Грязь

— Я могу все отменить, если хочешь… Вообще-то это даже для него слишком низко. Он уже полностью готов. Юнги помог ему подобрать одежду, в которой он бы выглядел достаточно привлекательно и статусно, помог накраситься, потому что у него самого руки сегодня не из того места росли и все из них валилось, даже волосы красиво уложил ему, открыв ровный лоб. И никаких идиотских челок! И сейчас Чонгук уже ждет его в машине, а он сам прощается с сыном и совсем немного с Юнги, который, кажется, скоро будет его палками гнать из собственной квартиры. Он все еще боится к нему выходить, боится этого ужина, и мозг его постоянно подбрасывает ужасающие картинки того, почему же этот страх полностью обоснован (вообще нет). Чимин до дрожи боится этой встречи. Каким бы смелым он не был когда-то, сейчас он просто повзрослевшее ничтожество и, по правде говоря, ему даже стыдно оказываться в нормальных местах и компаниях. Что он может о себе расказать, как он может приподнести себя незнакомцам, если у него не то что работы, образования хоть какого-нибудь нет. У всех бывают в жизни черные полосы, провалы и времена, когда пустота окружает и внутри и снаружи. Всем в этой жизни бывает плохо, бывают падения и взлеты, но проблема в том, что вся его жизнь это одно сплошное падение. Сплошная пропасть, куда он летит вниз головой и непонятно: уже спастись он хочет, или все-таки разбиться. Какая нелепость… — Давай уходи, я хочу и твой кусок торта тоже, — Санхек вальяжно взмахивает рукой и вредно ухмыляется, от чего Юнги прыскает от смеха, а Чимин только округляет глаза. — Маленький предатель… Разве ты не хочешь, чтобы папа был с тобой в свой день рождения? — Иди-иди, Чимин, ты заслуживаешь нормальный выходной и день рождения в компании красивого альфы, тридцатник твой уже вместе отпразднуем, — Юнги фыркает, а Чимину только и остается, что закатить глаза и недовольно цокнуть языком. Все его попытки избежать ужина всё так же оставались абсолютно провальными. — Ладно, не скучайте, — Чимин понуро опускает голову и выходит из квартиры, накинув черное пальто. На улице приятный октябрьский вечер, чуть холодный и свежий. Омега шумно вдыхает воздух, чувствуя, как в голове заметно светлеет, как плечи сами по себе расправляются, а спина становится ровной. Он справится. Он справляется всегда и со всем исключительно сам, принимает решения сам и сегодня он тоже всеми силами постарается, чтобы этот ужин не превратился в полнейший провал с ним в главной роли. Он постарается быть достойным альфы, не опозорить его, где бы они не оказались, и вести себя достаточно сдержанно, чтобы произвести хорошее впечатление. Чонгук уже ждет его, оперевшись на свою идеально черную машину. В темном пальто нараспашку, белоснежной рубашке и черных брюках с наверняка отглаженными стрелками, одни только волосы чуть растрепаны. На его губах играет легкая улыбка и, когда он видит омегу, то улыбается только шире и открывает дверь со стороны водителя, доставая пышный букет из розовых и белых пионов, с цветами хлопка, перевязанный широкой белой лентой. — С днем рождения! — альфа протягивает ему цветы и совсем легко обнимает за талию, прижимаясь губами почти к самому уху. — По правде говоря, я совсем забыл о нем и не купил тебе нормальный подарок, извини. — Ну во-первых, признаваться в этом с твоей стороны очень недальновидно, а во-вторых, цветы просто замечательные, мне приятно, — Чимин тихо хихикает и чуть отстраняется от альфы, поглядывая на букет украдкой. Цветы ему не дарили уже, наверное, с рождения Санхека и то, это был подарок от папы, который просто хотел хоть чем-то подбодрить сына. Даже его ухажеры обычно не имели дурной привычки дарить ему красивые букеты, ограничиваясь лишь коробками конфет разной степени паршивости, которые Чимин обычно просто выбрасывал дома, не рискуя ни собой, ни сыном. Обычные скряги, которые видели в нем сугубо мордашку стриптизера, который ну точно же не откажется от дополнительной прибавке к зарплате. Мерзкие. Абсолютно все они были мерзкими, и особенно хорошо это проявлялось, когда он говорил, что у него есть сын. Зато он не обрек их с Хеком на страдания, все равно одиночество лучше, чем монстр, который будет постоянно над тобою морально