Предотвратить

      Он долго думал над письмом от матери. Не смотря на все теплые слова, написанное казалось ему отстраненным и холодным, и точно не было тем, чего он хотел бы получать в свой адрес от нее. И Драко не знал, что вызвало в ней это отторжение и заставило задержать ответ почти на неделю. Были ли причиной тому вопросы о ее кузене Сириусе Блэке, которого она назвала «человеком, о котором говорить не пристало», или же дело было в ее переживании об информированности самого Драко на столь скользкую тему. Он не знал.       И это было плохо, потому что вопрос об опекуне Поттера стоял ребром как никогда. Права могли отдать кому угодно, ведь после отречения близких родственников у Блэка не было. Первым кандидатом, в таком случае, становилась госпожа директор, а вторым, как это было пренеприятно признавать, МакГонагалл. Она была деканом его факультета, обеспеченной и одинокой, безобидной на первый взгляд, старушкой, с собственной недвижимостью и стабильным заработком. А главное — верной и самой близкой сподвижницей Дамблдора.       Драко не мог сказать, что из этого хуже, поэтому на некоторое время предпочел оставить этот вопрос открытым, на самом деле все еще надеясь, что спустя некоторое время мать сменит холодность на привычное благодушие и невозможность ему отказать, и тогда у него появится больше информации, чтобы подумать над дальнейшим планом действий. А пока голову занимали более приземленные проблемы, требующие немедленного вмешательства.       Например, совершенно возмутительное поведение Уизела. Мальчишка втемяшил себе в голову неизвестно что и, руководствуясь этим непонятно чем в своей голове, уже который день подряд не давал Драко прохода, как только они оказывались в зоне видимости друг друга. Поттер при всем этом стоять в стороне конечно не собирался, но, казалось, совершенно не замечал того, кто был зачинщиком ссоры. Откуда-то сбоку подвякивала их лохматая подружка, и на крики быстро сбегались профессора. Наверное, только слепой и глухой в Хогвартсе не был в курсе их постоянных ссор, возникающих, казалось, на ровном месте.       Поттер же после этого ходил, как будто в лесу кто-то подох: такой грустный и разочарованный, молчаливый. Ему хотелось съездить по лицу, чтобы стереть это выражение. Драко понимал, что это необоснованная агрессия, и с тем Поттером такое если и возникало, то в разы реже, ведь там они были однозначными врагами. А в этом времени... В этом времени творилось что-то непонятное.       Сам Драко все еще не мог разобраться, что ему делать и откуда ждать помощи, да и ждать ли ее вообще; а порой ему казалось, что он, после убийства Дамблдора там, на Астрономической башне, сошел с ума, и теперь коротает дни в отделении для душевнобольных в Мунго. А Поттер был крайне стеснительным мальчиком, замкнутым для посторонних и очень осторожно воспринимающим любые попытки сблизиться от чужих людей. И Драко сомневался, что его скрытность была чем-то новым, скорее всего, что это он сам не рассмотрел черты в юном Поттере того времени.       И проблемой, конечно, было его полное не знание о произошедшем. Попытка проникновения в Запретную секцию библиотеки хоть и не увенчалась успехом, и он едва унес ноги от взбешенного Снейпа, но кое-что он для себя почерпнул. Там, под замками и защитными заклинаниями, все же хранились знания, способные ему помочь. Это были опасные знания, от которых за милю несло неприятностями и тьмой, но они нужны были ему. Знать, что именно случилось тогда на Астрономической башне, казалось невероятно важным, будто без этих знаний он был в опасности.       Вернувшись после той ночи в гостинную, и уже забравшись под полог кровати, почувствовав себя защищенным, он до самого утра прокручивал в голове разговор, если несколько загадочных фраз так можно было назвать, с директором. Драко внимательно и придирчиво оглядывал свое запястье, исцеленное несколькими простыми движениями, сравнивал его со здоровой рукой. Он помнил этот момент очень хорошо, в самых мелких деталях, но ничего понять не мог. Как такое было возможно? Директор просто стерла его рану — глубокую рану, тот ожег болел бы еще несколько недель, и хорошо, что кость была не повреждена — словно та была простой иллюзией, наведенной умелым волшебником. Или же иллюзией было исцеление? Но рука его не беспокоила ни на следующее утро, ни весь день — он даже забывал о том, что там было увечье.       Этот день выдался действительно странным и богатым на события. Драко чувствовал как острые иголки страха и паники впивались в него, опасаясь, что Снейп начнет докапываться до правды, но тот лишь был хмурым и молчаливым все утро, пока Драко пытался открыто не пялиться на него в Большом зале, а на Зельях у первокурсников выдал самостоятельную работу на все занятие и куда-то умотал. Работу все, конечно, нагло списали, повторяя каждое слово учебника, и Драко подумал о том, что сам когда-то был таким же ребенком.       