Грязь

— О, Пак Чимин, вторая встреча за неделю! Чимин разворачивается на звук чужого голоса и давит из себя милую сдержанную улыбку. Да какого черта?! Десятый час утра. Суббота. Он как только вернулся со смены лег спать и через три часа Санхек порадовал его напоминанием, что он обещал сводить его в детский музей естественных наук и конечно же два последних билета было на десять утра и из дома пришлось вылетать голодными. Оставалось надеяться лишь на то, что Юнги опять закармливал младшего весь вечер и сейчас он не особо голоден (да уж, папа года…) А вот и Чонгук нарисовался в детском музее при условии, что у него самого детей нет, подошел первым и поздоровался даже. Чимин думал, что он его и знать не захочет, затеряется в Сеуле и будет каждый раз проходить мимо, не обращая внимания. В конце концов, они друг для друга никто, а связывают их совсем не радушные воспоминания, где главным злодеем всегда был омега. Омега, который в итоге оказался на свалке мира, погряз в таком же мусоре, утопая в нем по самую голову, и не вылезти теперь, не сбежать, барахтаться только в грязи, мечтая лишь о том, чтобы сын в эту дрянь не угодил. — Привет, Чонгук, рад видеть, — он скользит взглядом по альфе: черные джинсы, белая рубашка, ботинки и плащ. Тонкий запах хорошего одеколона забивается в нос, Чимин наслаждается им, кажется, не скрывая, смотрит на мужчину с легкой неловкостью и улыбкой, задерживаясь на растрепанных немного отросших волосах. — Какими судьбами? — С братом пришел, нужно же куда-то девать энергию этому вечному двигателю. Хотя я бы, если честно, поспал подольше… — Задержали на работе? — Чимин спрашивает чисто из вежливости, надеясь отвести разговоры от себя, надеется, что альфа не будет спрашивать в ответ. Лучше бы он его проигнорировал… — Скорее, задержался, — Чонгук наклоняет голову на бок. — Знаешь, работа одна и та же, но место новое, к документам еще не привык, вот и копаюсь. — Ничего, у тебя все получится, — Чимин закусывает нижнюю губу и опускает взгляд. Никогда бы в жизни он не подумал, что будет вот так стоять рядом с Чонгуком, говорить спокойно и поддерживать… Никогда в жизни. Чимин даже, если честно, понятия не имеет, как такой умный и спокойный альфа оказался в их школе, вернее даже почему его родители не выбрали заведение лучше, оставляя сына на растерзание. Чонгуку тогда нужна была хорошая школа с нормальными одноклассниками и учителями, которым хотя бы не плевать. В их же школе такие, как Чимин и Сычен, просто пользовались безразличием, унижая окружающих, не стеснялись колкостей и подножек даже во время урока. Они были отморозками, которых жизнь перекинула на свое дно, выбросила за все хорошее на обочину, а Чонгуку просто не повезло оказаться в их компании. И сейчас, спустя десять лет, он понимает это слишком отчетливо. Понимает каким на самом деле был идиотом, когда прогуливал уроки, когда еле-еле сдал экзамены и отказался даже от колледжа в пользу тех сказочных речей Сычена, которые тот мастерски вливал ему в уши. Он доверился альфе, чтобы потом его этим доверием связали по рукам и ногам, почти убили и вышвырнули с насмешливым презрением. Так уж его жизнь сложилась, он сам в этом виноват… — Спасибо, Чимин, мне приятно это слышать. Чонгук кивает с легкой улыбкой, замечая как омега широко улыбается и приседает внезапно, чтобы поймать в свои объятия мальчика лет пяти. Он прижимает к себе ребенка, обнимает и целует в щеку, забывая даже о Чонгуке, который стоит прямо перед ним. Его сын — самый важный и самый дорогой человек в его жизни, крошечный огонек, спасительный лучик, благодаря которому он действительно не сдох от передоза в канаве. Его котенок, который целует его в щеку, встречает с работы и вытаскивает из квартиры, не позволяет загнуться в компании сигарет и Юнги, держит