1
«А почему такая татуировка? - он взял ее за руку и повернул запястьем вверх. На запястье просвечивали вены, синие под тонкой белой кожей. - Морпехи, что ли?» «Мой бывший муж был морпехом, - Грейс отняла руку и покрутила ее на свету, раздраженная тем, какой мертвенной показалась ей ее рука. На пальце блеснуло кольцо под кольцом, золотое под серебряным. - Мы были в Мексике и решили сделать парные татуировки. Я — его, а он — мою». «А у него какая?» - он снова взял ее за руку, и Грейс снова мягко ее отняла. Он когда-то был красивым. И сейчас был ничего — ему шли нестриженые черные кудри, перстни, татуировки, и браслеты. Было у нее что-то к цыганского вида мужчинам с татуировками, которые выглядели так, словно дышали хаосом — даром что вышла за ирландца, который сам гладил и складывал футболки после стирки. «А у него «This I Will Protect»». «Авиация? Ого. Не знал, что там служат такие красотки», - он поднес ее руку к губам, тут Грейс не стала сопротивляться. Она любила, когда огромные и дикие валялись в ногах, как питбули, умильно улыбаясь и показывая живот. Это заставляло ее чувствовать себя особенной — снова подающей надежды, снова здоровой. «Так замужем или нет?», - он наклонился к ней, улыбаясь в бороду; не столько пьяный, сколько играющий в пьяного. Грейс неопределенно пошевелила пальцами и отпила пива, откинувшись на стойку, которая подпирала ее в спину. Ей не хотелось объяснять. «У тебя глаза, как у женщины, которая может сломать тебе тазобедренный сустав», - сказал он, разглядывая ее вблизи. Грейс отметила его пиджак — потертый, но дорого потертый. Чтобы так потереть пиджак, нужно было выложить долларов восемьсот. Рот у него был красный, сладкий, с полными губами, как у мужчины, который любит вино и женщин. «Какой резвый, - она подалась вперед, не делая вид, что хочет искать кредитку. - Заплатишь за выпивку?» Ее новый приятель опрокинул стопку текилы, стоявшей рядом с пустой стопкой Грейс, и поднял палец. Бармен — другой, не Донни, совсем старик, который сказал, что Донни в отгуле - развернулся к ним и кивнул. Как раз когда Грейс спрыгнула с табурета, надевая куртку. «Эй, ты куда, красавица?» - он схватил ее за руку. Он скомкал ее ладонь, как крабью клешню, заглядывая в глаза своими угольными глазищами. Грейс отметила твердость хватки. Ей нравилось, когда у мужчин были сильные руки, но пора было заканчивать. «Домой, к мужу», - коротко сказала она и посмотрела на него с выражением, но он не послушал. «К бывшему мужу», - он накрыл ее ладонь своими, растирая пальцы. Это было уже лишнее. Ее ладонь поехала вверх по его запястью, наложилась на локоть, стойка полетела ему в лицо. Чемпионка части по бразильскому джиу-джитсу. Не слишком быстро после контузии и операции на мозге, но все равно хорошо. Это не армейский бар, тут не все знают, как уходить от захвата. «Ты меня, конечно, извини, если подала тебе двойные знаки, двусмысленность создала, - сказала Грейс ему в затылок. - Я не свободна, в моем случае развод ничего не значит. Пофлиртовать — да, что-то большее — нет. Ясненько?» «Вот стерва, - сказал ее новый друг удивленно. - Тебе ж говорили, что ты ебаная стерва, да?» «И тебе хорошего вечера», - Грейс похлопала его по боку и отпустила. Если бы он дернулся назад, то упал бы со стула — на это она и рассчитывала, - но он оказался стреляный воробей и остался сидеть как сидел, поэтому и не свалился.2