После Зелий, совместных с Гриффиндором, у них была История магии — такая же скучная, полная гоблинских восстаний и храпа на задних партах, как всегда. Это, пожалуй, был единственный предмет, к экзамену которого Драко готовился, под смешки Пэнс и Блейза, он с самым серьезным намерением пытался вдолбить в свою голову хоть что-то помимо гоблинов, и был крайне благодарен за это самому себе, вытаскивая билет об ученых семнадцатого века. А еще, конечно, он наслаждался мрачными и растерянными лицами одноклассников. Сейчас казалось, что это было так давно, а на деле же — всего несколько месяцев назад. И в нынешних реалиях не имело ровным счетом никакого значения.       А после обеда было то, чего Драко ждал с замиранием сердца.       И вот сейчас он и все его одноклассники, а также весь первый курс Гриффиндора, стояли на малом квиддичном поле. У его ног лежал старенький Чистомет, будто даже и без стандартного приказа поддергивающийся от его желания скорее взмыть в воздух. А напротив — стоял Поттер. И казалось, что не было всего остального мира, между ними: лишь двое ловцов, и вот-вот на горизонте блеснет золотым крылом снитч.       Но весь остальной мир был, и смущенный взгляд Поттера, направленный на Драко, тоже был. Мальчик явно чувствовал себя неуютно, и даже прослушав подробное объяснение своей заучки-подруги о технике полетов, все еще сомневался в возможности взмыть в небо на метле. Драко на секунду стало интересно, а что было бы, подойди он сейчас к Поттеру и скажи, что через шесть лет он будет лучшим, кого Драко видел в квиддиче, даже лучше ловцов из прославленных сборных. Ведь для Поттера это не было игрой, это было свободой. Той свободой которую дарило ощущения полета, крепкое послушной древко метлы под собой и противник, достойный того, чтобы отдаваться полностью, не жалея сил и забывая обо всем остальном.       Поттер несколько раз недоуменно на него зыркнул, удивленный повышенным к себе вниманием, и наверняка даже не подозревающий, что все его нахождение в Хогвартсе было под наблюдением Драко, пусть и менее пристальным и открытым. Но Малфой взгляда не отвел — становилось интересно, а что будет, если продолжить смотреть. Со смешком ему подумалось, что в нем просыпался бунтарский дух.       Мадам Трюк, сосредоточенно просканировав всех своими орлиными глазами, велела им встать рядом с метлами.       — Вытяните руку и скажите «Вверх!», — командовала она, и отовсюду послышался нестройный хор голосов, — говорите твердо и уверенно, если хотите добиться послушания.       Метла послушно скользнула в его руку, будто только и ждала приказа. Драко чувствовал ее неровное старое, истрепанное древко, но даже так, ощущать ее в ладони было прекрасным чувством. Он пожалел, что у него нет тех замечательных перчаток из драконьей кожи, что подарила ему мать на втором курсе, когда его взяли в основной состав.       Поттер напротив него с недоверием держал метлу в руках.       Блейз справился со второго раза, тоже сжимая Чистомет, а Пэнс, казалось, даже и не пыталась, болтая с кем-то из девочек. Профессор дунула в свой свисток, привлекая их внимание, и продолжила:       — Отлично, теперь оседлайте метлу: крепко упритесь ногами в землю и перекиньте ногу через древко, — она зыркнула на парней, громко галдящих около нее, и рявкнула на них: — не сметь взлетать без моего приказа!       Драко же был слишком поглощен окутавшей его атмосферой воспоминаний о полетах и квиддиче, чтобы заметить шевеление и испуганные вздохи совсем рядом с собой.       — Невилл! — крикнул кто-то из толпы.       — Мистер Лонгботтом, немедленно спускайтесь! — верещала мадам Трюк.       Драко поднял глаза.       Черт.       То же, что было в прошлый раз, и снова чувство дежавю придавило своим грузом, будто наступив на глотку и лишая всякого доступа кислорода. Непослушная, будто сошедшая с ума метла Лонгботтома уже понесла своего нерадивого всадника по всей территории школьного двора.       Толпа ринулась на ним, но помочь, естественно, никто не мог никак. Звук свалившегося безвольным мешком тела был не самым приятным, что Драко слышал, но он лишь поморщился, а несколько девчонок позади испуганно завопили. Профессор крепкой рукой подняла Лонгботтома, и, не смотря на его стенания, отделался тот легко: сломанная рука и несколько ушибов. Трюк пригрозила им отчислением, если хоть кто-нибудь посмеет оторваться от земли, и повела его в Больничное крыло.       — Что за идиот, — усмехнулся Блейз, подходя ближе.       