его, хоть и совсем этого не понимает. Чимин поднимает ребенка и только сейчас понимает с каким шоком смотрит на него альфа. Пусть… Пусть смотрит, а потом уходит, как и все остальные, узнав о том, что он папа. Папа-одиночка. С ним даже общаться не особо хотят: омеги думают, что он всенепременно хочет увести их мужей, а альфы, что ищет свободную шею, на которую можно повесить своего ребенка. Какой же бред… — Это… — Пап, пошли в кафе, я есть хочу, — ребенок дует губы и, кажется, совсем не обращает внимания на Чонгука, цепляясь за ткань светлого тренча родителя на плечах. — Ты не говорил, что у тебя есть сын, — Чонгук улыбается, смотря на них и легко подхватывает ладонь брата, когда тот подходит ближе. — Я… — Ну конечно есть, что за глупости, — Санхек цокает языком и хмуро зыркает на альфу, от чего Чонгук совсем легко смеется. — Хек-а… — Чимин шипит на сына, от чего он вжимает голову в плечи и надувает от обиды щеки. — Прости его, он совсем не следит за языком в последнее время. — Ничего страшного, — Чонгук смотрит на омегу с легкой улыбкой, хочет добавить, что ребенок бойкость получил от своего папы, но молчит. — Может, пойдем вместе в кофейню? Малые перекусят как раз, если ты, конечно, не против. — Не против, пошли. А как зовут твоего брата? — Инсон, ему шесть, — альфа мягко улыбается, смотря на брата, такой семейный и домашний, такой теплый. Он аккуратно держит ладошку ребенка одними только пальцами, прислушивается, кажется, к его чуть слышному дыханию. Чимин знает этот слух и знает это дыхание, живет в нем уже пять лет, когда-то даже не думал, а сейчас даже спросонок слышит тихое сопение под боком, прижимает к себе хрупкое детское тельце и мягко целует в носик. Он никогда даже представить не мог, что все вот так будет, никогда понятия не имел о том, что собственный ребенок способен поднимать в душе такие бури одним лишь дыханием. Чимин понятия даже не имел, что будет делать с сыном, а когда он родился, то не представлял уже жизни без него. Они идут в кофейню напротив музея, тихо переговариваясь, если не брать во внимание громких вопросов Санхека, Инсон же совсем молчит, смущаясь посторонних. Чонгук много рассказывает о младшем брате и огромном множестве кружков, куда он ходит в свои шесть. Это поздний ребенок его родителей и сейчас они нянчатся с маленьким омегой до того, что старшим сыновьям приходится их каждый раз одергивать и осаждать, чтобы не перегибали палку. Чимин же только и может, что улыбаться, слушая, посмеивается только, когда Санхек что-то громко спрашивает альфу и дуется, если ответ ему не нравится. Инсон же только ежится и старается каждый раз спрятаться за братом. Они садятся за столик в углу. Чимин снимает с сына куртку и шарф, пока тот пытается достать Инсона и вывести хоть на какой-то разговор (вот же неугомонный). Чонгук только улыбается, поглядывая на детей, и изредка просит Инсона быть более приветливым и не стесняться отвечать. Хотя наверняка ему не стоило соглашаться. Чонгук пришел в этот музей с братом и наверняка время хотел провести исключительно с ним, как и сам ребенок, предложил альфа скорее всего из вежливости, а Чимину стоило бы из вежливости отказать, выбирая другое кафе. Конечно Чонгук не хочет проводить выходной день со стриптизером и его сыном, нужно было просто подумать об этом с самого начала, а не соглашаться, а потом думать, как из этой ситуации выбраться. Ему стоит все же больше думать… — Чимин, все хорошо? — альфа обеспокоенно берет его за руку, прекращая все метания в один момент, смотрит на омегу и чуть наклоняет голову на бок. — Что-то не так? — Ох, нет, все впорядке, наверное, просто из-за погоды немного знобит, не бери в голову. Чимин улыбается, но свою ладонь из чужой вытаскивать не спешит, смея надеяться, что Чонгуку он хоть чуточку