Искусство жить

Январь, 23 03:17 Мысли путались. Каждый раз, когда Алек прикрывал веки, он видел перед собой глаза, полные боли и разочарования с отголосками презрения, ненависти и вдребезги разбитых надежд. Он уже видел этот взгляд тысячу раз. Точно также на него смотрели родители, сея в нем, ещё таком юном и неопытном, первые семена страхов и сомнений. Затем тоже самое он видел в отражении глаз младшей сестры и приемного брата, для которых он должен был стать примером. И он стал, в некотором смысле. Примером, которому никто из них никогда не последует. Какая-то часть его по-настоящему надеялась, что время, когда он испытывал стыд и унижение, осталось в прошлом. И в этой новой, лучшей жизни, где у него снова была семья, где он наладил отношения с матерью и даже обрел любовь, ему искренне хотелось верить, что его положение определено и незыблемо, но даже эта вера вконец оставила его, когда он увидел то же выражение, которого так боялся, в глазах единственного человека, которого когда-либо по-настоящему любил. В глазах Магнуса. Он не спал которые сутки подряд. Снова, как месяцами ранее, он курил, сидя на подоконнике, и вслушивался в шум ночного города, чтобы заглушить истошные вопли собственных демонов. Снова, как и до встречи с Магнусом, он не мог заснуть, смотря в потолок и отсчитывая секунды проносящейся мимо ночи. С того момента, как он видел Магнуса в последний раз, стоя на лестничной клетке перед дверью в его квартиру, Алек медленно сходил с ума, раз за разом проматывая в голове произошедшие с ним события и вспоминая их до мельчайших подробностей. Доводя себя до исступления. Магнус не побежал за ним в попытке остановить, как он думал. Алек боялся, что тот и вовсе не даст ему уйти, заставит говорить, и в конце он просто не выдержит и снова сорвется в паническую атаку от невозможности сдержать собственные эмоции. И если уж быть до конца честным, тот крошечный котенок, поселившийся где-то в нем и совсем недавно со страхом и любопытством открывший свои маленькие глазки, ведомый ласковой, заботливой рукой Магнуса, в тайне умолял об этом. Ведь если бы Магнус не дал ему уйти, то они смогли бы быть вместе, правда? Но Магнус ничего не сделал. В действительности он просто стоял и смотрел пустым взглядом куда-то сквозь Алека. По его раскрасневшимся щекам текли слезы, но он не издал ни звука, даже когда Лайтвуд развернулся, чтобы уйти. Жизнь Алека вновь разделилась на «до» и «после». Он вышел из дома, чувствуя тошноту и головокружение, кое-как добрел до ближайшего переулка и дрожащими пальцами зажег сигарету. К горлу подступала истерика, он пытался глушить ее, но слезы буквально душили, а от его нелепых попыток успокоиться становилось только хуже. В конце концов его стошнило от кашля и едкого сигаретного дыма, которым он поперхнулся, пытаясь унять подступающую волну паники. Ему было чертовски паршиво. Всю ночь он провел, шатаясь по переулкам и безлюдным улицам, ничего не соображая и мечтая только о том, чтобы навсегда забыться. Когда Алек наконец вернулся домой, только с третьей попытки неловко попав ключом в дверь, он прошел на кухню и залпом выпил несколько бокалов ледяной воды. Вообще-то хотелось водки, но ослабленному, больному организму было уже плевать, чем травиться. Выждав пару минут, он зашел в свою комнату, сбрасывая с себя слегка испачканную рвотой одежду, и, оставшись в одних боксерах, побрел в ванную. От взгляда в зеркало ему снова захотелось рыдать. Алек думал, что забыл, каково это, — смотреть на себя, упиваясь превосходством разочарования в самом себе. Он прожигал отражение немигающим взглядом, раз за разом мысленно повторяя «Ты заслужил это…», «Ты такое дерьмо, ты это