Драко отзеркалил его усмешку, хотя ему в общем-то было плевать на Лонгботтома — он знал, что произойдет дальше, и оказался совершенно не готов к этому. Поэтому, поднимая стеклянный шар, он лихорадочно пытался придумать, как ему поступить, при этом не вызвав очередной ссоры.       Уизли все решил за него. Мальчишка ткнул в него пальцем, чудо разглядев с другой стороны поля, и что-то завопил о мерзких слизнях. Он, Поттер и еще несколько одноклассников двинулись к ним, Уизли полыхал праведным гневом, будто Драко не просто поднял укатившийся шар, а как минимум лично зачаровал метлу. Забини переложил метлу в другую руку, и попытался взять у Драко шар, но получил лишь короткое: «Не лезь». Плана по прежнему не было, но, возможно, он мог бы вновь помочь Поттеру получить место в сборной факультета.       — Какая любопытная штучка, — сказал он, когда гриффиндорцы подошли ближе. Хотя ничего любопытного в ней не было, у него была такая в трехлетнем возрасте или раньше.       — Это не твое, Малфой, — грозно заявил ему Уизли, — отдай.       Драко усмехнулся. Его главной проблемой было то, что он все никак не мог перерости свою непреодолимую тягу вызывать гнев людей, что велись на это, как мухи на мед.       — И не твое, Уизел, — он вновь растягивал слова в бесячей манере, но это было слишком весело. — Ох, или ты...       — Малфой, — окликнул его Поттер, прерывая готовые сорваться с языка грубые слова в сторону своего друга. Сейчас его тон был так сильно похож на прежний, что Драко невольно почувствовал табун мурашек, пробегающих вдоль спины и по рукам, заставляя волосы на затылке вставать дыбом — он растягивает губы в еще более мерзкой и самодовольной улыбке и поворачивается к Поттеру. — Ты можешь отдать это мне, а я передам Невиллу.       — О, не утруждайся.       — Ты нарываешься, Малфой! — воскликнул Уизли, делая несколько шагов вперед.       Но Драко даже не обратил на него внимания — он не мог отвести взгляда от лица Поттера, словно энергетический вампир пожирая каждую проскакивающую эмоцию: гнев, раздражение, попытки сдержаться — невозможно насытиться. Но Поттер внезапно отводит глаза и делает пару глубоких вздохов, успокаиваясь.       Драко бросает взгляд на покрасневшего Уизли, надменно несколько раз оборачивается, привлекая к себе внимание тех, кто стоял в стороне, и обводит взглядом гриффиндорцев, стоящих за спиной Поттера. За его собственной спиной стоят Крэбб и Гойл, Забини крепко сжимает метлу в руке, а Паркинсон, оставив своих подружек позади, подходит ближе. Драко знает — ее рука уже крепко сжимает волшебную палочку в кармане.       И все это, он помнил, наполнило его такой уверенностью в прошлый раз, но сейчас... Нет. Сейчас он не хочет ссоры, не хочет, чтобы все промывали им кости, не хочет этого внимания, зная, каким оно порой бывает разрушительным. Он подбрасывает стеклянный шар в руке несколько раз и делает пару шагов назад, не оборачиваясь и своей спиной расталкивая толпу. Поттер, словно привязанный, делает шаги следом.       И в какой-то момент, они оказываются всего на расстоянии вытянутой руки, и Драко тихо, лишь ему одному, шепчет:       — Хочешь со мной поиграть? — его улыбка все не уходит с лица, и Поттер не выглядит злым. Он выглядит загипнотизированным, покорным, но оторви взгляд — и он ринется на тебя, сметая.       Они делают еще несколько шагов прочь от толпы, Драко — спиной вперед, Поттер — наступая. Где-то вдалеке слышатся оклики Уизли или Грейнджер, но, видимо, кто-то из слизеринцев их задерживает.       — Я не хочу... играть, — шипит Поттер, Драко усмехается его заминке и вздергивает бровь, как бы спрашивая: «А что же ты тогда делаешь прямо сейчас?». — Верни, — повторяет он с нажимом.       — Осторожнее, Поттер, — он непроизвольно прикусывает губу, сжимая ее до боли, чтобы хоть немного отрезвить разум, но это не помогает, ничего не поможет. — Тебе лучше не заставлять меня ревновать.       — Не то что? — он спрашивает серьезно, но Драко — эксперт в его голосе, поэтому нотки вызова распознает сразу.       Шум толпы, которая, судя по всему, движется, все ближе, и он подпускает Поттера к себе еще на несколько шагов. Время играет против них, и пора бы уже начать действовать, но Драко не может, просто действительно не может прервать то, что между ними происходит.       — Не то мне придется, — он поднимает руку с шаром на уровне лица так, что бы Поттер видел клубящийся там красный дым, и направляет магию в эту стекляшку, и та едва не трескается от напора, — устранить. То, что тебя отвлекает. От меня.       И он внезапно понимает, что, может быть, для Поттера и остальных это и выглядит, как издевки или насмешки, или попытки вызвать конфликт, но для самого Драко — семнадцатилетнего юноши — это выглядит как флирт. Тонкий, не всем понятный, опасный, острый, словно лезвие бритвы.       Флирт.       