приятен и альфа не давит из себя эти любезности вопреки собственным желаниям. — А прошлый раз ты упал и у тебя кровь пошла носом, хотя ты тоже говорил, что все нормально, — Санхек деловито смотрит на него и Чимин почти стонет от негодования. Его сдал его же сын и гордится этим. — Может, тебя стоит обратиться к врачу? — Не стоит… Я в то время просто работал два месяца без выходных, — Чимин закусывает нижнюю губу и отводит взгляд в сторону, чтобы потом зло зыркнуть на сына. — А ты маленький предатель, не должен выдавать своего папу. И он ведь не из-за этого злится, просто изо всех сил он пытался сегодня не упоминать о своей работе, напоминать, что он стриптизер, что он ничтожество и им не стоит не то, что за одним столом сидеть, говорить не стоит. Чонгук же только кивает и чуть хмурит брови (интересно из-за чего?), чтобы потом спросить у Санхека о какой-то небылице. Пусть лучше так, если не прошлая встреча была для них последней, так пусть хоть эта станет финалом. Все же, что можно подумать об альфе, который успешно строит карьеру и таскается со стриптизерами одновременно? Что о таком альфе можно сказать? Чимин смотрит на него и очень надеется, что его наивность и беспечность не настолько безграничны, что он и сам все прекрасно понимает. Все же не хотелось бы портить ему жизнь и во второй раз, рушить привычный уклад и провоцировать сплетни. Чонгуку это точно не нужно, за Санхека он немного побаивается, а он сам как-нибудь уж точно протянет, выдержит, вытерпит, потому что это — исключительно результат его юности, результат существования и стоило бы уже просто принять все это и перестать мечтать. Намечтался уже… Домечтался до того, что боится даже подумать, что его ждет дальше. Это ведь сейчас Санхек еще совсем маленький и наивный, а потом ведь врать ему о своей работе он не сможет… Не сможет не указывать место работы при поступлении в школу. А уже тогда начнется, тогда его сыну сами преподаватели расскажут, что такое его папа, какое он отребье, а дети просто сгрызут его, как грыз когда-то сам Чимин, не жалея ни одного мимопроходящего. У него не было ничего святого, а значит и у других не появилось. Он не знал абсолютно ничего, когда начинал издевки и остальные не захотят слушать о чужой судьбе. Он просто хочет накопить достаточно денег и уйти в подполье, найти работу для прикрытия и танцевать не особо законно. Лишь бы только его сын ни в чем не нуждался, ему самому уже просто нечего терять. — Чимин, у тебя очаровательный сын, не ругайся, он просто волнуется, — Чонгук помешивает сахар в своем американо, а омега лишь тяжело вздыхает. Санхек не волнуется, нет, что вы. Санхек — социальная бабочка, он скорее волнуется, если у него нет пары свободных ушей, а не из-за того, что оказался в незнакомой компании. Санхек общительный, активный, он привык быть в центре внимания и активно собирать вокруг себя детей. Единственный в мире ребенок, который сбегает не с садика, а в садик, каждый раз, когда видит возможность для этого побега. Он бы и сам хотел отдать ребенка в садик, все же ему не хватает детей, как бы они с Юном не старались занимать его и водить на всевозможные детские площадки, только больше всего его пугает графа в анкете «место работы родителей». Он отвратительный эгоист, которому стоило бы больше думать и найти еще хоть какую-то работу для прикрытия, что-то, чтобы его ребенок никогда не краснел из-за тупости своего родителя. — Да, очаровательный, — Чимин мягко улыбается, приглаживая ладонью взбитые волосы сына, чувствует, как он поддается ласке ближе и смаргивает секундно выступившие слезы. — Тебе идет быть папой, Чимин, — Чонгук еле заметно закусывает нижнюю губу смотря на омег. И если образ Чимина-стриптизера еще хоть как-то вязался с его воспоминаниями, то Чимин-папа совсем непонятно