измываться, мучить тебя и наматывать нервы и жилы в тугой клубок. Он это ненавидит, боится, как огня, и особенно боится повторения их с Сыченом отношений, когда альфа внушил ему никчемность и беспомощность, когда буквально вылепил его для себя, пользуясь наивностью и неопытностью. Незащищенностью. У Чимина не было отца с десяти лет, папа тяжело и много работал, чтобы обеспечить их, а это означало, что и в жизни самой, и в отношениях он был абсолютно немощен. И он растаял, как только клишированный плохиш из старшей школы обратил внимание именно на него. Это вообще был первый альфа, который был у него во всех смыслах этого слова, который предложил встречаться, забрал его невинность и растоптал к чертовой матери всю его жизнь. И Чимину никогда не было жаль его, когда сказали, что он попал в тюрьму за наркотики. Одно лишь расстраивает — срок не пожизненный. И сейчас он смотрит на Чонгука. На альфу, которого никогда альфой и не считал, чтобы удостовериться еще раз насколько же его жизнь поломанная. Красивый и статный мужчина, у которого есть хорошая работа, квартира и машина, который красиво ухаживает и не дарит подарки для того, чтобы потом за них выпить все соки и слезы. Чонгук обходительный, и сейчас Чимин понимает как глупо было вестись на россказни Сычена о сладкой жизни, которая наверняка именно их двоих ждет, и черную косуху. — Чимин, мы можем ехать? — альфа чуть наклоняет голову на бок, когда заглядывает в его глаза. — Да, конечно. Чонгук открывает перед ним дверь, а потом быстро садится на место водителя, украдкой поглядывая на Чимина. Он не забыл. Никогда не забывал и вряд ли забудет дату, когда у Чимина день рождения. Это просто само собой, что-то типа рефлекса, когда ты смотришь на календарь и неосознанно отмечаешь число галочкой, когда в голове всплывает образ лишь одного человека. Это началось со старшей школы и продолжается, кажется, уже целую вечность. Вечность, в которой он когда-то оставил Чимину на столе шоколад с запиской и, начиная со следующего дня, просто стал объектом всеобщих издевок и насмешек. Он посмел посягнуть на парня короля школы… Он просто написал поздравление без каких-либо глумливых намеков и шуточек, обычное поздравление, которое писал, кажется, всем родственникам и друзьям, ничего такого, за что на него могла обрушиться вся та мерзость. Он понимал, что на фоне Сычена проигрывает. Тихоня, у которого нет здесь ни авторитета, ни друзей, он казался жалким, но они ведь могли общаться и как приятели, спрашивать друг у друга как дела и все. Ему бы хватило и этого, знать бы только, что Чимин счастлив… Проблема была лишь в том, что счастлив он не был, прикрываясь за шутовскими масками. Чаще Чимин плакал в библиотеке за одиноким столом между стеллажами, отвернувшись спиной, и практически беззвучно всхлипывал, прикрываясь платком, стирал слезы. Чонгук не раз его видел, не раз видел, как Сычен хватал его за шкирку, одергивал и шипел на ухо что-то до того злобное, что омега сжимался весь и только кивал быстро-быстро, в надежде, что все это кончится. А Чонгук просто был никем в его глазах. Они начали неправильно когда-то, но сейчас Чонгук хочет сделать все так, как надо. Доезжают они относительно быстро. Это небольшой ресторан с живой музыкой и вкусной европейской кухней, которая идет в противовес всем традиционным ресторанам. Чонгук помогает омеге выйти из машины, придерживая его ладонь, и не отпускает ее даже когда они заходят в помещение. Их провожают к столику, любезничают, и людей достаточно много, чтобы Чимину казалось, что он не в своей тарелке, чувство, будто все в один момент перестали есть, чтобы рассмотреть его и его розовые волосы в общей чопорности лучше. — Чимин, не нервничай, все же хорошо, — Чонгук перехватывает его ладонь, заглядывая в глаза, и омега только шумно сглатывает. — Прости, мне просто здесь немного неуютно. Я, — «Никогда», — уже давно не был в хорошем ресторане. — Чимин, ты великолепно выглядишь, тебе просто нужно быть чуть спокойнее, а то сидишь так, будто только и ждешь момента, чтобы раскритиковать здесь все в пух и прах! — альфа легко смеется, наблюдая за тем, как на щеках парня появляется легкий румянец. Подходит официант и они делают заказ. Омега выбирает себе теплый салат