Он пугается этого осознания так, что магия, вырываясь из под контроля, все же пускает тонкую трещину по стеклянной сфере.       Но это замешательство пропадает так же внезапно, как и появилось, стоит только Поттеру сделать резкий выпад вперед, пытаясь дотянуться до его руки. Это простое, ребячливое действие сметает все сомнения и страхи, и настороженность, и попытки осознать собственное поведения так легко, что Драко в миг забывает обо всем, кроме мальчика рядом с собой. Лукавая улыбка вновь расплывается на его лице, пока в глазах напротив пляшут не просто черти, а сам Сатана, не иначе.       — Надеюсь, ты умеешь быть благодарным, — говорит он и, размахнувшись, со всей силы бросает сферу в сторону башен замка.       Поттер, глядящий все это время в его глаза, резко переводит взгляд на улетающий шар и вмиг оказывается на метле, но не успевает он оттолкнуться ногами, как мимо него, жутко вопя от страха, проносится Уизли. Драко, не веря, что этой действительно происходит, что все, драккл его раздери, идет не по плану, оборачивается, чтобы увидеть что-то кричащую Грейнджер и растерянных одноклассников, а в следующий момент Поттер тоже взмывает ввысь, следуя за такой же, как и у Лонгботтома, взбесившейся метлой.       Уизела мотает во все стороны, и даже просто глядя на это начинает мутить, а Поттер, едва справляясь с управлением, все приближается, следуя за ним, в точности повторяя траекторию полета. И в момент, когда метла спускается совсем близко к земле так, что еще немного и упрется древком в почву, скидывая всадника, Поттер резко ускоряется и, поравнявшись с Уизли, аккуратным толчком спихивает того с метлы. Уизли падает и, по инерции сделав несколько перекатов, приподнимается на локтях, глядя в след все удаляющемуся Поттеру.       То, что тот, продолжая полет, не может остановиться и летит прямиком в стену замка, Драко замечает даже раньше, чем сам Поттер. Он, казалось, даже на своем Нимбусе никогда не летал так быстро, или это все же проделки стихийного магического выброса, но он лишь моргнув глазом оказывается рядом с Поттером. Хватает его за руку. Перетягивает на свою метлу.       А сам — валится прочь, не удержавшись, и все же сталкиваясь со стеной.       И последнее, что он помнит, прежде чем дым — как в стеклянной сфере, только черный — и боль заволакивают его сознание, это крик Поттера. Отчаянный и испуганный, и такой далекий, что это расстояние ощущается намного больнее, чем собственные кости грудины, изнутри разрывающие кожу.

***

      Будит его голос матери. Опять.       — Драко?..       Вот только вокруг вовсе не аромат ее розовой воды, а несет гнилью и плесенью. Где-то совсем рядом, кажется, протяни руку и достанешь, шурша, что-то движется. Возможно, крысы.       Подземелья мэнора, — думает он, — так несет в подземельях.       Он пытается сдержать нервный смех, потому что даже дышать больно, и ему совсем не хочется знать что будет, попробуй он рассмеяться или, упаси Мерлин, закашлять. Любой звук сейчас кажется ему хриплым рычанием Монстра, но страшнее этого — тишина, и когда она заполняет собой все пространство вокруг, он чувствует как его сердце пытается вырваться из сломанной, порванной, уничтоженной груди, а в глазах щиплет, будто насыпали соли.       Нежная прохладная рука дрожа прикасается к его лбу, отводя пряди, и он пытается приоткрыть глаза, чтобы увидеть мать. Драко надеется, что с ней все в порядке, молится об этом, быть может, отец придумает что-нибудь, чтобы вытащить их. Нет, отец в Азкабане. Северус или... Может тетка упросит Его... Хоть что-нибудь.       Какие-то движения позади — и становится светло.       Разве в подземельях может быть так светло? — проскакивает мысль.       Он приоткрывает глаза, пытаясь не думать о том, насколько все плохо с его телом, что даже такое элементарное действие дается с трудом и болью. Нарцисса действительно рядом с ним, и, что же, они не в подземельях. Отец стоит за ее плечом, хотя Драко только догадывается, что это он, узнавая выправку и светлые волосы. Он подходит ближе, становясь около его... кровати?       И тут, его слезы почти становятся слезами радости, он вспоминает что произошло. Поттер и метла. Падение. Он в Больничном крыле, а гнилью и плесенью наверняка несет от Костероста и, конечно, они вызвали его родителей. Это не подземелья, его родители в безопасности. Он сам — тоже. Теперь нужно узнать, что с Поттером.       — Постарайтесь не шевелиться, мистер Малфой, — говорит строгий голос мадам Помфри — школьной целительницы.       Драко хочет фыркнуть, но не решается, опасаясь новой волны боли, но за него это делает отец. Рука матери на его лбу все такая же приятная и прохладная, удерживающая от возвращения в бессознательное состояние.       — Полагаю, все же будет лучше забрать Драко в Мунго, — тихо говорит Нарцисса, отвернувшись от него к Люциусу.       