откуда вообще взялся. Милый, мягкий и совсем немного строгий, даже в юношестве он не позволял себе таких фантазий, не позволял даже задумываться о том, каким папой станет этот омега, какие у него будут дети. В нем словно в один момент проснулась омежья красота, распустилась прекрасным бутоном, превращая его в красивого мужчину, убрала все подростковое, и сейчас о бунтарском духе напоминают лишь розовые волосы. Когда он увидел его сегодня в детском музее рядом с какой-то экспозицией, то подумал, что показалось, подумал, что привиделось и теперь после одной единственной встречи образ Чимина будет преследовать его везде, мерещиться и приходить в самых сладких видениях. Но когда подошел ближе, когда увидел не сексуального омегу из клуба, а просто омегу в светлой водолазке под плащем и в черных брюках, то просто не мог оставить, пригласил в кафе, оправдывая это приглашение детьми. Сейчас они сидят вместе, разговаривают, как давние друзья, и Чонгук только и может, что наблюдать за ним, касаться невзначай руки, чтобы ощутить тепло чужой кожи. И Чимин действительно теплый, согревающий и мягкий, альфа смотрит на него, смотрит на сына и даже представить не может, что в жизни заставило его в один момент измениться, перевернуло ее вверх ногами и швырнуло в условия, кажется, слишком противоестественные. Но как-то получилось, что прижился он в них даже лучше… Омега чуть неловко отводит взгляд, наклоняя голову на бок. Еще никто в жизни не говорил, что ему идет роль папы, еще никто не одобрял наличие сына у стриптизера. — Ты преувеличиваешь, я обычный. — Быть может, — Чонгук только кивает, замечая напряжение Чимина, чтобы не начать спор. — Вы часто выбираетесь с Санхеком на прогулки? — Нет, на самом деле только, когда кое-кто прижимает меня к стенке, — омега косо смотрит на сына со смешинками, и Санхек сразу же подхватывает эту игру. — Ой, если бы не я, то тебя бы вообще плесенью затянуло, — ребенок щурит глаза, сжимая в руках ложку. — Умей быть благодарным. — Эй, молодой человек, ты вкурсе, что не нужно повторять абсолютно все за Юнги? — Хен лучший и кормит меня эклерами за послушание, — Санхек широко улыбается, возвращаясь к чизкейку, Чимин же только улыбается. — А Юнги твой друг? — Чонгук страшивает с легкостью и непринуждением, а на деле же просто хочет все выпытать у расслабленного омеги. — Да, сосед, мы так и познакомились. Он часто остается с Санхеком, когда мне нужно на работу, все же нянька — дорогое удовольствие, а с Юнги можно договориться, — Чимин пожимает плечами и переводит взгляд на сидящего тихонько Инсона, который, казалось, скоро врастет в спинку дивана. — Твой брат такой неразговорчивый. — Он стесняется просто незнакомых компаний, но когда привыкает, то его усидчивость куда-то испаряется, — Чонгук пожимает плечами и подхватывает крошечную ладошку Инсона и чуть сжимает, замечая, что тот после слов Пака только вжал голову в плечи. — Ты как-то с Санхеком занимался, чтобы он не смущался? — Я с ним пытаюсь заняться, чтобы он хоть чуть-чуть смущался, но у него просто склад характера такой: ничего не боюсь, всем на уши падаю, — омега цокает языком и закатывает глаза. — Это еще и так лучше, чем было… Он же года в три решил, что весь мир — его друзья, я боялся выйти с ним на улицу, он же к каждому бежал общаться! — Это просто такой период, три года — один из критичных возрастов, а ты хороший папа, Санхек любит тебя, это видно. — Кое-кто, я вижу, тоже не отказался бы от роли отца, — Чимин легко улыбается и чуть склоняет голову на бок, рассматривая альфу. — Не отказался бы, — Чонгук же кивает вообще без доли задора, говорит прямо и открыто, от чего омега неосознанно легко отстраняется от него. — Если честно, очень хочу семью. И смотрит так, будто в этот момент Чимин просто должен сказать «да».