заслужил…», «Ты дерьмо, дерьмо, дерьмо…». Истерика вернулась так неумолимо быстро, что даже не дала ему опомниться. Он все ещё смотрел в зеркало, по его лицу бесконтрольно стекали слезы, а пальцы с такой силой сжимали ободок раковины, что тот готов был треснуть. И когда бесконечный, неумолимый поток сводящих с ума мыслей доконал его, Алек с такой силой ударил кулаком в зеркало, что оно громко треснуло, разбиваясь и рассыпаясь на мелкие осколки прямо в раковину и ему под ноги. Его глаза так сильно заволокла пелена слез, что он видел лишь неясные пятна крови на руке, груду осколков и собственное отражение в них как олицетворение разбитой вдребезги надежды на новую жизнь. Потерявшись в тумане собственного ужаса, Лайтвуд опомнился только тогда, когда Изабель, его маленькая сестренка, с такой силой затрясла его за плечи, крича что-то, что он интуитивно испугался за нее. Ему потребовалось много времени, чтобы прийти в себя. То утро он помнил обрывками, в которых Иззи забинтовывала ему руки, а Джейс кружками пихал в него успокоительное. А ещё он помнил теплые руки матери, которая гладила его по голове, пока он забывался тревожным сном от таблеток, и её тихий шепот. Проснувшись спустя несколько часов, Алек думал, что всё это дерьмо ему приснилось в кошмарном сне. Но только взглянув на свои перебинтованные костяшки и встревоженные глаза сестры, он понял, что его дерьмо всё-таки было реальным. От бинтов он избавился сразу же, несмотря на то что Джейс буквально орал на него, как и выбрался из дома, отправившись в единственное место, где он мог хоть немного отвлечься — на работу. По крайней мере, так он думал до тех пор, пока воспоминания о Магнусе снова не навалились на него тяжелейшей ношей. Уйти с головой в дела у Алека вышло только попытки с десятой, когда он наглотался крепкого кофе и понял, что если он не перестанет думать о Магнусе, то просто сорвется, бросит всё и сделает с собой что-нибудь непоправимое. Он был в порядке. Или по крайней мере он надеялся, что будет. Около трех дней Алек провел в офисе, изредка разговаривая с кем-либо и односложно отвечая на любые вопросы о своем самочувствии. Люк, конечно, заметил его синяки под глазами, разбитые руки и совершенно отсутствующий вид, но тем не менее не сказал ни слова. По правде сказать, Алек был удивлен, что тот и вовсе не уволил его после того, как он поступил с Магнусом. Напротив, Люк, казалось, сочувствовал ему, то и дело бросая на Алека обеспокоенные взгляды. Только вот самому Лайтвуду от этого сочувствия становилось ещё более паршиво. Алек буквально ненавидел себя за то, что вместо того, чтобы быть благодарным Магнусу и радоваться за то, что теперь у того будет шанс на нормальные, настоящие отношения, он страдал как животное и лез на стену от желания повернуть время вспять. В глубине души Алек понимал, что сделал так, как будет лучше для Магнуса, что было для него самым важным. Но, несмотря на это, он также сгорал от отчаяния и боли и понятия не имел, как помочь себе. Мысль о таблетках он отмел сразу. Нужно было сцепить зубы и, сука, просто перетерпеть всё это. Что он и делал каждый божий день, приходя на работу и снова пытаясь писать, ответственно выполняя задания босса. Больше всего на свете хотелось сдаться. Броситься с моста или что там ещё люди делают из-за безумной любви или сломанных жизней. Но почему-то стоило Алеку всерьез подумать об этом, как образ страдающего от горя Магнуса сразу же заставил его выкинуть из головы эти ненормальные мысли. Он сможет, справится. Он сделает Магнуса счастливым и вынесет всё это, как бы больно ему ни было. Слишком уж он привык к тому, чтобы забывать о самом себе, когда дело касалось дорогих ему людей.