Люциус что-то ей отвечает, но его голос едва слышен, чтобы Драко мог разобрать слова. Мадам Помфри взмахивает волшебной палочкой, и диагностические чары проходятся по нему волной холода, приносящей облегчение.       Все тело болело, как после отменного круциатуса, и боль эта была удвоена воспоминаниями из той жизни. Он попытался перебить их новыми, силясь возродить перед глазами момент своего падения и ту холодную расчетливость, что заполонила его в полете. Ему казалось, он видел перед собой глаза Поттера, когда перехватывал его за талию, втаскивая на свою метлу, глаза белые от страха, и он тянул, тянул к этим глазам свои руки, а в голове бились лишь проклятия в адрес мальчишки.       Он помнил, как рука Поттера вздернулась ему навстречу, а он сам каким-то шестым чувством понял, что они не успевают увернуться, не на Чистомете, старом настолько, что еще Дамблдор, чтоб ему мягко лежалось, летал на нем в юности. Каменная стена все приближалась к ним, и его руки все сильнее и яростнее тащили тощее тело Поттера.       Ноздри хватали соленый воздух, но в нем уже был привкус тлеющей материи и сжигающего чувства неминуемой боли. «Не успеть!» — мелькнула мысль, но тело еще не хотело сдаваться, словно без приказов разума пытаясь спасти их жизни, и руки сквозь уплывающие в панику мысли все продолжали настойчиво тянуть. Еще он помнил ветер. Как новые и новые порывы ветра дробили его ребра, и он слышал шепот этого ветра, обещающий возвращение в агонию.       Он боялся.       И он был зол, так сильно зол на всех и ни на кого одновременно.       Помнил, как сжал онемевшие пальцы на чужой мантии, когда это глупое маленькое тело наконец поддалось его усилиям и своим живым жаром на мгновение прижалось к нему. А он сам, будто сломавшись вдвое, снесенный собственной жертвенностью и безумным стремлением спасти, отпускает мокрые ладони. И вечную секунду летит в никуда.       А затем был удар, принесший боль, к которой он уже был готов, и, возможно, только от этого не потерял сознание мгновенно. И крик Поттера.       И Драко уже не помнил, как тот подбегал к нему, трясясь от паники, страха и непонимания, не помнил мокрых дорожек от слез, которые смешивались с его собственными на щеках. Не помнил взгляд МакГонагалл, полный ужаса, из окна башни, о стену которой его размазало.       А в лазарете было светло. И он удивился тому, что мог так спокойно смотреть на солнце. На мгновение это оторвало его от боли, и он попытался приподняться, но тело не слушалось, и боль вспыхнула снова, будто одолевая в нем жизнь. Стон привлек внимание, и мать захлопотала над ним, пытаясь уложить на кровать и, Драко с трудом разбирал ее слова, опустился обратно. Мадам Помфри залила ему в рот какое-то зелье, и спустя долгих несколько минут слепящих его лучей сквозь незашторенные окна, боль начала отступать.       Ему помогли немного приподняться, подтолкнув подушки.       — Ты помнишь, что случилось, сын? — спросил отец, делая шаг ближе.       Драко понадобилось пару секунд, чтобы сконцентрироваться на вопросе и прочистить голос. Нарцисса выглядела так, будто готова сорваться с места и на руках нести его в Мунго, при этом проклиная каждого попавшегося под ноги, и разрыдаться от бессилия одновременно.       — Упал с метлы, — проскрежетал Драко надломленным голосом, хотя, конечно, он помнил куда больше, но проблемы ему были не нужны. Еще не известно, что творилось в Хогвартсе, и какие слухи уже расползлись. — Врезался в стену.       Нарцисса судорожно вздохнула, прикладывая руки к груди.       — Это была твоя вина? — вновь спросил отец все тем же допросным тоном.       — Это все будет выясняться, мистер Малфой, — ответила за него мадам Помфри, — прошу вас, мне нужно остаться с пациентом наедине.       И не слушая его возражений и не обращая внимания на гневные взгляды, отлевитировала плотную тканевую перегородку, ограждая все посторонние взгляды. Женщина подвинула ближе к нему медицинский столик, на котором уже кучей были свалены бинты и склянки с зельями. Вонь от Костероста стала отчетливее, и Драко удивился, как он смог вообще отвлечься настолько, что не замечал гнилой дурман.       — Это Костерост, мистер Малфой, — сказала целитель, подтверждая его мысли. — А через минуту тут будут госпожа директор и ваш декан, поэтому если вы хотите предстать перед ними в надлежащем виде, — она окинула его выразительным взглядом, — вам лучше выпить все до капли.       