heal me

Остаток недели прошёл… спокойно. Они почти не пересекались. Сказать по правде, это было наилучшим вариантом. Гермиона отдыхала с Джинни и Гарри в гриффиндорской гостиной, стараясь обращать минимум внимания на Рона, который уж слишком сильно пытался показать, как он в ней разочарован. Вечно маячащая перед глазами Браун не облегчала ситуацию своими «Не обращай на неё внимания, Рон», «Просто игнорируй это, Рон». Шла бы она к нарглам, конечно. Но в какой-то момент не выдержала Джинни, и, отчитав влезающую не в свое дело подружку брата при всех, избавилась от парочки. Теперь они покидали помещение, как только Гермиона в него входила. Вот так просто. И будто не было всех этих лет дружбы. Но у неё были Гарри и Джинни. Несмотря на бурно развивающиеся отношения молодых волшебников, Гермиона не чувствовала себя лишней. Эти вечера спасали её, окутывая теплом. Напоминая о добром прошлом. А еще Гарри и Джинни никогда не спрашивали, почему она здесь, а не в своей гостиной Старост. Может, думали, что она не желает видеть Малфоя слишком часто. И в этом была доля правды. Она пришла сюда в первый раз в четверг. Тогда, впервые, из разделяющей их комнаты ванной она услышала стон. Женский. И это было сродни удара в живот. Неожиданно, неприятно, почти физически больно. Бросив книгу, с которой она коротала время на кровати, Гермиона встала и подошла к двери. Может, показалось? Но стон повторился громче. Нет, не показалось. Ублюдок притащил себе компанию и не поставил заглушающее. И, судя по тому, что на следующий день все повторилось, сделал это намеренно. Хотел её смутить. Показать, где её место. И он показал, потому что вопреки здравому смыслу, она сбежала. Могла поставить заглушающее сама. Могла. Но не сделала, скрывшись в гриффиндорской гостиной. Три раза она сбегала, отмечая, что голоса принадлежали трём разным волшебницам. И, Мерлин, она могла поклясться, все они были чистокровными. На четвертый день она заметила, что он приводит их в одно время. Поэтому в воскресенье ушла заранее, не желая даже косвенно участвовать в его играх. А когда вернулась немногим раньше полуночи, никого не было. Как и всегда до этого. Малфой никогда не позволял им остаться. Она поняла это, когда в очередной раз проснулась от липкого кошмара. Восемь утра, слишком рано для выходного. Но по другую сторону от двери слышался шум воды. Он принимал душ. Один. И её немного отпустило. Такая мелочь, но, Мерлин, стало чуть легче дышать. Всё повторялось по кругу. Кошмары, звуки из ванной, чтение, посиделки с друзьями. День сурка по-грейнджерски. И это устраивало. Её. Но не его. Когда план по выведению заносчивой Старосты девочек провалился, Малфой взбесился. Она раскусила его. Возможно, нужно было быть более спонтанным, но он привык все контролировать. Свой внешний вид, свои тренировки, свои отметки, свой секс. Поэтому исправно, ровно в 18:20 он приводил новую чистокровную потаскушку в свою комнату. И заставлял кричать. «О, Драко!». «Ещё, Драко!». «Салазар меня дери… Ах!». Нет, деру тебя я, Малфой. А Грейнджер слушает. И краснеет, он был в этом уверен. Вбиваясь в сочную шестикурсницу, он представляет, как стыдливый румянец заливает ее щеки, спускаясь на шею. Или, может, она запускает маленькую ручку к себе под юбку, лаская себя. Хотя нет, Грейнджер не была способна на такое. Грёбаная ханжа. — Сильнее, Драко! — и он слушается, набирая темп, врезаясь с влажными шлепками в горячее тело. И тут дверь хлопает. Она ушла. И это разозлило. Поэтому рука находит тёмные волосы и накручивает их на кулак. Ты всегда бежишь, идиотка. Громкий стон возвращает его к реальности. Переборщил? Ей больно? Как будто его это волнует. Но пульсация вокруг члена говорит об обратном. Когтевранка в восторге от его грубости. А вслед за ней, оргазм настигает и его. Вот так. А теперь пошла вон. И она уходит. Никаких истерик, никакого неповиновения. Никто не смел ему перечить. Никто. Кроме неё. Брюнетка оставила ему свои блядские красные трусики. Как будто мне нужны трофеи. Он избавляется от них и проходит в ванную. Опять этот запах. Даже роскошный гель для душа не перебивает его. Ты пропитала собой каждую мелочь. И за это я ненавижу тебя еще больше, Грейнджер. В её комнате всегда тихо. В отличие от него, она всегда ставит заглушающее. Даже, когда убегаешь отсюда, как сейчас. Что ты там делаешь? Читаешь, наверное. Корпишь над учебниками в свете тусклой лампы. Или поглощаешь очередной томик магловского недоавтора. Или плачешь. Я видел, как ты сдерживала слёзы, бросаясь в меня словами. «…действительно что-то умерло…» «…в моем глупом сердце по отношению к тебе…» Ты действительно глупая, Грейнджер. И дело тут не в оценках. «…не хотела пачкаться…» Но ты уже испачкалась. Извозилась по уши. Вода обрушивается на разгоряченное тело, и теперь его запах наполняет пространство вокруг. Смыть это все. Все эти мысли. Идеально заправленная кровать готова принять его в свои объятья. Не мусори там, где ешь. Не трахайся там, где спишь. Драко погружается в сон. И ему ничего не снится. А в соседней комнате, пару часов спустя, на измятых простынях Гермиона задыхается в слезах. На теле проступают разорванные капилляры. Она заметит их не сразу. Только тогда, когда скользнёт в тёплую после утреннего душа Малфоя ванну, чтобы украсть немного его запаха. Умоется, почистит зубы. Протрёт запотевшее зеркало рукавом. И кофта сползет с худого плеча. Гермиона поймёт, что отвратительные сны влияют на неё не только ментально. Они разрушают физически. И тогда ей станет по-настоящему страшно. Но это будет утром. А пока она беспокойно бормочет себе под нос слова, на которые, в прошлом, не хватило сил. «Пошла ты к чёрту, Беллатриса».