***

19:49 Закрыв ноутбук, Алек устало потер глаза, роняя лицо на сложенные на рабочем столе руки. Спать хотелось нестерпимо, но его собственный организм обманывал его — стоило ему коснуться головой подушки, как мозг моментально начинал заполняться гнетущими мыслями, а демоны выбирались из-под кожи, облизывая конечности и заставляя его прислушиваться к своим ощущениям с утроенной силой. Он знал, что сон был ошибкой. И он боялся засыпать, чтобы снова не видеть полные разочарования и ненависти кошачьи глаза. Его уединение в почти пустом офисе было прервано тихим стуком в дверь. — Эй, малыш, — позвал его Люк, выглядывая из-за двери кабинета и осматривая Алека внимательным, обеспокоенным взглядом. — Ты не спишь? Приподняв голову, Лайтвуд активно заморгал, чтобы стряхнуть с глаз усталость и, чуть улыбнувшись, помахал в ответ головой. — Зайди ко мне прямо сейчас, — попросил мужчина, устало вздыхая. — Есть разговор. Напряженный тон его босса не вызвал в Алеке ни единого хорошего предчувствия. Лихорадочно пытаясь понять, что именно он мог сделать не так, Алек пришел в одному единственно верному выводу — Люк хочет поговорить о том, что произошло между ними с Магнусом. От волнения и страха у него должно было мгновенно пересохнуть в горле. Он знал, что поступил как последняя сволочь и что Люк должен теперь ненавидеть его так же сильно, как и все остальные люди в его жизни. Но после последних нескольких суток, которые он провел в абсолютном самоуничтожении, на какие-либо эмоции у Алека уже просто не было сил. Он устало поднялся и прошел вслед за боссом в просторный кабинет. На столе Люка, как и всегда, было идеально чисто, а воздух сильно пропах крепким кофе. Алек сел в кресло, стоящее напротив стола, повержено встречая обращенный на него взгляд мужчины. — Ты помнишь, как несколько недель назад я говорил тебе, что Элдетри хочет реорганизовать издательство? — издалека начал Люк. — Есть вероятность, что он продаст часть бизнеса кому-то другому и тогда многое здесь может измениться. — Да, — кивнул Лайтвуд. Виктора Элдетри он помнил хорошо — самовлюбленный ублюдок, владевший местом, где Алек получал свое скромное жалование не за отлично выполняемую работу, а лишь по причине глубокой привязанности к нему Люка. Друг другу они не понравились с самой первой встречи, а Алек никогда не умел пускать людям пыль в глаза. — Что ж, он…, — тяжело вздохнув, Люк сцепил ладони, наклоняясь ближе. — Он дал распоряжение сократить штаб. — Ох… Алек не знал, что сказать. — Мне очень жаль, малыш, — вновь продолжил мужчина, давая Лайтвуду несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное. — Я пытался убедить его, что ты очень нужен здесь, но он не стал слушать. — Ничего, я…, — воздуха в легких не хватало даже на полноценную мысль. — Я понимаю. Он ни черта не понимал. И без того лишившись самого дорогого, что у него было, Алек не был готов потерять ещё и работу. Да, платили ему мало и на это действительно сложно было жить, но он так сильно любил то, что делал. Он вдруг резко почувствовал, как проваливается с головой в воду, перекрывающую ему кислород. Миллионы вопросов «что теперь?» и «что дальше?» завертелись сумасшедшим вихрем в его голове, но он не мог найти ответ ни на один из них. Вся его жизнь в один момент оказалась перечеркнута огромной жирной линией, у которой не было ни начала, ни конца. Он думал, что работа станет его якорем в океане бесконечной тоски и абсолютной безысходности, но он лишился и этого. Теперь он окончательно потерял всё, что ему было дорого. — Мне правда очень жаль, Алек, — попытался подбодрить его Люк, очевидно, проникнувшись совершенно потерянным взглядом, которым Лайтвуд прожигал теперь собственные подрагивающие пальцы. — Но я напишу тебе хорошую рекомендацию, чтобы ты смог устроиться на работу. Если ты захочешь, я могу даже отослать их в несколько неплохих мест. Что думаешь насчет TIME(1)? Им там всегда нужны талантливые начинающие журналисты. — Да, это… Звучит здорово, — хрипло выдавил Алек, давясь звуком собственного голоса. Находиться в кабинете Люка вдруг стало паршиво до тошноты. Бесконечно хотелось убраться подальше, забиться в угол и, что хуже всего, рыдать навзрыд. Алек не мог больше сидеть в чертовом кресле, которому он больше не принадлежал, под этим отеческим взглядом мужчины, который хотел помочь ему, спасти от всего этого кошмара. Вот