Драко принял у нее из рук стакан с бурой склизкой жижей, и женщина вышла за перегородку, оставляя его одного. От емкости в его руках несло жутко, поэтому Драко зажал пальцами нос и в пару глотков влил в себя зелье. Он не чувствовал его действия — все его ощущения были наглухо забиты болеутоляющим, — но зато появилась пара минут рассмотреть себя. Все было в грязи: одежда, руки, волосы, даже лицо, казалось, было покрыто коркой земли, смешанной с потом. В районе груди мантия и рубашка были разрезаны, а от слоев бинта, что оказался под этими лохмотьями, пахло травами заживляющей мази.       Немного тянуло затылок, так что удар, видимо, пришелся и на голову тоже, а еще вся правая нога была стянута эластичным бинтом и шинами.       За перегородкой слышались разговоры, но он не мог разобрать даже голоса и не знал, прибыли ли уже директор Берк и Снейп. На секунду ему стало интересно, а могла ли директор так же легко, как и его запястье от ожога, вылечить сломанные кости. Хотя, в большинстве случаев, она выглядела как человек, который предпочел бы добить пострадавшего.       Вновь появилась мадам Помфри, и она одобрительно ему кивнула, увидев пустой стакан.       — Кто-нибудь еще пострадал? — спросил у нее Драко, надеясь, что она не станет вдаваться в расспросы, подобно его отцу.       — Несколько ушибов у Лонгботтома и сломанное запястье у Уизли, — ответила целитель. Она оставила на его кровати стопку больничной, ненавистной еще с того времени, пижамы в тонкую зеленую полоску, и отвернулась, смешивая зелье.       Про Поттера она не сказала ни слова, она и про остальных не должна была говорить, но Драко знал Помфри — не смотря на весь свой профессионализм, мало кто из персонала и преподавателей в Хогвартсе любил так почесать языками, как она. Он как мог аккуратно переоделся, чувствуя, как что-то внутри его стянутой бинтами груди шевелится, и снова взобрался на кровать, когда Помфри повернулась к нему с несколькими зельями в руках.       — Я почти ничего не помню, — тихо, будто сам с собой, начал он, прежде убедившись, что женщина услышит его слова, — кажется, там был Поттер... Он в порядке, мадам Помфри?       Целитель подозрительно на него покосилась и пихнула в руки зелья, жестом велев их выпить.       — Мистер Поттер в порядке. По крайней мере сейчас.       — Сейчас? — чуть сбившимся голосом переспросил Драко, ощущая липкое прикосновение страха. Неужели все-таки его зацепило?       — Ворвался сюда вместе с преподавателями, мы едва успокоили его истерику, — как ни в чем не бывало ответила мадам Пофри, — кричал так, я думала, окна повылетают! Я всегда говорила покойному директору Дамблдору, что этот квиддич, — она буквально выплюнула последнее слово, как если бы оно было оскорблением, — до добра не доведет. И вот, пожалуйста, год только начался, а первокурсник уже в лазарете.       Драко не собирался поддерживать разговор, когда убедился, что Поттер в порядке, но ему и не пришлось: перегородку тактично отодвинули, и перед ним, уже лежащим в постели, предстали родители, декан и директор. Северус выглядел грозно и разочарованно, и если грозно он выглядел почти всегда, то в том, что стало причиной его разочарования, Драко не был уверен. Директор же вновь была при своем непроницаемом лице, так что она могла думать как о проблемах, что могут возникнуть при разборе ситуации с родителями, так и о чем-нибудь совершенно отдаленном, вроде пудинга на ужин.       И эти лица были настолько разными, что Драко почувствовал, как у него кругом идет голова.       — Как вы себя чувствуете, мистер Малфой? — спросила директор.       Помфри не дала ему даже рта открыть:       — Четыре сломанных ребра, перелом бедренной кости и многочисленные ушибы, и вам лучше не знать, в какой отвратительный оттенок синего окрашена спина мистера Малфоя, — фыркнула целитель, забирая у Драко пустые склянки.       Директор даже не взглянула на нее и продолжала буравить взглядом самого Драко, будто пыталась залезть ему в мозг и в прямом, и в переносном смыслах. Он почувствовал себя неуютно и предпочел смотреть на мать.       — Не так плохо, как может показаться, мэм, — вежливо ответил Драко.       На лице матери промелькнула ободряющая и облегченная улыбка, и на душе у Драко потеплело. Все действительно было не так плохо.       — В таком случае, я прошу вас поведать нам вашу версию событий.       Она сказала «вашу», значит, Поттера или других они уже опросили? Как долго он вообще был в отключке? В любом случае, лучше сказать правду.       — Уизли поднялся в воздух и не справился с управлением, Поттер попытался помочь ему, но сам оказался в опасности, — кратко рассказывал он, — я... вмешался.       — Вмешались? — подал голос Снейп, все это время стоящий позади директора. Он вздернул бровь, понукая Драко рассказать подробнее, а весь его вид выражал полную готовность как минимум выкинуть из школы всех, кто присутствовал на уроке.       — Не очень удачно, сэр, — кивнул ему Драко.       