Психиатр

      Жизнь Хуана Цзытао не назовешь счастливой даже с огромной натяжкой.       С самого детства, если не рождения, ее наполняют боль, слезы и крики, с которыми он не может справиться даже спустя много лет после освобождения из адского плена.       Он никогда не говорит о том, что с ним произошло.       Никогда не жалуется.       Но всегда думает о прошлом, лелеет свои воспоминания, снова и снова оставляющие кровавые борозды на его душе. Или том, что от нее осталось.       Во всем этом круговороте тьмы был только один луч света.       Ву Ифань.       Мальчик, который попал к ним случайно, но смог подружиться со всеми отчаявшимися детьми. В том числе и с Тао.       Он, кажется, впервые был рад новому лицу.       Такому светлому, красивому, немного испуганному из-за разлуки с семьёй и ещё не осознающему, в какое место оно попало.       Очаровательно.       В момент их первой встречи восьмилетний Тао чувствовал себя на восемьдесят пять. Прожженным жизнью и мертвым внутри стариком. И, наверное, именно поэтому он так тянулся к живому и открытому Ифаню, который по одной счастливой случайности оказался запертым вместе с ним.       Они жили так два года. В постоянных опасениях и попытках защитить себя и друг друга. Они держались вместе и были относительно в порядке, если не считать невыносимой боли, причиняемой людьми, что держали их взаперти все это время.       Или Цзытао думал, что они были в порядке.       Потому что однажды Ифань сломался.       В тринадцать лет устроил почти восстание, чтобы сбежать из пыточной, в которую угодил из-за собственной наивности.       И правда сбежал.       А Хуан остался один на один со своими страхами. Снова. Потому что, убегая, Ву обернулся в его сторону один единственный раз. Он плакал, его глаза раскраснелись, а губы дрожали. И он почти вернулся за ним, но не смог — позади Тао возник вдруг огромный мужчина, приставивший нож к его горлу, и Ифань испугался. Позорно струсил, оставив его.       В тот самый день сбежали почти все заключённые.       И мальчик, оставшийся в клетке, не мог осуждать их за желание бежать, не оглядываясь ни на дружбу, ни на долгие годы держания друг за друга. Потому что все это не так важно, когда ты можешь в ы ж и т ь.       Не так важно, когда можешь з а б ы т ь.       И Тао тоже сначала хотел забыть все, как можно скорее. А потом передумал. Зачем забывать? Можно жить и помнить, вспоминать о предательстве, пусть и вполне оправданном, и не позволять себе больше чувствовать хоть что-то. Так, кажется, правда легче.       К удивлению Цзытао, рядом с ним остаётся Сехун. Причем намеренно. Тот самый О Сехун, который тише воды и ниже травы, который общался через раз и только по нужде. Хотя, что уж тут, с Хуаном он разговаривал все равно больше, чем с остальными. “Я всегда хотел быть как ты.” говорит он, и непонятно, как реагировать.       К нему у Тао чувства двоякие. Вроде и нет ничего между ними, но вроде почти — совсем почти — как младший брат. А младших не бросают, их оберегают. Он пытается по-своему. Не подпускает слишком близко, надеясь на то, что Сехун однажды не выдержит и сбежит, заставляет выполнять самую грязную работу, выжидая, когда О сдастся и скажет, что творить такие вещи не намерен.       Но он терпит.       Так же, как и сам Тао когда-то терпел, и из-за этого правда накрывает какими-то отеческими чувствами, от которых хочется избавиться. Даже если получается не совсем успешно.       Со временем их положение меняется.       Их наблюдатели, наученные печальным опытом, больше не держат их в клетках, даже относятся по-человечески. Они позволяют им выйти, начинают нормально кормить, дают образование. Тао как-то незаметно становится “любимчиком”. Не тем, которому больше всего дают, а тем, от кого больше всего требуют. Просто вышестоящим вдруг взбредает в голову, что он должен продолжить их дело во что бы то ни стало.       Смешно до боли в животе.       Тао сжигает к чертовой матери всю эту шайку вместе с их идеями, отпускает детей, которые там остались, вместе со всем, что они оттуда вытащили, и заставляет забыть то, что с ними происходило. Его навыков гипноза, спасибо безумным недоучёным, на такое хватает.       