только он не знал, что спасать уже было нечего. Медленно поднявшись на ватные ноги, Алек обошел кресло, направившись к выходу из кабинета. Ему срочно нужно было уйти, сбежать, его демоны рвались наружу с такой силой, что он едва сдерживал их, сдирая собственные ногти до крови. Это было нечестно, вот так поступать с Люком после всего, что он делал для Алека с самого начала, но иначе он просто не мог. Он попытался уйти, и когда уже готов был открыть дверь кабинета, в который, он знал, он никогда больше не вернется, его снова настиг голос Люка. — Малыш, — позвал его мужчина. Крепко сжав в ладони дверную ручку, Алек задержал дыхание, чтобы не позволить себе сдаться сейчас. — Ты в порядке? Но в эту минуту он оказался слишком слаб, чтобы бороться с самим собой. — Нет, — на выдохе прошептал Алек, в каком-то остервенении начав мотать головой из стороны в сторону, повторяя: — Нет, нет, нет, нет… Ноги больше не держали его, а дрожащая рука соскользнула с дверной ручки, безвольно опускаясь вдоль тела. Алек упал на колени, роняя голову на грудь и чувствуя, кажется, десятки соленых капель, стекающих по его щекам. Люк бросился к нему, подхватывая его практически на руки и опускаясь на пол вместе с ним. Должно быть, он не на шутку испугался, а его темные глаза всматривались в лицо Алека с шоком и жалостью, пока мужчина судорожно пытался понять, что делать дальше. Алек же не видел ничего. Вырвавшаяся из глубин его подсознания волна отчаяния и боли вылилась на него бесконечным потоком, и он снова и снова тонул в нем, захлебываясь слезами и не находя в себе сил контролировать дыхание. Так, что вскоре он начал задыхаться. Люк, сидя на полу, прижимал его, полулежащего, к своей груди, и раз за разом умолял его дышать, дышать, дышать. И Алек так искренне хотел этого, но был настолько поглощен эмоциями, что от нелепых попыток судорожно глотать воздух через рот его накрыл дикий разрывающий глотку в клочья кашель. Его трясло так сильно, что он не мог контролировать свое тело. Дрожали не только руки, теперь словно каждая мышца в теле взрывалась от напряжения. Он отчетливо ощущал, как горько воет тьма внутри него, как сковывает легкие от боли в груди, и он хотел остановиться, но эти тайфуном накрывающие эмоции, накопленная усталость и душераздирающая боль были сильнее его. Алек давился слезами, хрипами, собственными бесконтрольными эмоциями, забываясь в ощущениях абсолютной потерянности и горького разочарования настолько сильного, что где-то на краю сознания он испугался, что его сердце просто не выдержит. Ему потребовалось множество минут, рваных вдохов и полузадушенных выдохов, множество слов, которые произносил Люк в попытке привести его в чувства, пусть он и не понимал ни одно из них. В конце концов он начал понемногу приходить в себя. Глаза и щеки щипало от слез, горло саднило от кашля так, словно он несколько часов подряд орал в пустоту, всё тело трясло мелкой дрожью, а зубы с силой стучали друг о друга от только что пережитой бури. Уткнувшись лицом в плечо Люка, Алек медленно возвращался к самому себе под его тихий, умиротворяющий голос, полный непоколебимой уверенности в том, что всё ещё будет хорошо. — Тихо, тихо, — повторял Люк, слегка покачиваясь вместе с Алеком так, как родители всегда убаюкивают своих детей. — Ты справишься с этим, малыш. Ты должен. — Я не знаю как, — выдавил Алек, содрогаясь от очередного приступа кашля. — Ты знаешь, — настаивал Люк, сжимая его плечи. — Но мне страшно…, — глупые слезы бесконтрольно катились по его лицу. — Мне так страшно… — Я знаю, малыш, я знаю. Принимать себя таким, какой ты есть, очень страшно. Но это часть жизни, слышишь? — мужчина улыбнулся, взъерошив широкой ладонью темные вихры Алека. — Человека создают не только хорошие поступки, но и плохие, и наша задача научиться жить в гармонии с этим. — Я столько всего натворил… — Тшш, не надо, не осуждай себя, — продолжал настаивать Люк. — Осуждение и вина не помогают тебе двигаться дальше, а только душат всё сильнее и сильнее. Позволь себе быть самим собой: хорошим, плохим, раненым и разрушенным или храбрым и сильным. Любым, главное таким, какой ты есть на самом деле. Прими это, несмотря на все сомнения, и иди вперед без страха в сердце. И, видит Бог, Алек так сильно хотел этого. Он так хотел… — Поверь, сынок, — тихо прошептал ему мужчина. — Это и есть ключ к тому, чтобы продолжать жить.

