heal me

Погода за ночь совсем испортилась. Густой туман опустился на землю, укутывая замок в прохладу и морось. В такой обстановке спится особенно хорошо, а вялая рука отключает будильник на автомате и тут же прячется обратно под тёплое одеяло. Драко зарывается лицом в подушку, желая никогда не выходить из пухового плена, но жажда вынуждает подняться с кровати. Едва ступни встречаются с пушистым ковром, в голове что-то хрустит. Трещит, кричит, болит. Всё вместе. Похмелье беспощадно вонзает свои острые когти в виски. — Ох, Годрик… Тео был прав. Бодроперцовая настойка сегодня понадобится им всем. Каждый шаг отдавался тупой болью в затылке, пока Драко искал нужное зелье. Но его не было. Тяжело вздохнув, он прошёл в ванну и включил душ на максимальный напор. Ледяные струи врезались в тело, отчего кожа покрылась мурашками, а затем и вовсе онемела. Он стоял так неприлично долго, пока не стало трудно дышать. Завернулся в полотенце, прошёл босыми ногами к умывальнику и почистил зубы. По ту сторону зеркала на него смотрел падший ангел. Взъерошенные влажные волосы, налитые кровью глаза, отёкшие красные губы… с воспалённой ранкой, как от укуса. Драко слизнул выступившую кровь и облокотился на раковину. На шее виднелись небольшие тёмные пятнышки. Пара у ключицы, и несколько на шее. Засосы, которые ему очевидно оставила… Грейнджер. Вчерашний вечер беспардонно вторгся в сознание Драко, возвращая его назад. К холоду коридоров, а потом и к горячим губам. Отвечающим, сладким, алчущим. Твои поцелуи заслуживают премии Варнавы Финкли. Драко заставил себя остановиться вчера, и это было в новинку. Он привык доводить дело до конца. Поцелуи — всегда прелюдия и никак иначе. Малфой не относился к той категории парней, которые зажимают девчонок на вечеринках и довольствуются их губами. Может, в четырнадцать это и могло сойти за неплохое развлечение, но сейчас… Девственница Грейнджер, которую остановил Драко Малфой. Рехнуться можно. Она хотела его, в этом Драко не сомневался. Но что-то подсознательно заставило его прекратить. Он был готов трахнуть её прямо на том столе. И ей бы наверняка понравилось, будь это не впервые. Однако он ушёл сам, игнорируя насмешливый голос Люциуса на закорках сознания. Но ведь тебя нет здесь, правда, отец? И шёл бы ты к дьяволу. Перед сном он раз за разом прокручивал момент столкновения в их гостиной. Не эту неожиданную для обоих близость, хотя она навсегда отпечатается в его памяти. Куда сильнее его впечатлила реакция Грейнджер на него. Она всё слышала, и, будь он на её месте, должна была выслать его подальше, а не целовать в ответ. Ты теперь знаешь, Грейнджер, насколько я прогнивший. Трус, который так испугался твоих чувств, что почти отправил к праотцам. А ты, видимо, психопатка, раз позволяешь мне делать с тобой всё это. Ты была готова отдать мне свою девственность, зная обо всех моих мерзких тайнах. Сумасшедшая. Херова тонна пищи для размышлений. Жри, не обляпайся. Переодевшись, он еще раз осмотрел свое отражение. Форма почти вернулась, крепкие мышцы отчетливо просматривались под натянутой светлой кожей. И метка, которая хоть и посветлела, но все так же располагалась на левом предплечье. Напоминая обо всех его грехах. Домашние брюки на бёдрах сидели низко, а футболку он решил не надевать, наслаждаясь ощущением утренней прохлады на всё еще влажной коже. Драко повернулся к двери её комнаты. Видит Мерлин, он не собирался вламываться к ней с утра пораньше, но ситуация была безвыходной. Без настойки он не доживет и до завтрака. Кроме того, судя по стойкому аромату лаванды, Грейнджер проснулась раньше него. Два коротких удара, и он нажимает на ручку, проходя внутрь.