И профессор Снейп уже было собирался сказать что-то еще, настоять на ответе, но директор перебила его:       — Мистер Рональд Уизли сказал, что вы выбросили нечто, принадлежащее мистеру Невиллу Лонгботтому, в сторону башен замка, и что вы были крайне агрессивно настроены по отношению к мистеру Гарри Поттеру, — она говорила спокойно и уверенно, но настолько медленно, растягивая слова и используя все эти «мистер» и полные имена, что пока она закончила говорить, Драко уже забыл, с чего она начинала.       — Не то чтобы это могло быть причиной для обвинений, госпожа директор, — грубо сказал его отец так, будто был его адвокатом, а все они находились не в Больничном крыле Хогвартса, а на судебном заседании в Визенгамоте. — Что бы там не было за «нечто», принадлежавшее Лонгботтому, уверен, что это вполне возместимый ущерб.       Директор Берк не обращала, казалось, ни капли внимания на него, продолжая настойчиво ожидать ответа, и ее молчание давило.       — Это так, — тихо сказал Драко, глядя на нее в ответ, — но...       — Скорейшего выздоровления, мистер Малфой, — прервала его женщина и, круто развернувшись на пятках, стремительно двинулась прочь, на ходу обращаясь к присутствующим: — Мы продолжим в кабинете.       Драко едва не усмехнулся: ее тон, которым на говорила со всеми присутствующими, будто это они были провинившимися студентами и приглашались в директорский кабинет для выволочки, и лица его отца и Северуса, одинаково скривившиеся от этого пренебрежения в их адрес. Хотя, вполне возможно, что так на нем сказывалось нервное напряжение.       Нарцисса, оставшаяся в лазарете, вновь коротко ему улыбнулась и присела на край кровати, прикасаясь к его волосам. Мадам Помфри тактично удалилась, посчитав, что ее присутствие тут больше не нужно.       Мать молчала, а Драко думал над тем, что будет происходить в кабинете директора.       Тогда, в их первую личную встречу после неудачи в библиотеке, Берк ведь так и не спросила его имени. Для нее он был просто студентом, к которому она отнеслась удивительно снисходительно и даже странно. Драко не мог представить, чтобы она знала его имя, да, она, конечно, могла узнать его фамилию по родственным чертам, отличавшим всех Малфоев, но директор и не казалась заинтересованной в этом. Словно эта женщина, что сейчас была перед ним в лазарете, и та, в темном тупике коридора, появившаяся будто из воздуха и до того странная, что казалась миражом, были двумя разными людьми.       Он знал, кто она, но она его не знала, и сейчас Драко опасался, что раскрыл для нее новый кусочек пазла.       Рядом тяжко вздохнули, отвлекая его от мыслей.       — Как ты, милый? — спросила мама.       Он перевел на нее взгляд, и ему стало интересно, чем она занималась, когда патронус Северуса нашел ее, чтобы сообщить о том, что Драко в Больничном крыле с тяжелой травмой. Была на важной благотворительной встрече? Встречалась с подругами? Может, они с отцом обедали в это время? Нет, скорее всего, наблюдала за ремонтом в мэноре, как и писала в письмах. Она снова ему улыбнулась.       — В порядке, — он приник щекой к ее руке, не в силах отвести взгляда от родного лица. — Ты знаешь, что с Поттером? — он знал, что у них не так много времени для личного разговора, но узнать о мальчишке было так невероятно важно чему-то внутри него, что он даже не подумал, выпалив этот вопрос.       — Из того, что сказала директор Берк, я поняла, что ты спас ему жизнь, — нахмурилась мать, — он сам был... взволнован произошедшим. Но выглядел лучше, чем в нашу первую встречу, — Драко усмехнулся, — ему поразительно хорошо в мантиях в двойными отворотами.       И Драко уже не смог сдержать тихого смеха, а мать лишь улыбнулась в ответ, не вполне понимая причину такой реакции сына.       Но благодушие сошло с ее лица, обратив его в строгую маску:       — Это было глупо, Драко. Чем бы ты не руководствовался, ты не должен подвергать свою жизнь опасности, — она встала, собираясь уходить, и ему ничего не оставалось сделать, кроме как кивнуть ей, давая понять, что он ее услышал и понял. Женщина оправила складки на мантии и наклонилась, чтобы оставить поцелуй на его лбу на прощание, а ее тихие слова стали тем, что согрело его сердце: — Но я горжусь тобой, мой маленький храбрый Дракон.       И она ушла, неслышно притворив за собой двери Больничного крыла. Солнце за большими окнами тоже начинало уходить за верхушки Запретного леса, бросая последние красные лучи на противоположную стену.       «Надеюсь, на ужин действительно будет пудинг», — подумал он, прежде чем забыться спокойным сном. А когда проснулся, на прикроватном столике, рядом с новой порцией восстанавливающего зелья и тарелки овсянки была записка от матери:

Проблема улажена, и я прошу тебя осмыслить свои действия, впредь подвергая себя меньшей опасности, хоть и понимаю тщетность этой просьбы... Н.