***

Январь, 24 23:19 Темная ночь вступала в свои права и Алек отсчитывал минуты размеренными выдохами, сидя на подоконнике в спальне и бездумно смотря на изредка проходящих по заснеженной улице одиноких прохожих. В голове не было ни единой мысли, его демоны, обессиленные долгими днями отсутствия душевного равновесия, покорно молчали, забившись далеко во тьму, и только тихо поскуливали там от тоски. Уже не хотелось ни курить, ни заливать в глотку горчащий виски, по большому счету не хотелось ни-че-го. Целые сутки прошли с тех пор, как Алек обнаружил себя вдребезги разбитым на полу кабинета Люка в его крепких отеческих объятиях. Словно смотря со стороны на самого себя, Алек увидел истощенного, раздавленного непомерным грузом вины человека, потерявшего всякую надежду на искупление, и его сердце предательски заныло, затопленное жалостью к этому существу, так давно поселившемуся внутри него и уже фактически ставшему им самим. Венцу всех тех совершенных им ранее ошибок, которые теперь он хранил в своей душе в наказание. Это оказалось чертовски больно, развалиться вдруг снова на части после стольких лет упорных попыток собрать свою разрушенную личность в единое целое. Каждый его день был посвящен неустанной борьбе, бесконечным попыткам сбежать, спрятаться от своей тьмы, натягивая улыбку и делая вид, что он в полном порядке. Алек проводил долгие часы в разговорах с самим собой, в загоняющих в угол мыслях, целью которых было затравить самого себя настолько, чтобы от одной мысли снова сорваться во тьму ему немедленно захотелось бы перегрызть себе горло. Он потратил так много времени на то, чтобы до одури возненавидеть это существо, эту слабость, эту боль, а теперь она снова была здесь, прямо перед ним. Но ненависти больше не было. Отчего-то Алек вдруг понял, что у него на ненависть уже не осталось сил. Он больше не мог, не хотел ненавидеть эту безвольную, глупую, слабую часть себя, и, вслушиваясь в тихие уверенные наставления Люка о свободе и спасении, он осознал, что, если и есть в этом мире способ спасти свою душу, то он хотел бы попытаться его найти. А потом Алек снова пришел в себя, уже не смотря как будто со стороны, а принимая во всем этом непосредственное участие. Всё его лицо щипало от слез, с безумной скоростью стучали зубы, его всего трясло. Алек видел перед собой свои дрожащие руки и часы, которые он носил как напоминание о том, что больше всего в жизни мы ценим то, что легко теряем. Хотелось плакать, кричать снова и снова, но слез уже не осталось, а силы покинули его так быстро, что почти моментально начало клонить в сон. После сильнейшего всплеска эмоций ему всегда очень сильно хотелось спать. Когда Алека перестало трясти, Люк заботливо помог ему подняться, заставил выпить стакан воды и без лишних слов усадил смертельно уставшего парня в свою машину. Всю дорогу они ехали молча, а Алек то и дело проваливался в неспокойный сон. До дома Лайтвудов они доехали достаточно быстро, но Люк оставался с ними до тех пор, пока заботливыми руками Изабель Алек не был уложен в постель и накачан успокоительным. В ту ночь ему снились кошачьи глаза и длинные пальцы, мягко зарывающиеся ему в волосы словно наяву. С тех пор прошло уже много часов, а он так и не сказал никому ни слова. Проснувшись, Алек отключил телефон, заперся в комнате, чтобы дотошные родственники не довели его до очередного срыва, и просто смотрел в потолок, звездой развалившись на широкой раскуроченной постели, считая вдохи и выдохи. И только к вечеру его стало понемногу отпускать. Навалившаяся апатия отступала, напоминая, что болезненно ослабленному организму