***

Гермиона проснулась раньше обычного. Впервые за долгое время ей снились какие-то сны. Не кошмары, что-то, что она не вспомнила, когда открыла глаза, но сегодня ощущения были другими. Чувства обострились, чего обычно не бывает после приема успокоительных. Будто ты снимаешь перчатки и прикасаешься к чему-то фактурному, ощущая кожей каждую мелкую деталь. Лежала в постели, она перебирая события вчерашнего вечера. Тогда в гостиной Гермиона почти забыла, что заставило её нестись по тёмным коридорам, когда их губы соприкоснулись. Омут с малфоевскими чертями, в который она бросилась без особых раздумий. А сегодня утром благодарила его за то, что он остановился. Это было так правильно, что стало неудобно перед самой собой. Это не ты, Гермиона. Ты же не бросаешься мужчинам на шею. Мужчине. Единственному, на кого так реагировало твоё тело. Теперь не только глупое сердце сдало свои позиции. Душа пока металась от рациональности к чувствам, а мозг продолжал стойко держать хлипкую оборону. Правда, сейчас всё стало сложнее. Когда она узнала о его мотивах, первым желанием было повторить хук, который уже однажды поставил «мелкого и отвратительного таракана» на место. Ты извинялся за трусость, Малфой? За то, что чуть не прикончил меня, раздосадованный моим стыдом? Но ты просчитался. Тогда мне не было стыдно за любовь к тебе. Я боялась. Боялась, что ты увидишь мою смерть, зная, что я любила тебя. Боялась, что, то хорошее, что я нафантазировала о тебе, умрет в ту же секунду, как мое сердце затихнет навеки. А потом большой и грозный дракон сбил её своими вкрадчивыми поцелуями. И она сдалась. Мама однажды сказала ей: всегда ищи в людях что-то хорошее. И она искала, в нём — больше, чем во всех остальных. Когда ты влюблён, то находить плюсы становится проще простого. И еще проще — находить оправдания. В первую встречу с Люциусом, когда они были совсем детьми, Гермиона увидела это в Малфое. Он так отчаянно хотел походить на своего отца, так усердно пытался угодить ему. Юный и окрылённый собственным превосходством над ними: «нищим», «сиротой» и «грязнокровкой». Отеческие стереотипы приживались в неустойчивой детской психике как сорняки на ухоженной лужайке, крепко и на совесть, подкрепляясь неоспоримым авторитетом и безнаказанностью Малфоя-старшего. «Она ведь нравилась мне» Приправьте это невнятной симпатией к грязнокровке, и вот, появляется жгучая ненависть к самому себе, включающая защитную реакцию в виде агрессии, направленной на всех вокруг. Особенно на неё. А потом вступление в ряды Пожирателей. Гермиона чуть ли не единственная, кто понял это сразу, когда увидела его, бледного и еще более злого, чем обычно. Наверняка дико травмирующий опыт, с учетом постоянно нависающей угрозы над семьей. Да и всем миром. Она даже не сомневалась, что он не разделял взглядов Тёмного Лорда. Просто, как и всегда, следовал за своим отцом. Защищал мать. Отличное оправдание, не так ли? Всё это оправдывало тебя тогда. Ровно до момента, когда ты направил палочку в мою сторону. Но что дальше? В Мунго я поклялась ставить себя на первое место, научиться думать о самой себе больше, чем о других. И всё равно пошла врать Визенгамоту. Иррациональная Гермиона Грейнджер и ее стокгольмский синдром. После вчерашнего разговора Гермиона вычеркнула стокгольмский синдром из своих симптомов. Она решила спасать его для себя, потому что не смогла бы жить с мыслью, что у нее был шанс помочь, которым она не воспользовалась. В конце концов, она действительно не ошиблась в нём. Он правда испытывал к ней что-то помимо ненависти, и сейчас это было отчетливо видно. Сожалел, даже попросил прощения. Полный бардак. Еще больше её волновал Люциус. Малфой