      Он усмехнулся этой краткости и сложил бумажку пополам, откладывая обратно и игнорируя тарелку холодной каши, выглядевшей так, будто однажды уже была съедена.       Входная дверь в другом конце Больничного крыла скрипнула, и Драко понадеялся, что это кто-то из друзей, принесший ему нормальный ужин, но из-за перегородки ничего не было видно. И даже не слышно шагов. Драко опустил босые ноги на холодный каменный пол и аккуратно встал, чтобы дать о себе знать; он сделал пару шагов, придерживаясь за спинку кровати и выходя из-за загораживающей его материи.       Посреди лазарета стоял Поттер, и Драко почувствовал, как от этого вида сердце болезненно приятно сжимается.       Мальчик увидел его и сделал несколько шагов вперед, и каждый последующий становился менее уверенным. Драко все стоял там и смотрел, как он подходит, и не мог отвести взгляда, понимая, что это не Поттер, словно загипнотизированный, двигался за ним там, на поле, а он сам, не осознавая того, пытался отвести их подальше от мешающей толпы.       Он подошел. Встал совсем близко и набрал в легкие воздух, чтобы что-то сказать, но внезапно оглянулся и, схватив его за руку, завел их обоих за перегородку, укрывая от остального мира. Это было так по-детски наивно, надеяться, что эта белая ткань защитит их, но не улыбнуться он не мог. Рука была теплой.       Поттер усадил его на кровать и сам плюхнулся рядом, на самый край, пока Драко прятал замерзшие ноги под одеяло.       — Гермиона сказала, что экстрасенсов не существует, — шепотом сказал он, — что никто не способен наперед знать будущее, каким бы сильным волшебником ни был.       — Что ж, она права. Но часто ли ты ее слушаешь? — улыбнулся ему Драко, отвечая так же тихо.       — Что ж, она не экстрасенс, чтобы ее слушать, — передразнил его Поттер, и они оба тихо рассмеялись, словно были лучшими друзьями со своими только друг другу понятными шутками.       Несколько минут они молчали. Драко не знал, зачем Поттер пришел, тем более так поздно. Хотел ли он спросить о самочувствии или извиниться за случившееся, но он молчал — молчал и Драко. И им обоим было комфортно. Вновь начинало клонить в сон.       — Ты не пострадал? — наконец тихо спросил у него Малфой, действительно обеспокоенный, ведь кроме того, что Поттер немного истерил, ему никто ничего не сказал про физические травмы.       — Нет, но... — он замялся, поправил свои очки и уставился Драко прямо в глаза, — ты мог умереть. Зачем ты это сделал?       Драко захотелось стянуть с него эти очки, чтобы глаза расфокусированно бегали в невозможности сосредоточиться на нем, не сверлили его, не заставляли его тонуть. Не заставляли говорить правду.       — Ну, — после продолжительной паузы начал Драко, — ведь и у героя должен быть герой, верно?       — Ты — придурок, — рассмеялся он, — но я все равно благодарен тебе. Очень. Спасибо, Малфой. И... меня взяли в сборную Гриффиндора по квиддичу, представляешь?       В его глазах было столько счастья, что Драко захотелось взъерошить его волосы или хлопнуть по плечу, но он не мог. Хотя бы потому, что Поттер сидел слишком далеко от него.       — Но, если честно, — продолжал Поттер, — им стоило взять тебя. Поймал того, кто ловит снитч, да?       Драко усмехнулся и все-таки пихнул его спину коленом:       — Обещаю болеть за тебя, если никому не скажешь. Хотя, тебе никто и не поверит.       — Спасибо, — снова повторил Поттер.       Они посидели еще немного, будто и пару минут всего, прежде чем Поттер, заметивший его зевки и лишь улыбки вместо ответов, ушел, пожелав доброй ночи. А за секунду до того, как уснуть, Драко заметил, что часы на стене показывают почти пять утра.