце. Так что, когда вернешься, не узнаешь наш старый добрый мэнор. От чего ты спросил про Мальчика я понять могу, а вот все остальные вопросы сбивают меня с толку и, признаюсь, немного беспокоят. И я бы не хотела об этом говорить, но раз ты просишь, то я могу ответить на твой вопрос. Вероятнее всего, после Смерти, опекунство переходит к ближайшему кровному родственнику, а этим родственником для Мальчика является человек, о котором говорить не пристало. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я, раз сам задал этот вопрос. Поторапливающая время до встречи Любящая тебя мама.