осёкся, упомянув его вчера, и то, как Блейз понимающе качнул головой… Странно, с учетом того как всегда Драко гордился своим отцом. На ум пришли те материалы, которые она изучала при подготовке к свидетельствованию. Тогда Гермиона даже немного зауважала Беллатрису, которая на своих допросах кричала о невиновности своего племянника, защищая его как-то слишком отважно. Но министерские пергаменты не содержали ни одного упоминания Люциусом своего сына. Ни слова о том, какую роль он играл, пока был Пожирателем, ничего, что могло бы обелить или очернить его репутацию.Словно Драко вообще для него не существовало. Логическая цепочка никак не могла выстроиться, а уж тем более связать полученную информацию с тем, что она видела на протяжении этих лет. В глубине души ты знаешь, что простила его еще тогда, на поле боя, увидев, как он бежит со своей палочкой наперекор Лорду. Простила и хотела больше никогда не встречать его. Пообещала себе похоронить любую, даже маломальскую мысль об этом человеке. Но вотвы снова рядом, и собственные запреты с грохотом рушатся. И ты позволяешь этому случиться. Почему? Вздохнув, она взяла из шкафа длинную футболку и пошла в душ. Горячая вода прогоняла остатки сна и тяжелых размышлений, и Гермиона наконец-то расслабилась. Невозможно так долго обмусоливать один разговор, при котором тебя вообще не должно было быть. И на смену ему приходят другие, более приятные воспоминания. Субботний поцелуй еще не остыл на губах, а то, что последовало за ним… Никто и никогда не касался её так. Она делала с собой подобные вещи не один раз, но то, как это ощущалось с ним, не шло ни в какое сравнение. Его запах, его голос, его прикосновения — всё это поджигало какой-то невидимый фитиль внутри неё. Химия. Магия. Или шутка природы, потому что такие противоположности как они не должны были так восхитительно соприкасаться друг с другом. Возбуждение пришло неожиданно, и Гермиона с удовольствием поддалась этому порыву. Прикрыла глаза и позволила руке найти самую чувствительную точку на теле. Хорошо, но не так, когда это делал он. «Расслабься, Грейнджер» Тихий всхлип скрылся за шумом воды, и Гермиона закусила губу. «Позволь мне сделать тебе приятно» Воображение мгновенно нарисовало подходящую картинку с Малфоем, стоящим перед ней на коленях прямо сейчас. Бледные руки, обнимающие её бедра, и горячий язык вместо её пальчиков. Она бы схватила платиновые волосы, влажные от воды, и притянула бы его за них ближе к себе. Бесстыдно и не жалея ни о чем, плавясь под свинцовым взглядом его глаз. Пара лёгких движений и долгожданная разрядка на мгновение уносит её далеко из душевой их общей ванной, оставляя за собой лишь приятное расслабление. Совсем не как вчера. Уже в комнате Гермиона переодевается и садится на застеленную кровать, приманив Живоглота к себе. На сегодня у нее совершенно никаких планов, а до начала завтрака еще больше часа. Поэтому она берет простенький магловский роман и, прислонившись спиной к стене, окунается в чтение, из которого через некоторое время её вырывает громкий стук и открывающаяся дверь. — Малфой? Он выглядит… своеобразно. Будто из её фантазии. Мокрый, но в штанах. Возьми себя в руки. — Грейнджер, — он даже не смотрит на неё, проходя внутрь. Капельки с волос стекают по крепкой шее, на которой едва виднеются доказательства её вчерашнего безумия, оставляя влажные дорожки и задерживаясь в ямочках над ключицами. Поймать бы их языком… — Ты что здесь… — Драко садится на кровать, откинувшись на стену, как она, и прикрывает глаза, — Что ты делаешь? Малфой на твоей кровати. Опасное сочетание, Гермиона. — Если ты продолжишь так орать, Грейнджер, я собственноручно оторву свою голову. Она отползла от