с курицей, полагая, что этого ему будет вполне достаточно, в то время как альфа заказывает себе стейк с овощами на гриле. От алкоголя отказываются оба: Чонгук за рулем, а Чимину завтра все-таки на работу. Они разговаривают между собою достаточно свободно на отвлеченные, поверхностные темы, которые не затрагивают абсолютно ничего толкового, будто посторонние. Какими они и есть, если честно. Чимин вяло ковыряется в рукколе, думая только о том, что любые разговоры лучше начинать с бутылки вина. Сейчас же им двоим неловко, они не могут подобрать правильных слов, хотели бы вспомнить хоть что-нибудь с юности, но проблема в том, что у них юность гадкая. Чонгук — вечно низшее звено в пищевой цепочке, и Чимин — вечный падальщик. Хотелось бы засмеяться, но получится наверняка только плакать. Они проебались когда-то. Каждый по-своему и было бы очень тупо сейчас пытаться объяснять все, что тогда с ними случилось. Теперь они живут новыми жизнями, принимают свои жизни по-другому и цели себе ставят совершенно другие. Они изменились, что бы кто не говорил, растворились в проблемах, слились с ними, становясь их частью. Они растеряли всю свою основу, разрушили весь фундамент, лишаясь, казалось, главного: Чонгук — неуверенности, а Чимин — зажигательности. Они теперь другие с общим прошлым, о котором вспоминать совсем не хочется, от чего они выдумывают абсолютно неразумные темы для разговоров. И только когда Чимин замечает, что уже полдвенадцатого, он внезапно спохватывается. — Уже так поздно… Мне пора домой, — Чимин нервно кусает губы, когда говорит, он и так засиделся, хоть Юнги с Санхеком и не особо ждут его сегодня, это совсем не значит, что он может просто так пропадать. Чонгук же откладывает в сторону приборы и смешливо улыбается, рассматривая чуть нервозного омегу. — Золушка боится потерять хрустальные туфельки? — Золушка боится злобной мачехи, — Чимин отвечает ему в тон, щурит немного глаза только. — К тому же мне завтра на работу, хочу выспаться. — Мы можем поехать ко мне, я живу недалеко и ты сможешь остаться на ночь. Чонгук отпивает немного воды из стакана, когда больное воображение Чимина рисует ужасающие картинки, вопреки логике и здравому смыслу. Он знает, что альфа не обидит его, знает, что не оскорбит и не растопчет чувства так же, как он сам топтал когда-то, доводил окружающих и заставлял их жалеть о том, что у них есть такой знакомый. Чонгук лучше него, выше него и, кажется, когда он не отвечал на насмешки, то просто не хотел марать руки о кучку склочников, которые оскорбляли его исключительно из-за отсутствия хотя бы крошечного мозга. Он просто был лучше. Чимин почти фыркает своим мыслям, уставившись взглядом в тарелку с салатом. В голове роятся мысли, путаются и переплетаются между собою, особенно после приглашения к себе домой. Слова Юнги мигают красной лампочкой в голове, сигналят ему, что его ждет в доме альфы дальше, где они точно что-то выпьют. У Чимина проблем с алкоголем нет, к счастью, или к сожалению, во времена своей юности он пил слишком много и часто, от чего организм уже просто выработал стойкость к алкоголю. Это — не повод для гордости, но Чимину нравится думать, что даже если он напьется, то сможет себя контролировать. Сможет сохранять адекватность мыслей. — Если только ты не против, — омега неловко пожимает плечами и отводит взгляд в сторону. Альфа же смотрит на него пристально, изучает цепким холодным взглядом, а потом шумно выдыхает. — Чимин, в мире слишком мало вещей, которые я делаю из вежливости, нет смысла предлагать что-либо, если ты хочешь чтобы это предложение отклонили, не думаешь? — Чонгук снова тянется к его ладони, берет в свою и легонько сжимает, надеясь привести омегу в чувство. — Мы просто проведем с тобой больше времени, немного выпьем, может, и ты хоть немного расслабишься, а утром я отвезу тебя домой, прямо к самой двери. Тебя устраивает? — Устраивает, Чон, вези меня куда хочешь, — Чимин тихо смеется, прикрывая рот свободной ладошкой, и только кусает губы, когда они собираются. Платит за все альфа. Просто отнекивается от Чимина и говорит, что ни за что не позволит ему за себя платить в его день рождения, тем более, он сам ведь его пригласил. До дома Чонгука они доезжают