Несложно срезать переулками, когда знаешь район: изучи и двигайся. Конечно, Грейс учили этому и в тренировочном лагере. Но одно дело в лагере, а другое — в Багдаде. В Багдаде оно и запоминалось все по-другому. В Лос-Анджелесе неожиданно пригодилось. Наверное, ей должно было быть стыдно. Грейс чувствовала себя так, как будто пробежалась по мостику над обрывом. Как тогда, в чулане, когда она позволила Маркусу себя поцеловать. Он схватил ее своими большими руками за волосы, за талию, и впился в нее ртом, как будто бы это был последний раз перед концом света, а Грейс не стала сопротивляться. Потом она говорила себе, что она была еще слишком слабой. Не тренировалась много месяцев, а тут еще и эти обмороки. Самая большая нагрузка, которую она могла себе позволить, это гулять по парку. Рэй бегал по утрам, а ей приходилось гулять, как старухе, потому что на бегу начинала кружиться голова. Разве она могла сопротивляться? Это было лет десять назад, на дне рождении Малоа. Вокруг летали шарики, на полу лежал конфетти, в гостиной дети резали торт, мужчины надели рубашки, скрывавшие татуировки. Рэй достал свою официальную персону — опытного и уважаемого ветерана, командира отряда — пока не ушли пара «гражданских» родителей друзей Малоа из садика. Маркус толкнул Грейс в открытые дверцы чулана в пустой детской. В глубине души Грейс знала, почему не стала сопротивляться: от поцелуя она проснулась, как просыпалась во время атаки. Свет, цвет, вкус — жизнь! Новый мужчина, новые губы, новые руки. Никаких тренировочных штанов, никакого рэпа, играющего в гараже, переоборудованном под качалку, никакого командирства. Рэй ее давно так не целовал. Он был напряженный, как пружина, и ему часто не хотелось — или он был слишком занят, чтобы хотелось, или хотелось, но он слишком уставал, чтобы стараться. Лучшее, что с Грейс случилось за последнюю неделю — это был секс на стиральной машинке, и она даже не кончила. Рэй хотел сбросить напряжение. Он целовал ее, трогал, но почти не ласкал. Маркус уже забрал ее груди в ладони и пытался сосать их прямо через рубашку, через тонкий шифоновый лифчик — на косточках она носить не могла, невралгия в ребрах не давала. Грейс схватила его за волосы, оттягивая голову назад, и заглянула в глаза. Желание. Чистое, животное желание. Когда на нее последний раз так смотрел Рэй? ...Рэй старательно надел Грейс на палец кольцо, посмотрел на нее и неожиданно застенчиво улыбнулся, как будто говоря — вот. Грейс протянула руку, наощупь забрала кольцо с подушечки, которую держала подружка, и надела кольцо на палец Рэю. Первый раз не попала, и он сглотнул. А когда попала во второй раз, накрыла его руку своей, и посмотрела на него нерешительно, словно говоря — ну вот... «Какая же ты горячая, - пробормотал Маркус, утыкаясь носом Грейс в шею. - И кожа как сливочная, такая нежная». Грейс застыла, чувствуя, как по ней шарят его руки. Ей больше не было приятно и больше не было задорно. Ей стало пусто и одиноко, и захотелось к Рэю, но вернуться к Рэю она как раз и не могла — не до тех пор, пока не избавится от Маркуса и того, что они устроили, пока еще не слишком поздно. «Маркус. Маркус!» - Грейс попыталась его остановить, он полез ей под юбку. Ей стало страшно, что она приближается к точке невозврата, после которой не будет ни ее, ни Рэя, ничего. В отчаянии Грейс схватила лицо Маркуса в руки и выпалила: «Мы должны немедленно это прекратить. Рэй твой командир и мой муж. Так нельзя. Я люблю его». «Зачем ты тогда со мной?» - спросил Маркус, тяжело дыша. «Я не люблю тебя. Пожалуйста, уходи. Мне просто хотелось внимания, но я не люблю тебя по-настоящему, не хочу. Прости». Глаза Маркуса потемнели, в них появилось осмысленное выражение. Он тяжело дышал, все еще сжимая Грейс в объятиях, но больше не целовал. Они смотрели друг на друга, напряженно, как чужие, пока Грейс не почувствовала, что он больше не держит ее так крепко.3
«Где ты была?» - спросил Рэй. Он сидел и читал журнал о машинах, положив ногу на кофейный столик. Его белый носок «Найк» посерел от стирки. Грейс сняла туфли и кинула сумку на столешницу. «В баре. Но Донни там не было», - она расстегнула сережки, наблюдая за отражением Рэя в зеркале. Рэй подцепил страницу ногтем и перевернул ее, его взгляд скользил по фотографии фургона от разворота до разворота. Над техническими характеристиками он и вовсе застыл, как змея в трансе. «Зачем тебе Донни?» «Хотела задать ему пару вопросов», - Грейс отодвинула ногой туфли и встала, уперев руки в бока. Она стояла до тех пор, пока Рэй не оторвался от журнала и не