него подальше, к изголовью кровати, и сложила руки на груди. Первое желание было вскочить и выбежать за дверь, но это была её комната. Её территория. Гермиона злилась. — Я жду объяснений, — на порядок тише. Классическая ухмылка и закрытые глаза смотрелись невероятно забавно. Какой-то новый уровень наглости. Теперь ему даже не нужно держать зрительный контакт, чтобы раздражать. — Я умираю, Грейнджер. Мне нужна бодроперцовая настойка. Ах, вот оно что. У мистера Малфоя похмелье! — Думаю, мадам Помфри не откажет тебе в такой просьбе. Драко приоткрыл один глаз, забавляясь тому, как она еще сильнее прижала руки и вздёрнула бровь. Вот он, его любимый тип Грейнджер. Смущена и готова к атаке. Восхитительно. — Если бы я мог туда дойти, так бы и сделал. Даже не сомневайся, мисс Грейнджер. Усмехнулась. Формальное обращение сейчас звучало как-то иначе. Словно это была их личная шутка. Какие шутки, Гермиона? Забыла, с кем говоришь? Малфой, будто подслушивающий её мысли, ухмыльнулся сильнее и снова прикрыл глаза. Возмутительно, неловко, но, Мерлин, до чего красиво. Решив, что он не представляет никакой угрозы, Гермиона перегнулась через его бедра и выудила из прикроватной тумбочки флакончик с зельем. — Вот, — вложила его ему в ладонь, — А теперь уходи. Драко открыл глаза и повертел бутылочку между пальцами. Получил что хотел, а значит можно уходить. Конечно, он не был немощным, но они так давно не препирались, как в старые добрые, что он не смог отказать себе в этом удовольствии. — А вода? Хочешь, чтобы у меня дым из ушей пошел? Гермиона закатила глаза. Сегодня он заставлял её нервничать сильнее, чем обычно. Во-первых, вторгся в её и личное пространство, во-вторых, вопреки её желаниям, отказывался покинуть комнату, и, в-третьих, что хуже всего, его присутствие сейчас, особенно после того, чем она занималась в душе, казалось максимально неловким. Но, судя по его виду, Малфою правда было плохо. Поэтому сжалившись над ним, она встала и пошла доставать кружку. Наргл с тобой, Малфой. Пока Грейнджер наливала воду, Драко огляделся. Комната была таких же размеров как у него, но с совершенно другой обстановкой. Кровать стояла напротив окна, перед которым располагался письменный стол с хаотично разложенными книгами и пергаментами. На нём, в самом углу, стояла колдография в несуразной рамке, с которой на него глядели детские улыбающиеся лица Золотого Трио. Тумбочка была слева у двери, и ему стало любопытно, почему она не поставила её рядом с изголовьем. Шкаф находился по правую сторону от двери и доходил до окна. На полу, в тон покрывалу, вишнёвого цвета ковёр, на котором сидел её кот, следящий за каждым его движением. Желтые глаза встретились с серыми, и, словно дождавшись какого-то сигнала, Живоглот запрыгнул на колени Драко, сворачиваясь клубочком. Гермиона застыла с полной кружкой в дверном проёме. Глотик, да что с тобой не так? — Он такой лохматый, Грейнджер, — Малфой приподнял бровь и запустил длинные пальцы в золотистую шерсть. — На себя бы посмотрел, — она забрала флакон из руки Драко, игнорируя маленький разряд тока, прошедший под кожей, когда их пальцы соприкоснулись, и накапала несколько капель в чашку, — Пей и уходи. — Merci, Mademoiselle, — Драко взял протянутую кружку и, сделав первый глоток, закашлялся, — Мерлин, ты сколько туда налила? Гермиона, осознавшая, что он не скоро отсюда уйдет, обреченно вздохнула и села обратно. — Французский? — вопрос прозвучал раньше, чем она успела себя остановить. — Я аристократ, если ты забыла, — Малфой сделал еще глоток и поморщился, — Мы с детства изучаем как минимум один иностранный язык. — Почему я не знала об этом? — она и не думала, что он станет отвечать на это. — Не