действительно быстро, альфа живет в хорошем новом районе всего лишь в двадцати минутах от центра города. Ночью в свете фонарей видно, что вокруг домов растет множество кустов и деревьев, есть несколько беседок и огромное множество лавочек. Альфа помогает ему выйти из машины и ведет к своему дому. Они поднимаются на девятый этаж, где их встречает чистая просторная квартира в стиле минимализм и, кажется, только в черно-белых цветах. Чонгук достает ему гостевые тапочки и указывает на дверь в ванную комнату, где Чимин может помыть руки, пока он сам достает бокалы, бутылку белого вина и раскладывает высокие капкейки на большой тарелке. Он планировал, что привезет Чимина сюда, и он солжет, если скажет, что не хочет произвести на него впечатление. Впрочем, весь сегодняшний вечер для того, чтобы произвести впечатление… Чимин скоро и сам появляется в дверях, окидывает взглядом угощения, но не говорит ничего по этому поводу. Что же… может, и правда сегодня лучше напиться и просто ни о чем не думать, поговорить с альфой, узнать его лучше и просто забыть обо всем уже утром, расставаясь хорошими друзьями. В таком легком настроении они прикончили бутылку вина и начали вторую, смеялись больше, рассказывая истории из жизни и все так плавно и без этих недомолвок, без насыщенности и страха ляпнуть что-то лишнее. Чимин мягко смотрит на чуть захмелевшего альфу, разглядывает его легко розовые щеки и хихикает так кокетливо-кокетливо, что где-то внутри Чонгука все разливается теплым густым медом. Все больше разговор перетекает в сторону Чимина, как-то находит нужное русло, нужное течение и обволакивает его полностью прошлым, обнимает грустью и тоской, хоть он и всеми силами пытается показать, что все впорядке. — А Сычен совсем редко видится с Хеком… — Сычен сидит, — Чимин отпивает немного вина и пытается делать вид, что это нечто будничное и совсем обыкновенное в его жизни. — Да? А как Хек с ним… — Санхек Сычену не нужен! Между ними повисает звенящее молчание, они смотрят друг другу в глаза и Чимин лишь шумно сглатывает, чувствуя пронзительный взгляд альфы. Это было лишним, и он уже хочет выдрать себе язык к черту. — Чимин, почему ты пропал тогда? — Чонгук говорит сипло после долгой паузы, отводит взгляд, предпочитая рассматривать только вино в бокале. Омега шумно сглатывает только. Он боялся этого вопроса, но сегодня встрял по-крупному, когда так необдуманно ляпнул, что Санхек отцу не нужен. Пустоголовый дурак! — Знаешь… Я просто трусливо сбегал от Сычена тогда. Со временем он превращался все больше в чудовище, чем в прекрасного принца. Он уговорил меня не поступать, убежать от папы и уверил, что у меня будет все, а он как альфа всем меня обеспечит, — Чимин нервно смеется, опуская взгляд в стол, крутит пальцами ножку сверкающего бокала и мечтает, чтобы эта боль наконец-то в его душе утихла, ушла. — Мой папа тяжело работал, когда не стало отца, мы считали копейки, а тут такое предложение… Папа пытался мне тоже вбить в голову, чтобы я закончил хотя бы колледж, парикмахера или повара, чтобы у меня хоть что-нибудь было. У меня же были лишь пустые надежды! Сычен окунул меня в настоящий Ад, как только мы сбежали, и с того момента я каждый день жалел о том, что пошел за ним. — Он бил тебя? — Одно сотрясение, сломаные несколько раз пальцы, синяки, которые не сходили месяц, и побои из-за которых невозможно даже из постели подняться. Он сначала измывался надо мной, а утром уходил, оставляя на столько, насколько считал нужным, — Чимин не выдерживает и всхлипывает, глаза становятся влажными и единственное, что еще сохраняет его самообладание — алкоголь. Он притупляет. — Он убивал меня, и единственное, что его останавливало от реального убийства, это то, что другого такого идиота он бы не нашел, никто бы его не стал терпеть… — Ты не мог сбежать от него? Обратиться в полицию? — Чонгук жмет плечами. Смотрит на дрожащего омегу и не может даже понять почему он терпел это, почему позволял какому-то ублюдку медленно убивать себя каждый день, а потом просто вышвырнуть с ребенком на помойку. — Ты не понимаешь, — омега облизывает губы, пытаясь сморгнуть слезы, — я бежал раз. У меня не было сил и я просто в один прекрасный день бежал. Нашел работу в круглосуточном, где