***

— Да, и на следующих выходных мы поедем в планетарий. С детьми, — Чимин щелкает колесиком зажигалки, вдыхая легкий сизый никотин. Они стоят в нескольких шагах от входа в дом, привычно курят и наверняка обыденнее картины не найдешь вечером в их захудалом райончике. Юнги привычно в теплом спортивном костюме, но еще без куртки, стоит, прислонившись спиной к фонарному столбу, и только ухмыляется. — На лежачие места? Пока дети будут исследовать звезды, вы будете исследовать штаны друг друга прямо до момента «большого взрыва». — Я тебе сейчас сигарету о глаз потушу, — Чимин говорит с каменным лицом и совсем не улыбается. Конечно же у Юнги окажется свое видение ситуации и мира в целом, конечно же он этим видением с удовольствием поделится. Можно было бы и сразу догадаться прежде, чем отвечать на его вопросы… Чимин почти фыркает под нос, чуть ежится от резкого порыва ветра и обнимает себя одной рукой. Как-то незаметно они сегодня провели весь день вместе: Санхек, пользуясь случаем, выдурил у него еще поход в кино, а потом и Инсон начал капризничать, видя, что взрослыми можно сегодня помыкать, и, как вишенка на торте, Чонгук решил подвезти их домой, чтобы они не ждали такси, да и ему совсем не сложно. И как же вовремя Юнги оказался на кухне, выглянул в окошко и заметил, как молодой статный альфа открыл ему дверь и помог выйти из машины. Занавес! Еще и Санхек рассказал о знакомом папы, который весь из себя такой хороший и милый, от папы ни на шаг не отходил. — Туши, но правду ведь так просто не потушишь. Юнги откровенно смеется, громко так, с издевочкой, не смотрит на него даже, возвращая все свое внимание сигарете. Чимин же только фыркает, выдыхая дым из легких, смотрит себе под ноги и мечтает хоть сквозь землю провалиться, лишь бы только не влезать дальше в этот разговор, не слушать едких комментариев и уж точно не тешить остроумие Юнги. Что ему? Он просто от природы такой уедливый, такой вредный, но, что самое интересное, совсем не злобный. Юнги странный хотя бы в этом и Чимин, если честно, даже представить себе не может, как в нем все это вместе уживается. — Да ладно тебе… Не маленький уже ведь, и я очень поддерживаю твое желание наконец-то найти нормально хахаля. Бесячая сука! — Юнги, он просто мой бывший одноклассник, — Чимин трет переносицу, кажется, уже в сотый раз за весь этот разговор, пытаясь привести мысли в порядок, зажмуривается, надеясь, что цветные круги поплывут перед глазами и позволят не видеть этой нахальной рожи хотя бы пару минут. — К тому же, я гнобил его, сомневаюсь, что он испытывает ко мне что-то, кроме, конечно, жалости и презрения… — Ого, это заучки такими вырастают?! — Юнги давится дымом, вспоминая альфу. — Может, мне тоже поискать всех, кого я гнобил, хоть в жизни продвинусь… — Закрой свой сраный рот! — Чимин отшвыривает сигарету в мусорник и рычит от злости. — Если бы все было так в этой жизни просто, то я бы сейчас не изливал тебе душу, полагая, что меня хотя бы попытаются понять. Знаешь ведь, что просто — не существует! Не для нас и не в этой жизни. И ты знаешь это лучше меня, Мин Юнги. — Да ладно тебе уже, я понял, — старший фыркает и морщит нос, — но разве я мог тебя не постебать? — Мин Юнги, тридцать годиков, — Чимин по-доброму улыбается и щурит глаза. — Лучше расскажи, что с собою сделал, юродивый. — Андеркат! Старший вредно улыбается и рукой зачесывает назад свои светлые волосы. То, что он чудит со своей внешностью — уже давно не новость. Правда. Забитые татуировками разной степени паршивости бедра, руки, грудь и даже шея, волосы любой длины и цвета — не удивляет. Чимин даже спрашивает лишь ради того, чтобы спросить и, быть может, отчитать ради приличия, что Юнги все такой же детородный омега и нужно пытаться понравиться альфам, а не становиться им. Высшая степень неразумности. И если у Чимина уже как бы на жизни крест и поздно начинать хоть что-то делать (за что вообще хвататься?), то у Юнги есть ебаное образование повара-кондитера и нет ребенка, который, что бы кто не говорил, все равно мешает устроиться на работу. Но нет! Еще у него есть сучий характер, заебы и принципы, которые никому не нужны, но которые он так усиленно холит и лелеет. Юнги просто дурак. Просто