то чтобы мы много разговаривали, Грейнджер. Гермиона задумалась. В действительности, все их прошлые диалоги скорее походили на баталии. Оба оттачивали мастерство злословия друг на друге. Упражнялись в остротах, иногда чересчур усердно. Так было до войны. А теперь… Она перевела взгляд на окно. Небо посветлело, но туман никуда не делся. Комната всё еще была немного погружена во мрак, и это разряжало обстановку. Темнота располагала к тайнам. Ночью все разговоры более искренние, а чувства не скованы стеснением. Другое дело — день. С восходом солнца все сожаления и сомнения обретают вес, вытесняя призрачную иллюзию нереальности. Поэтому, зацепившись за эту мысль, Гермиона решилась на первый вопрос. — Вчера ты был серьезен? Драко уставился на чашку в своих руках. Мне бы твою смелость, Грейнджер. Глупо было с моей стороны полагать, что ты замнёшь эту тему. — Касательно чего? — Твоих извинений. — Что заставляет тебя сомневаться? — То, что ты был пьян, — и то что ты Драко Малфой, — Думала, это очевидно… Отличный момент, чтобы откатить всё назад. Но она не глупа, да и какой теперь уже смысл? — Я был достаточно трезв, чтобы уйти спать, когда ты приходила в себя после нашего маленького свидания на письменном столе, — искоса взглянул на неё, наслаждаясь таким грейнджеровским румянцем на нежных щеках, — Так что, думаю этого достаточно, чтобы понять, был ли я серьезен, когда просил прощения. Твоя очередь — почему ты плакала? Гермиона рассматривала собственные руки, соображая, что на это ответить. Я плакала, потому что узнала, что мои чувства были взаимны. Я плакала, потому что всё могло сложиться иначе. Я плакала, потому что сожалела о том, через что ты прошел в темницах. Я плакала по мальчику, которого не любил даже собственный отец. Я плакала, потому что вопреки всем твоим поступкам, я продолжаю желать тебя. — Я плакала, потому что, — она внезапно замолчала, когда логическая цепочка в её голове замкнулась — вот причина, почему ты здесь, с ним, — Я винила тебя в том, что случилось. В том, что ты почти убил меня, только из-за того, что тебе показалось, будто мне стыдно за то, что вытащила из моих мыслей Беллатриса. Но, — она посмотрела на него, — Если бы пятое проклятье принадлежало ей, я бы не выжила. И даже отражающее заклинание не спасло бы мою жизнь. Гермиона была удивлена своим словам не меньше него. Вывод, который только что пришел ей на ум, заставил Драко безмолвно наблюдать за ней. «Показалось»? Мне показалось? — Потому что сила Круциатуса зависит от того, насколько волшебник ненавидит человека, которого проклинает? — ты права, Грейнджер, тогда я ненавидел себя куда сильнее, чем тебя, — Но это ничего не меняет. Я сделал это. А тебе пришлось пить Липфилин и… — Но если бы этого не произошло, я бы здесь не сидела, верно? Грейнджер — адвокат дьявола. Кто бы мог подумать? — Что мне показалось? — он обязан был узнать это, — О чем ты говорила? Ну, и молодец же ты, Гермиона. — Мне не было стыдно, — она внимательно подбирала слова, не смотря на него, — Я боялась. Драко поставил кружку на тумбочку, оборачиваясь к ней. — Боялась чего? — Того, что будет дальше, — Мерлин милостивый, кто тянул меня за язык, — С тобой. Что? ЧТО? — Так, ты хочешь сказать, что находясь на волоске от смерти, ты думала о том, что буду чувствовать я, когда… — он не знал, как продолжить предложение, слова просто закончились. Драко смотрел на неё так, будто видел впервые. В голове — абсолютная пустота, а в груди… Ты только что дала мне индульгенцию, которую я нихрена не заслужил. — Уверена, что не ошиблась на мой счет, Грейнджер? Гермиона молчала, обнимая себя руками и разглядывая письменный стол. А что на это ответишь? Она и так знала, как