даже предоставляли комнату в общежитии, но он нашел меня! Пришел ночью и выволок на улицу, избивал так, что я неделю не мог ничего есть, меня просто рвало всем. Он вернул меня обратно и пригрозил, что если еще раз такое повторится, то он забьет папу! Я никогда не был хорошим сыном, но я не мог стать еще хуже, я люблю папу, чтобы я не творил… Чимин ставит бокал на стол, чтобы спрятать лицо в ладонях, всхлипывает и дрожит от всей той боли, которую он так старательно прятал в себе, чтобы сейчас она полезла из него, пролилась черным мазутом, гадкой слизью, которая все это время в его сердце копилась. Это все его. Его правда, его печаль, его любовь и его ярость, которая сжирает каждый чертов раз, когда он смотрит на своего сына. Он хотел бы дать ему лучшую жизнь, хотел бы сделать больше, чтобы выйти на уровень обычных родителей, но он уже в этом провалился, стал худшим из худших, когда покорно опустил лапки и перестал бороться. Санхек ему когда-то выскажет это прямо в лицо, зная его характер, и будет абсолютно прав… Чимин примет эти слова и даже не будет ничего отрицать. Он — отвратительный папа. Сычен — отвратительный отец. Чимин знал это, но все равно позволил беременности случиться, позволил альфе сцепиться с ним, вел себя, как шлюха, а теперь с клеймом этим не знает даже куда деться. — Чимин, это не твоя вина, ты не мог знать, — Чонгук смотрит на него, на потеки туши на глазах, будто омега избавляется сейчас от всего черного в жизни, от всей гнили и грибка, который засел в нем, паразитирует, пожирая изнутри. — Я мог видеть! Я видел, но боялся что-то изменить, а в итоге перечеркнул жизнь собственному ребенку! — Пак крупно вздрагивает обнимая себя руками, будто пытается удержать даже сейчас, когда эмоции разрывают его на части. — Я хотел сделать аборт, но... Чертовы законы! Пока я нашел согласного врача и накопил на липовую справку, стало слишком поздно... Чонгук поднимается со стула и подходит к омеге ближе, чтобы обнять со спины, прижимает к своей груди и целует за ухом. Чимин переломанный. Просто старая игрушка, которую выбросили на помойку и сейчас таскают собаки, рвут, грызут — всего лишь забава, что с ним станет? Омега дрожит в его объятиях от слез, сжимается весь и, кажется, не видит совершенно ничего рядом с собою, будто в этот же миг снова оказался один на один со своими демонами, сидит перед ними и только ждет, что же будет дальше. Чонгук не хочет оставлять его наедине с демонами, хочет защитить, хоть в этот раз и сам не замечает, как стаскивает Чимина со стула на пол, чтобы уложить в свои объятия. Омега жмется к нему все сильнее, утыкается носом в ключицу и сжимает ладонями плечи, когда слезы катятся по щекам, мешаются с тушью и пачкают рубашку Чонгука. Им все равно. Все равно сразу двоим, поглощенным моментом и таинством холодного вечера, когда за окном плачет октябрь, отстукивая слезами по окну, шипит, касаясь ровной дороги. Свободной ладонью Чонгук гладит его по спине, касается острых лопаток и ровного позвоночника. Чимин не заслуживает этого, этих страданий и деструктивных мыслей. Не заслуживает каждый день ломаться и вопить от боли, которая застряла уже у него в горле и просто рвет его без капли жалости. Чимин заслуживает нежности, чтобы хоть узнать, что это такое, почувствовать на себе и понять насколько это чудесно иметь человека, который всегда тебя поддержит, приласкает и поможет справиться с трудностями. Чонгук утыкается носом в мягкие розовые локоны, чувствуя запах духов и лака для волос, прижимается губами к его лбу, чувствуя как омега вздрагивает и почти застывает в его руках каменным изваянием. — Что ты?.. — Чимин непонимающе смотрит на альфу, глаза которого уже покрыла тягучая черная поволока, испачкала янтарными отблесками гладкую матовую поверхность. Он смотрит ему в глаза, когда на его губы ложиться указательный палец. — Шшш… — словно завороженный, Чонгук оглаживает пальцами щеку мужчины, чувствуя мягкость кожи под подушечками. — Ты самый восхитительный омега из всех, кого я встречал, самый чудесный… Ты не достоин всей той грязи, что вылилась на тебя, поверь мне, ты достоин лучшего. Альфа заглядывает ему в глаза, тянется к губам и мягко целует, чувствуя как пальцы Чимина сжимают