омега, который застрял в каком-то своем мирке, в своем пузырьке и сейчас думает, что он кому-то с этим пузырем нужен, будто подросток какой-то… Это — полнейший проигрыш заранее, кошмар, который лучше сразу заметить и исправить, чем когда-то потом, надеясь, что будет чуть лучше, что кто-то кому-то нужен таким, какой он есть. Не нужен! Особенно, если дело касается омег. Им ничего не прощается, никто не смотрит на их историю и уж точно никто не обращает внимания на те эмоции, которые в них бушуют. Всем просто плевать! Альфам плевать, потому что они хотят улыбчивых, покладистых и миленьких. И с этим остается только смириться и принять так, как оно есть, как оно устроено. Не они это придумали, не им это менять и с этим разбираться. — И что снова в голову ударило? — Чимин чуть приподнимает брови, наблюдая за старшим. — Ничего… — Юнги фыркает, замолкая, смотрит себе под ноги, а потом шумно выдыхает. — Походу мне вечно сидеть в этой пекарне, меня снова не захотели брать, видите ли у них открытая кухня и я буду отпугивать народ… Нежные все такие! — И ты решил, что лучшая идея это просто сделать еще хуже? Юнги, ты родился омегой (не важно к сожалению или к счастью), почему ты не можешь просто быть омегой, найти адекватную работу и альфу, чтобы хорошо жить. Ну, у меня уже все кончено, а тебе просто нужно миленько одеться и похлопать глазками, дура ты набитая! — А если я не хочу, чтобы обо мне судили по одежке и тому, как мило я хлопаю глазками, — старший фыркает и кривится. Это всегда болезненная тема для него, всегда он фыркает и почти кусается после каждого слова об этом и абсолютно всегда делает что-нибудь еще. На зло. Дурной… Что еще сказать можно? Чимин даже предположить не может, какие черти живут в его голове и чем они там занимаются, заставляя парня страдать от своих искаженных взглядов на реальность. От своей же непроходимой тупости. И толку с того, что он весь сильный и независимый, если приходится подбирать крошки после слабых мира сего. Чимин не понимает его и понимать не собирается, пусть и не мечтает! Просто Пак уже свою жизнь проебал, а у Юнги еще не все потеряно, он еще может что-то изменить к лучшему. — Миру плевать на твои «хочешь», — Чимин легко улыбается, кривит губы. — Он просто раздавит тебя и даже не посмотрит. — Уже раздавил… Омега опускает голову. Он бы, может, и хотел что-то сказать против или возмутиться так бурно, как только он умеет, но настоящая проблема в том, что Чимин действительно прав, а он вернуться к стартовой точке уже просто не сможет. Сначала это было даже весело, но очухался от этого веселия он слишком поздно. В возрасте под тридцать, без альфы, нормальной работы и даже перспектив. У него не было ничего. Одни лишь рисунки, которые змеями расползлись по телу, которые шипели и клацали клыками, теряя весь свой смысл и красоту. Они превратились в его проклятие, от которого у Юнги вряд ли получится откупиться. Легко нанести тату, иногда даже не особо дорого, но свести его со своей кожи уже не так просто. Нужны деньги, нужно время и здесь действительно нужен адекватный хороший мастер, который и за работу берет хорошо. Чимин в жизни проебался с образованием только и мудилой-альфой. Он же, имея образование и милую внешность, изначально решил немного усложнить жизнь. Он думал, что справится, думал, что будет легко и все наладится, что мир уже давно не первобытный. Как же он ошибся… Ошибся в начале — от того и путь его не заладился, не заладилась жизнь и прав Чимин, правы окружающие и даже его потенциальные работодатели — он мерзкий. Мерзкий схожестью с альфами, своим поведением и ртом, который не способен выдать ничего приятного и достойного омеги. — Юнги, не дави на жалость, — Пак строго смотрит на него, чтобы отчитать, как полагается отчитывать, но только хмыкает себе под нос. Не в первый раз. Уже даже не интересно. — Ты лучше меня знаешь, что тебе достаточно просто прийти на собеседование в более-менее строгой одежде, а потом ходить в ней на работу, а не выряжаться как какой-то нестабильный подросток. — Ладно, прости, я просто уже немного устал от всего этого… — Все нормально. Все будет хорошо. Чимин смотрит на темное небо, когда из груди криком рвется лишь одно — никогда и не с ними.