нужна вода и пища. Пришлось выползти из комнаты, на ходу натягивая на себя старую разношенную футболку и спортивные штаны, добраться до холодильника и немного подкрепиться. И пусть в горло даже кусок не лез, а от воды по новой затошнило. Похуй. Он был абсолютно один вместе со своим личным постапокалиптическим безумием, и никто не мог бы помочь ему справиться с этим лучше, чем время. Отстраненно наблюдая за медленно шагающей по улице парочкой, Алек даже не услышал, как в комнате тихо приоткрылась дверь. Джейс зашел к нему впервые за день и его сдержанность при взгляде на Лайтвуда поистине поражала. Алек думал, что стоит ему открыть рот, брат сразу же врежет ему по лицу. Однако тот только безмолвно примостился на том же подоконнике, хоть его напряженным плечам и внимательному взгляду слов было и не нужно. — Я слышал про Магнуса, — обманчиво ровным тоном проговорил Джейс. От звука такого значимого имени внутри снова заныли демоны, тоскливо поскребывая острыми когтями по ребрам. — Мне очень жаль. Алек даже не смог повернуть голову в ответ на эти слова. Всё также неотрывно следя за парочкой, которая дурачилась на улице в снегу, он постарался сохранить хотя бы внешний порядок в самом себе. — Клэри сказала, что он перестал ходить на учебу. И Алеку бы, наверное, что-нибудь ответить, только вот язык намертво присох к небу от страха снова начать рыдать. Он промолчал, даже не пошевелившись. — Магнус сказал ей, что ты оказался не тем человеком, которым он тебя считал, — ровно продолжал Джейс, не меняясь в лице и не отрываясь смотря на Алека. — Что ты просто использовал его, а потом вышвырнул, как поломанную игрушку. Больно. Настолько, что захотелось закрыть уши, чтобы не слышать всё это. У Лайтвуда моментально пересохло в горле, а нелепые пальцы начали слегка дрожать. Глупо было пытаться это спрятать. Внимательный взгляд Джейса тут же заметил его движение. — Должно быть ему паршиво, — язвительно заметил блондин. — Наверное, — полузадушено выдавил Алек. Его взгляд метался по окнам соседних домов, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы не выдать своего отчаяния. — Я не общался с ним с того дня… — Конечно, ты не общался с ним, — злобно хохотнул Джейс. — Когда тебе было беспокоиться о его состоянии, когда всё это время ты сам здесь подыхал. Вот оно. Равнодушное выражение лица брата легко объяснилось его с трудом сдерживаемой яростью. Он был обижен и рассержен, и Алек понимал почему. — Я не стану притворяться, что я настолько тупой, что поверил в ту нелепую хрень, которую ты наговорил Бейну о том, что он ничего для тебя не значит. Потому что я вижу, что происходит с тобой. Ты обещал мне, черт возьми, — рявкнул тот, бросая попытки казаться спокойным. — Ты сказал, что если тебе снова станет паршиво, то ты придешь ко мне. И что, блять, ты сделал вместо этого?! — Джейс… — Нет! Заткнись, Алек, — отмахнулся он. — Серьезно, я больше ни слова не хочу слышать. Хватит, я устал, — Джейс нервно взлохматил волосы. — Ты действительно думаешь, что я слепой? Что я поверю в то, что ты реально бросил его потому, что «наигрался»?! — он нарисовал кавычки в воздухе. — Что нет ни единой херовой причины, чтобы тебя выворачивало теперь наизнанку? — Голос Джейса стал тверже. — Что произошло?! Этот вопрос уже не мог оставаться без ответа. Прямой воинственный взгляд светлых глаз огнем прожигал Алека насквозь. И не было ни единого шанса миновать эту бурю. Оставалось только одно — сгореть. — Рафаэль всё узнал, — прошептал Алек, повержено закрывая глаза. — Откуда? — Я не знаю, — помотал головой Лайтвуд. В горле застрял комок и ему тяжело