его плечи, как они вцепляются в него. Омега не отстраняется, приоткрывает губы и рот, впуская его, и, быть может, они успеют пожалеть об этом, успеют проклянуть это, но не сейчас… Сейчас им это нужно. Поцелуи на двоих, общее дыхание и касания, когда кожа горит, плавится, стекает соленым потом. Им нужна близость, чтобы все свое горе выплеснуть. — Что мы делаем? — Чимин легко отстраняется от него, чтобы заглянуть в глаза, говорит сиплым голосом, чувствуя, как дрожат его губы. — Тебе плохо со мной? Я сделал что-то не так? — Нет, — омега выдыхает ему прямо в губы, чувствуя, как тело альфы пробивает электрический ток, как он легко вздрагивает. — Пошли в спальню? Чимин только кивает, чувствуя, как легко Чонгук его поднимает, а потом обнимает за талию и ведет дальше в глубь квартиры. Омега ничего не видит вокруг себя, когда они идут, смотрит тупо себе под ноги и даже поверить не может, в то, что это происходит с ним. Что он сейчас рядом с Чон Чонгуком и не видит ничего ужасного в этом, не видит причин отталкивать альфу, чьи руки сейчас лежат на его талии, оглаживают его кожу и заставляют каждый раз дрожать внутри себя. Чонгук обнимает его, когда они заходят в темноватую комнату, прижимает к себе и целует, чувствуя, как омега поддается ему, как он жмется ближе и обнимает за шею. — Ты — самое чудесное, что есть в моей жизни, малыш, самое драгоценное, — руки альфы, которые оглаживают его тело, его губы, которые опускаются на шею, заставляя Чимина запрокинуть голову — он наслаждается этим, наслаждается его нежностью и чуткостью, когда он сам просто в руках тает. Ладонью он цепляет белоснежную рубашку альфы и вытягивает ее из брюк, забирается под нее, касаясь крепкого тела, урчит в поцелуй, оглаживая кубики на твердом прессе. Чонгук неожиданный, да, он заметно окреп, но Чимин не думал, что настолько… Не думал, что он так сильно возмужал, тренируя свое тело. Пальцами альфа ловко пробегается по пуговицам на его блузе, чтобы потом просто сбросить ее с плеч, как ненужную тряпку. Он смотрит на тело омеги, разглядывает оливковую кожу и темные твердые соски без какого-либо стеснения, облизывает губы, предвкушая, но Чимин неожиданно берет его ладонь и легонько тянет в сторону кровати. — Мне кажется, стоя не совсем удобно, — Пак садится на постели и откидывается прямо на мягкие подушки, от чего его кожа красиво натягивается на ребрах и тазовых косточках. — Попробуем как-нибудь позже, — Чонгук нависает над ним, оперевшись коленом в постель прямо между ног омеги, цепляет пальцами острый подбородок и заставляет смотреть себе в глаза. — Насколько же ты, блять, красив… Впервые с губ альфы слетает ругательство и Чимину стыдно признать, что у него дрожат коленки от этого, а внизу живота просто сводит от возбуждения и сладкого предвкушения. Чонгуковы пальцы путающей дорожкой опускаются на его шею, проводят по ключице, чтобы потом легонько толкнуть в центр груди, заставляя лечь и просто смотреть. Альфа сбрасывает с себя рубашку и медленно расстегивает брюки, наблюдая за дрожащим омегой, а потом снимает и их с себя, оставаясь в одном лишь нижнем белье. — Чонгук-а, — Чимин тихо всхлипывает и уже тянется к своему ремню дрожащей рукой, чтобы ее практически в ту же секунду перехватили. — Терпение, дорогой. Альфа мягко целует его пальцы, касается их губами и даже одним только кончиком языка, вызывая в любовнике бурю эмоций. Чимин под ним скулит и хнычет, ерзает на мягком покрывале и закидывает свою ногу на талию, желая прижать альфу поближе к себе и ощутить его тело полностью. Тот же, кажется, просто издевается, поглаживает легонько пышное бедро и лишь изредка проводит пальцами по его внутренней стороне, наслаждается сиплыми стонами. Чимин в постели словно оголенный провод — реагирует на все с тысячной отдачей, легко заводится и реакции не стесняется, не боится. Чонгук наблюдает за ним и только тихо рычит, когда омега пытается коснуться своего тела сам, тянет руки к груди или животу. Ему нравится он таким, таким открытым и чистым в желаниях, таким сексуальным и нежным одновременно. Чимин — его эталон и стандарт, всегда им был, есть и будет, что бы в жизни не происходило. Встретить его после стольких лет неведения в Сеуле — шанс, которыми обычно