Все они расходятся разными дорогами, и только верный Сехун все ещё рядом. На остальных ему плевать.       Они вместе скитаются месяц или чуть больше, прежде чем прибиться к одной одинокой и до ужаса сердобольной женщине. Она даёт им дом, заботу и ласку. А ещё оформляет опеку и меняет имена, приговаривая, что все, что было в прошлом, остаётся в прошлом. Мальчики с ней соглашаются, но только вслух. Потому что такое прошлое так просто не забудешь. И имена свои они оставляют на будущее, которое у них непременно будет.       Тао думает, что сходит с ума, когда понимает, что манипулирует окружающими людьми без зазрения совести. Он запирается в комнате и долго анализирует то, ч е м в итоге стал, но не может точно определить, что с этим делать. Его мама думает, что так он проходит через подростковые проблемы, и предлагает свою посильную помощь. Тао, которого теперь зовут Сию (боже, как иронично), говорит, что принял к сведению и очень благодарен.       Его прошлое, кажется, понемногу отпускает его. Уже почти нет кошмаров, заставляющих подскакивать посреди ночи с застрявшим в горле криком, нет фантомного ощущения ужаса. Есть только Сию и Зихао, которые учатся в старшей школе и мечтают о хорошем и стабильном будущем. Старший хочет стать психиатором, младший — адвокатом.       Идиллия.       Которая длится до тех пор, пока Тао не сталкивается с Ву Ифанем снова.       Как снежный ком на голову, думает он, склоняясь над унитазом и выблевывая свой обед. Плохие воспоминания снова напоминают о себе.       И в этот раз все гораздо хуже.       Они встречаются случайно — Тао направляют на практику в полицейский отдел для помощи с психологическим портретом преступника. А встречать его выходит тот самый Ифань, который почти двадцать лет назад бросил его одного. И который, видимо, не помнит совершенно ничего из того, что с ним было.       От этого срывает крышу.       Женщина, ставшая ему матерью, умерла ещё год назад, Сехун все так же и остался ребенком, которого хочется, чтобы не было, и Тао не у кого просить помощи. Он хочет построить карьеру и стать блестящим врачом. Нельзя, чтобы кто-то знал, что он сам должен оказаться в комнате с мягкими стенами.       Цзытао составляет чёртов портрет и отдает его в руки Ифаня, ни одним мускулом не выдав свое волнение.       И уходит, не оборачиваясь.       Сехун замечает, что “брат” становится другим. Злым, агрессивным, нервным. Замечает, но молчит и ничего не делает — то ли боится, то ли просто не хочет лезть на рожон. Тао его не осуждает.       Но сходит с ума.       Ему хочется, чтобы Ифань его увидел.       Чтобы вспомнил.       Хочется, чтобы он с т р а д а л.       Эта глупая задумка слишком быстро становится идеей фикс, Цзытао не успевает понять, в какой момент снова начинает разыскивать Ву, чтобы изменить его память, снова стереть воспоминания о себе, чтобы привести к действию свой план.       Своего первого человека он убивает ненамеренно. Просто на каком-то сеансе его так выводит из себя очередной нытик, желающий жалости и сострадания. А у Тао этого всего нет. И хреновый из него бесстрастный профессионал, раз уже через несколько часов его “пациент” захлебывается кровью, слюной и слезами, пока сам Хуан вбивает его лицо в землю. А потом рвет на куски и раскидывает разным углам почти заброшенной остановки и истошно кричит, точно так же рыдая от собственной слабости.       Ему повезло, что этот человек жил в не самом лучшем районе — почти нет камер, никаких людей, можно орать хоть до посинение, и никто не придет — никто не услышит, а если и услышит, то испугается или забьет. Никому не нужны чужие проблемы.       После этого Тао не выходит из дома несколько суток, не ест и не спит, просто смотрит на стену, думая о смысле жизни и существования.       А ещё о том, что ему понравился звук и запах смерти.       Его телефон отключился ещё двое суток назад, но он даже не шевельнулся.       Просто ещё через день перевернулся на другую сторону кровати, посмотрел на пробивающийся сквозь занавески солнечный луч и засмеялся. Громко, с надрывом, словно гиена.       И, кажется, именно в этот момент окончательно сошел с ума.       Он убивал одного человека за другим. Работал под именем Сию и мастерски заметал следы, пользуясь связями Сехуна и собственным умом. Никто не мог его найти.       