давалось каждое слово. — Я не хотел расставаться с Магнусом, Джейс, — всхлипнул он. — Я не хотел… — Слушай, — тяжело вздохнул Джейс, придвигаясь ближе и беря дрожащие руки Алека в свои. — Я не в восторге от Бейна, но, если он способен сделать тебя счастливым, я смогу это пережить. — Я люблю его… — Тогда зачем ты с ним расстался? — У меня не было выбора..., — эмоции снова начали подступать к горлу. — Иначе бы он узнал обо всем, а я... Я…, — стал вдруг почти задыхаться Алек, открывая глаза и сталкиваясь с обеспокоенным взглядом брата. — Я просто не могу, понимаешь? Если я расскажу ему, то это станет... — Реальностью? — перебил его Джейс. — Но это уже реальность, Алек. Уже реальность. Уже... И Алек вдруг подумал о том, как бы могла сложиться его жизнь, если бы все вокруг изначально знали, что он такое. Если бы ему не пришлось столько времени скрываться, прятаться, притворяться кем-то другим. Что было бы между ним и Магнусом, если бы тот с первой их встречи уже знал, что за человек перед ним? Выбрал бы он когда-нибудь такого раненного, избитого жизнью человека с утерянным самоконтролем и полной апатией ко всему светлому в этом мире? — Он возненавидит меня..., — снова сдавленный шепот, почти вымученный. — Черт, Алек, — нервно выдохнул Джейс, перехватывая его руки крепче. — Я ведь был там. Я видел всё это собственными глазами, проходил через всё это вместе с тобой, пусть и не так, как должен был, — он горько усмехнулся будто бы самому себе. — Но я все ещё здесь, так? Алеку нечего было на это ответить. Будь это только его выбор, он не позволил бы никому из тех, кем он дорожил, приблизиться к себе. И он понятия не имел, почему эти люди всё равно оставались рядом с ним. — Послушай, я твой брат, — продолжил убеждать его Джейс. — Я поддержу любое твое решение, но я также знаю тебя и не могу просто смотреть на то, как ты проходишь через всё это дерьмо в одиночку. Прячешь всю свою боль глубоко внутри и думаешь, что если не говорить о ней, то можно будет и дальше притворяться, что ее не существует, — крепкие руки сомкнулись вокруг его ещё сильнее затрясшихся пальцев, останавливая дрожь. — Вот только эта боль уничтожает тебя изнутри. — Я так устал, Джейс... Он действительно очень устал. Он чувствовал это каждой клеточкой, каждым вдохом, он больше не хотел, не мог сопротивляться этому, держать оборону. Не мог больше слышать заунывный вой тьмы внутри себя, чувствовать её облизывающее движение под кожей. Алек хотел сдаться. И те, кто беспокоился о нем, тоже хотели этого от него. — Так может пора уже перестать бегать от прошлого и просто принять его как часть тебя самого? — с надеждой спросил Джейс. — Часть тебя, которую тоже можно любить. Но… Разве он не пытался сделать как лучше? Разве все эти потери в его жизни не были во благо? — Но он…, — полушепотом лепетал Алек, — Не сможет... Не должен. Он заслуживает чего-то намного лучшего… — Как и ты, что бы ты там о себе ни думал. Темная ночь вступала в свои права и Алек отсчитывал минуты размеренными выдохами, сидя на подоконнике в спальне, смотря в решительные и любящие глаза человека, который однажды уже спас ему жизнь, а теперь пытался сделать это снова. Когда-то, сидя вот также напротив Джейса, Алек признался сам себе, что сам был виной своей до основания разрушенной жизни. Тогда он пообещал брату, что больше он не поступит так с самим собой. С ними со всеми. — Прими себя, Алек, — Джейс придвинулся к нему, обнимая и прижимая покорную темную голову к своему плечу. — Соберись с духом и сделай это. Позволь себе наконец жить дальше. Он пообещал. И разве он мог не сдержать свое обещание?