структуры сверху не разбрасываются. Он не мог упустить его и в этот раз, решил до последнего бороться. И сейчас Чимин под ним, скулит и хнычет, кусает губы и прикусывает язык до крови, когда он нежит его тело. — Чонгук, прошу тебя, мне уже больно, — омега кивает на свою ширинку, в которую явно очень сильно упирается его член. — Здесь? — альфа же только ухмыляется, тянется рукой к его промежности и легко сжимает чужую плоть через плотную джинсовую ткань. Чимин вскрикивает и выгибается в спине, шумно дышит, когда его виски чертит пот, и только шумно сглатывает. Жарко. — Чон… — омега рычит от злости, смотрит, как дикая кошка, и, кажется, в любую секунду готов нападать. — Ты такой нетерпеливый, радость моя. Чонгук закусывает нижнюю губу, но все же медленно снимает с омеги черные джинсы от чего он только блаженно стонет. Чимин прекрасен. У него красивая ухоженная кожа, пышные упругие бедра и рельефные красивые мышцы. Чонгук касается его тела, чувствуя, как оно крупно вздрагивает, как омега под ним дрожит и скулит, мечтая лишь о скором продолжении, когда альфа будет нежить его и ласкать поцелуями. Чонгук им наслаждается просто, наклоняется ниже, чтобы поцеловать линию челюсти и опуститься ниже по шее одним лишь кончиком языка. Чимин судорожно вздыхает и сжимает его талию своими бедрами, оглаживает плечи теплыми ладонями и почти тонет в ленивых томных поцелуях, которые ласкают его ключицы, плавно опускаясь на грудь. Чимин выгибается и скулит, зажмуривается, лишь бы только не смотреть в глаза Чонгуку, который вылизывает его соски, обхватывает их губами и легонько прикусывает. Он просто не выдержит этого зрелища, ему хватает и того, что он уже чувствует. — Ты такой чувствительный, черт… — Чонгук поднимается выше, чтобы поцеловать его ухо. — Если бы знал, то перевелся бы в Сеул еще в прошлом году. — Чонгук, пожалуйста, — воспаленный шепот омеги обжигает ухо, заставляет альфу тихо урчать и легко вжимать его собственными бедрами в постель, — прошу тебя, альфа… — Если будешь себя хорошо вести, омега, — Чонгук усмехается и тихо фыркает, когда любовник поддается инстинктивно тазом вверх, чтобы потереться о его член своим. — Настолько хочется? Альфа целует его в уголок губ, чувствуя, как пальцы мужчины легко впиваются в его плечи, сжимают, а бедра предательски дрожат. Свободной рукой Чонгук сжимает ягодицу омеги и отводит чуть в сторону, замечая наконец-то, что на Чимине стринги. Черные, без рюш, блесток и камушков, как это обычно бывает, простое белье, но до чего же сексуально оно смотрится на Чимине, как же красиво оно его облегает… Пальцами он забирается под тонкую полоску ткани, касаясь мокрого ануса, давит мягко, чувствуя, как легко Чимин принимает его, стонет и выгибается в спине, вцепившись в его плечи. — Тише, Мин-и, тише, — Чонгук мокро целует его в губы, наслаждаясь тихим поскуливанием мужчины, прикусывает его нижнюю губу, чтобы коснуться этого места шершавым кончиком языка. — Гука-а, пожалуйста, возьми меня, я уже не могу, — он уже и сам насаживается на пальцы альфы, чтобы протолкнуть их в себя глубже, стонет громко и кусает губы от того, насколько он мокрый, от того, как смазка его стекает по ягодицам и немного пачкает бедра. — Ты уже готов? Хочешь принять этот член своим телом, — Чонгук словно издевается над ним, мурлычет тихонечко, когда целует его линию челюсти. — Да, Чон, да! Чимин весь сжимается и тихо скулит, когда пальцы альфы пропадают из него. Медленно альфа стаскивает с него белье и отбрасывает в сторону, потом полностью оголяет себя и тянется к ящику прикроватной тумбочки, чтобы достать оттуда презерватив. Чимин же только недовольно ерзает под ним. Ему кажется, что альфа медлит, что специально изводит его, чтобы заставить умолять о большем, реветь под собою и пылко кусать губы почти до крови. — Тише, не спешим, — Чонгук гладит его бедро, чувствуя, как под его ладонью омега крупно вздрагивает. — Не торопись… Чимин вымученно стонет, когда чувствует, как Чонгук подхватывает его под бедра и немного приподнимает их над постелью, придвигается к нему ближе и легко входит, придерживая свой член одной рукой. — Боже, Гук-а… — омега выгибается в спине и стонет, когда его медленно заполняет твердая плоть альфы. Чонгук же