Ифаня он снова нашел в Корее. Без каких-либо проблем, потому что такого человека сложно пропустить в принципе.       Но вместо того, чтобы вести дело согласно плану, он мешает изменить тактику. Втеревшись в доверие к самому боссу полиции какого-то там района. В этой стране нет никого, кто бы видел его до этого, и Тао пользуется ситуацией во всю. Еараулит Ифаня, практически похищает его и несколько часов подряд промывает мозги, чтобы точно не помнил, но точно пошел искать себе психиатора из-за проблем с контролем гнева и наткнулся на Хуана Цзытао, который теперь, видимо, работает под своим именем. Эти самые проблемы тоже не обошлись без его участия, все, что находилось в голове Ву Ифаня было во власти его нового врача, но самым сладким в этом всем было то, что он ничего не подозревал.       Чувствовал каким-то нечеловеческим чутьем, что с ним что-то не так, но не мог понять, что именно, думал, что сходил с ума и обожал до темноты а глазах милого и нежного Таоцзы, который стал больше, чем сторонним помощником и даже больше, чем другом.       Но если сначала Тао упивался чувством превосходства, ощущал себя искусным кукловодом, то потом....?       Понял, что ему это все не нужно. Что Ифань никогда не вспомнит его, того самого, из их общего прошлого, потому что Тао не знает, как заставить его вспомнить, хотя перерыл все его мысли.       Ему не нужен Ифань, который обожал его сейчас и готов был отдать за него жизнь.       Ему не хочется вырвать ему глотку своими зубами, как всем тем, чьи смерти он расследовал, делая вид, что очень переживает из-за такого большого количества смертей.       Ему хочется утонуть в собственной жажде крови и раствориться в ней.       Ему, Хуану Цзытао, хочется тихо исчезнуть, оставив кровь на своих руках и безумие в глазах на кого-то другого.       Он смотрит прямо сейчас на связанного, потерянного Ву и плачет. Плачет от собственных никчёмности и глупости.       Почему он больше не хочет того, что давало силы на существование раньше?       Почему все именно так?       Он знает, что записку с собственной историей и дневники в ящике стола он писал не просто так. Хотелось, чтобы кто-то нашел, прочитал и понял, почему он стал т а к и м. Почему стал чудовищем.       Тао думает о Сехуне, который останется один и, возможно, будет расхлёбывать все то, что натворил его так называемый брат. Он будет страдать и винить себя, но нужно ли? Он сделал свой выбор когда-то, захотел стать обычным. И у него бы получилось, если бы не тянущий назад “Сию”, которому всегда нужна помощь в прикрывании задницы. Мальчишка честно пытался помочь, просто делал это неправильно. Ему стоило застрелить единственного оставшегося родного человека и идти вперёд самому.       Он думает о всех тех людях в департаменте, которые считали его другом, верили ему и смеялись вместе с ним даже в самые темные времена. До Кенсу кормил его вкусной едой, Пак Чанель называл мозгоправом и, смеясь, предлагал проводить до дома, чтобы “никакие маньяки не тронули наше золотце”. “У меня не может быть привязанностей” говорил он сам себе. А потом шел к этим двоим, чтобы почувствовать себя ч е л о в е к о м.       Об Ифане Хуан не думает. Потому что посвятил мыслям о нем большую часть своей жизни и больше не выдержит. Он смотрит на него, слабого, беспомощного и такого почему-то далёкого, и улыбается. Они разговаривают про дружбу, и Тао смеётся над его наивными мыслями. Дружба. Странное слово. Сехун ему точно не друг, между ними уже нечто большее. Такая связь, черт ее дери, нерушима.       — Не трогай его. — говорит Тао, надеясь, что Ифань его поймет. — Или я тебя с того света достану.       — Когда я отключусь, что ты будешь делать? Убьешь меня?       — Да, убью. Самим жестоким способом. Ты даже не успеешь отключиться.       “Ты все равно будешь страдать.” думает Тао, доставая пистолет.       Потому что чувство любви к себе в чужое сознание он никогда не закладывал.       Она искренняя, настоящая.       В нее сложно верить, когда вся твоя жизнь — американские горки между безумием и нормальностью.       Но именно она доставляет больше всего боли, особенно тем, кто верит в нее так, как верит Ву Ифань.       И Тао позволяет ему самому придумать себе наказание.