посмотрел на нее. «Ты можешь задать вопросы мне. Донни тебе для этого не нужен», - Рэй провел рукой по волосам, ото лба к затылку, сложил журнал, и бросил его на столик. Он выглядел усталым и осунувшимся, и казался старше своих сорока. На нем были те же серые спортивные штаны, та же майка, в вырезе которой была видна татуировка на груди, что и вчера. Иногда ей хотелось, чтобы он носил что-то, кроме спортивных штанов, карго, ботинок «Катерпиллар» и клетчатых рубашек. Чтобы он раз в жизни надел что-то, что ему шло, а не что-то, к чему он привык. «Первый вопрос — может, не надо?» - спросила Грейс. Ей так не хотелось спрашивать, что зубы сводило, но она думала об этом несколько недель. Чем больше они готовились, тем больше она думала. «Жить в этом доме, на пенсию, или работать — кем, где? - Рэй задрал подбородок, начиная заводиться. Он не выносил бедности, с детства, со дня, как родители развелись — или с того дня, как вернулся после первого контракта? - Ты и я заслуживаем большего». «Я заслуживаю не получить твой труп в пластиковом мешке, - Грейс встряхнула волосами, подошла и села на диван рядом с ним. - Слушай, давай бросим все и уедем. Поехали в Торонто. Посмотрим на водопад. Или в Мексику. Не нужно все доводить до конца. Куда нам столько денег?» «Чтобы не жить в конуре, - Рей откинулся на диванные подушки, улыбаясь нехорошей, кривой улыбкой. - Эта страна нам задолжала. Я хочу забрать должок». «Не обязательно делать это так». «Система прогнила. Она развалится с нами или без нас, - он рубанул воздух ладонью, на внешней стороне, от костяшек до локтя, уже высыпали веснушки. - Но сначала я заберу все, что мне причитается — за Афганистан и Ирак». Грейс поджала губы. Когда он говорил — так, словно куски льда отрубал, ей становилось особенно ясно, что возврата нет, и от этого сосало под ложечкой. Рэй что-то почувствовал и потрепал ее по щеке. Пальцы со внутренней стороны у него стали мягкими, гладкими, потому что теперь он надевал перчатки и когда качался, и когда ходил в тир. «Верь мне. Я знаю, что делаю». «Последний раз, когда ты так говорил, ты сел в тюрьму на десять лет», - скривилась Грейс. Она забралась на диван с ногами и посмотрела в угол. В углу лежал клубок пыли, похожий на маленькое перекати-поле. «Последний раз, когда я так говорил, я достал денег чтобы оплатить тебе операцию, уход и жизнь на все эти десять лет», - напомнил Рэй. Для него это была больная тема, как и для Грейс Она тут же вспыхнула: «Я cделала все, чтобы сидеть тебе пришлось меньше». «Я помню», - она не видела его лица. Она чувствовала его взгляд — на щеке, на шее. Он хотел сказать что-то еще, но сдерживался. «Я не хочу больше жить без тебя», - Грейс наконец-то на него посмотрела. Взгляды скрестились так, что чуть не полетели искры. Грейс смотрела на него упрямо, не моргая, хотя взглядом Рэя можно было гвозди заколачивать — он мог просто смотреть на людей, и они сдавались. «Я же сказал, что все будет хорошо, значит будет. Все будет», - сказал он с нажимом. «Ты же знаешь, что когда ты так говорил, пилоты брались за распятия?» - спросила Грейс, помолчав, и Рэй фыркнул. Он придвинулся к ней ближе и положил руку на спинку дивана за ее плечами. Он пах, как любовь — порохом, разогретым на солнце железом, бензином, и то ли спелыми яблоками, то ли мокрыми лилиями. Грейс пыталась ухватить запах, но не могла. Он пах как лимузин в день свадьбы, как склоны Карабаха в солнечный день, как яркое осеннее утро. Может, взгляд Грейс изменился, потому что Рэй смотрел на нее по-другому, так, что она почувствовала, как соски встают торчком. Грейс поцеловала его, просовывая язык ему в рот. Рэй закинул руку ей на плечо и взял за шею, второй он начал расстегивать пуговицы у нее на рубашке, подбираясь к грудям. Грейс оттянула резинку его штанов и забрала в руки член. Она мяла его, сонный, как будто пластилиновый, пока тот не налился кровью и не затвердел. Тяжело дыша, Рэй намотал ее волосы на кулак и стянул штаны вниз, к бедрам.