медленно наклоняется к нему, чтобы поцеловать в губы, начинает аккуратно толкаться, закидывая бедра Чимина себе на талию. Омега охотно поддается ему, подстраивается, скулит и стонет, чувствуя лишь как альфа растягивает его изнутри, как плотно входит его член и как внутри хлюпает смазка. Чимин чувствует это возбуждение и уже нельзя сказать, насколько правильный их порыв, могут ли они позволить себе забыться в общей постели. Чонгук вместе переплетает их пальцы, целует страстно и шепчет в губы о том, какой омега красивый и чувственный. Как хорошо он принимает его член и скулит, кажется, от настоящего помутнения рассудка. Чимин же просто с ума сходит от нежности и мягкости альфы, от того, как он его трахает, входит медленно, но глубоко, позволяя чувствовать звезды в своей голове. Позволяя Чимину практически полностью разрушаться с каждым новым толчком. Хорошо. Омега распахивает губы и отворачивается от Чонгука, чувствуя лишь как он слабо рычит, но начинает выцеловывать его шею, ключицы, прикусывает кожу и зализывает ее языком, словно дикое животное. Из беззащитного мышонка в настоящего волка. — До чего же ты сладкий, — язык альфы проводит мокрую дорожку от его правого соска прямо до линии челюсти, от чего омега крупно вздрагивает и всхлипывает. Ему и так чертовски рядом с альфой. Он и так уже плывет, не обращая ни на что внимания. — Чонгук, пожалуйста… — Чимин стонет и сильно зажмуривается, наслаждаясь альфой, запрокидывает голову, подставляясь новым и новым поцелуям. Это где-то за гранью и за пределом, эти ласки, которые огнем горят на его коже, нежность, которая бушует вихрями в голове и мягкость, которая укутывает его сердце. Чимин наслаждается этими чувствами, наслаждается альфой и его жарким дыханием, отдаваясь этому наваждению полностью, отдаваясь без стыда и страха. Он знает, что красив, знает, что хорош в постели и это наверняка единственное знание, которое подарил ему Сычен. — Черт, я сейчас кончу, — Чонгук прикусывает кожу на шее любовника, чтобы пылко поцеловать это место. — Ты восхитительный, Мин-и. — Чонгук, да, пожалуйста, — Чимин зарывается пальцами в его отросшие волосы и легонько сжимает, тянет к себя ближе, чтобы впиться поцелуем в губы. Альфа с рыком стонет, когда кончает в омегу, его член мерно пульсирует внутри, а он только судорожно выдыхает в губы любовника, отстраняясь, и утыкается лбом в изгиб шеи. Чимин тихо скулит и сам кончает, когда чужой член покидает его тело. — Это было волшебно, Гук, — омега шумно дышит и покорно подставляется легким поцелуям, когда альфа укладывается рядом с ним. — Я обожаю тебя, дорогой, — Чон целует его в висок, вдыхая чуть сладковатый естественный запах вперемешку с соленым потом. — Пойдем в душ и будем спать.

***

Чимин подрывается и резко садится на постели, когда только светает. Сиренево-серые тучи тонут в тонкой дымке свежего утреннего тумана, который стремится оказаться все выше и выше над городом, подняться к самому небу и затопить его своим нежным белым. Омега заглядывает в окно, смотрит на электронные часы, которые стоят на тумбочке рядом с Чонгуком и только ахает где-то внутри себя пораженно — пять тридцать. Воспоминания об их ночи практически бьют его по голове, заставляют судорожно вздохнуть и легко задрожать. Он провалил вчера абсолютно все: напился, позволил уложить в постель и совсем забыл про сына, раздвинув ноги перед альфой. Чонгук выгонит его, когда проснется, и наверняка еще и рассмеется прямо в лицо. Строил из себя хорошего папу, а на деле же не мог отказаться от члена. Какой же он урод… Чимин кусает нижнюю губу и еле сдерживается, чтобы не взвизгнуть, когда чонгуковы пальцы касаются его обнаженной спины. — Чимин, ты чего вскочил? — альфа чуть сонный, у него сиплый голос, и он сильно щурит глаза, пытаясь присмотреться лучше. Омега же только шмыгает носом, Чонгук, кажется, не собирается его гнать и от этого становится немного легче. Медленно он опускает голову на грудь любовника, устраиваясь в его объятиях, и прикрывает глаза, чувствуя несколько теплых поцелуев. Больше он не спрашивает и Чимин действительно за это благодарен. — Спи спокойно, дорогой, — Чонгук целует его в лоб и прижимает к себе настолько сильно, будто не хочет никогда отпускать.