всё глупо и плохо. Полный бред. Он не должен был узнать этого ровно так же, как и ей не следовало слышать его вчерашнего разговора с Блейзом. Но так случилось, что теперь он знает, а она всё слышала. Один — один. Внезапно её руки коснулись прохладные пальцы. — Откуда это? — Драко прошелся большим пальцем вокруг тёмного и болезненного на вид синяка, берущего начало над локтем и перетекающего до середины плеча. Гермиона вздрогнула, но не отодвинулась. — Ну, знаешь, — удалось слегка улыбнуться, — Бегала по коридорам в темноте и не вписалась в поворот. У тебя тоже, — протягивает другую руку к его лицу, пробегаясь пальчиком по краю нижней губы. Драко задержал дыхание, стараясь не поддаваться низменным порывам и не портить то, что они тут настроили. Желание обхватить губами подушечку её пальца и посмотреть, как она снова покраснеет, было почти болезненным. Но, слава Мерлину, она убрала руку. Правую, именно ту, на которой его невменяемая родственница высекла такое любимое им ранее слово. Гермиона заметила его взгляд и скрыла побелевший шрам за спиной. Он отпустил её плечо и снова потянулся за кружкой, находя незамеченные до этого таблетки. — Они помогают, да? — он рассматривал замысловатую упаковку, — Осталось всего двенадцать. — Двенадцать? — забрала пластину. Она что, пропустила вчерашнюю таблетку? Да быть не может. Хотя, в каком состоянии она добралась до комнаты — одному Живоглоту известно. Не включая свет, стянула себя одежду и укуталась в одеяло, желая как можно скорее уснуть, прежде чем её мозг начнет анализировать произошедшее. Вот почему сегодня всё такое яркое и другое. Я не приняла лекарство. Но разве это не хорошо? Значит, есть накопительный эффект. — Что-то не так? — он наблюдал за сменой эмоций на её лице. — Нет, все нормально. — Значит, второй аптечной вылазки не предвидится? — Надеюсь, что так. В действительности сейчас лекарства волновали её в последнюю очередь. Нападения Пожирателей, приехавшие в Лондон родители и Малфой. Вот, что находилось во главе списка нерешенных проблем. Драко подался вперед и взял её ладонь в свою, вынуждая Гермиону поднять глаза. Ему было необходимо касаться, чувствовать тепло её тела. Потому что без этого вой мыслей становился практически невыносимым. А сейчас все затихло. Кинестетик. И снова, я не ошиблась. — Ты ненавидишь меня? — вопрос прозвучал неожиданно, и Гермиона вздрогнула. Должна ли она ненавидеть его? Наверное, в рамках всего, что с ними произошло, это было бы логично. Но чем дальше всё заходило, тем больше она понимала, что то, что озвучила Лестрейндж, было правдой. — Нет. Драко посмотрел на её ладошку, такую маленькую в сравнении с его рукой. Под тонкой кожей виднелись голубоватые венки, исчезающие из вида ближе к запястью. А потом поднял её к губам, оставляя лёгкий поцелуй на хрупких костяшках. Не то в благодарность, не то снова прося прощения. Обезоруживающая нежность заставила бабочек в животе зашевелиться. Снова. Пойми меня, Грейнджер. Ты же лучшая ведьма курса. Ты должна понять. И она поняла, переплетаясь с ним пальцами. Они так и сидели, пока трель будильника не нарушила установившуюся тишину. — Пора на завтрак, — Гермиона нехотя освободилась из ласкового захвата. Драко сделал последний глоток и кивнул, отмечая, что похмелье отпустило. Как новенький. Поднялся с кровати, оставляя кружку на тумбочке, и потянулся. Гермиона поспешно отвела взгляд, не желая потакать и без того разбушевавшейся утром фантазии. — Спасибо за помощь, Грейнджер, — он начал уходить, но у самой двери остановился, повернув голову в бок так, чтобы она видела его профиль, — И прости меня. Теперь я абсолютно трезв, — а потом покинул комнату, прикрывая за собой дверь.